Перебежчик - Бернард Корнуэлл

Собственный полк Бейкера, Первый калифорнийский, теперь тоже присоединился к вторжению. Полк набрали в Нью-Йорке, но состоял он из людей, имеющих тесные связи с Калифорнией. Их сопровождала также четырнадцатифунтовая пушка с Род-Айленда и пара гаубиц с расчетами из солдат регулярной армии США.

— Переводите всех через реку! — энергично прокричал Бейкер. — Всех до последнего человека, включая пушки!

— Мне нужно больше лодок, — предупредил сенатора полковник из полка Таммани.

— Тогда найдите их! Постройте! Украдите! Притащите дерево гофер[4] и постройте ковчег, полковник. Найдите прекрасную женщину, и пусть ее лицо отправит в путь тысячи кораблей[5], но давайте поторопимся на пути к славе, ребята! — полковник вышагивал по берегу, прислушиваясь к стаккато стрельбы, звучащей с противоположного берега реки.

— Мятежники умирают, ребята! — Так давайте же отправим на тот свет еще нескольких!

Полковник полка Таммани попытался спросить сенатора, что должен делать полк, прибыв на виргинский берег, но Бейкер отмахнулся от вопроса.

Ему было плевать, было ли это просто налетом или историческим вторжением, которое послужит началом оккупации Виргинии, он знал лишь, что у него есть три артиллерийских батареи и четыре полка превосходных, хотя и не нюхавших крови солдат, что давало ему всё необходимое для того, чтобы предоставить президенту Линкольну и стране ту победу, в которой они так нуждались.

— На Ричмонд, ребята! — выкрикивал Бейкер, протискиваясь между солдатами на берегу.

— На Ричмонд, и пусть дьявол не пожалеет их души! За Союз, ребята, вперед, за Союз! Выкрикнем же наш боевой клич!

Они закричали достаточно громко, чтобы заглушить звуки беспорядочной ружейной стрельбы с противоположного берега реки, где позади лесистого утеса между копнами овса стелился пороховой дым и началась долгая жатва смерти этого дня.

Глава вторая

Майор Адам Фалконер прибыл в распоряжение Легиона Фалконера, едва перевалило за полдень.

— Янки на главной дороге. Они преследовали меня! — он выглядел довольным, словно бешеная езда последних минут была увеселительной прогулкой по пересеченной местности, а не отчаянным бегством от непреклонного врага.

Его лошадь, прекрасный жеребец с конюшни Фалконера, была вся взмылена, раздраженно прядала ушами и продолжала делать нервные шажки в сторону, которые Адам инстинктивно одергивал.

— Дядя! — сердечно приветствовал он майора Бёрда, после чего немедленно повернулся к Старбаку. Они дружили уже три года, но уже несколько недель не видели, и Адам бросился к нему с неподдельной радостью. — Ты выглядишь заспанным, Нат.

— Он был на молитве прошлой ночью, — прервал его сержант Траслоу таким кислым тоном, что никто кроме него и Старбака не догадался бы, что он шутит, — молился до трех утра.

— Молодец, Нат, — тепло сказал Адам, повернув жеребца к Таддеусу Бёрду. — Ты слышал, что я сказал, дядя? Там янки на дороге!

— Мы слышали, что они там, — как бы мимоходом ответил Бёрд, словно непутевые янки были такой же предсказуемой деталью осеннего пейзажа, что и перелетные птицы.

— Эти негодяи стреляли в меня, — Адам, казалось, был удивлен, что такая наглость может иметь место в военное время.

— Но мы убежали от них, не так ли, мальчик? — он похлопал своего взмыленного жеребца по шее, а затем, соскочив с седла, передал поводья Роберту Декеру, солдату из роты Старбака.

— Выгуляешь его немного, Роберт?

— С удовольствием, мистер Адам.

— Да, и не позволяй ему пока напиться. До тех пор, пока не остынет, — напутствовал Адам Декера, а затем объяснил дяде, что на рассвете он выехал из Кентервиля, рассчитывая встретить Легион на дороге.

— Я не мог вас найти, поэтому продолжал ехать, — весело рассказывал Адам. При ходьбе он слегка прихрамывал — следствие пули, полученной им в битве при Манассасе, но рана хорошо зажила, и хромота почти не была заметна.

Адам, в отличие от отца, Вашингтона Фалконера, находился в самой гуще схватки при Манассасе, хотя за несколько недель до этого его терзала неоднозначность моральной стороны войны, и он даже сомневался, сможет ли вообще принять участие в военных действиях.

После битвы, пока он поправлялся в Ричмонде, Адама повысили до звания майора, и он получил назначение в штаб генерала Джозефа Джонстона.

Генерал был одним из многих конфедератов, которые ошибочно считали, что Вашингтон Фалконер помог остановить неожиданную атаку северян на Манассас, и повышение сына, как и его назначение в штаб, являлось данью уважения отцу.

— Ты привез приказы? — в свою очередь спросил Адама Бёрд.

— Только себя собственной персоной, дядя. Слишком уж хорош этот день, чтобы торчать за бумагами у Джонстона, вот потому я и приехал. Хотя и совсем не ожидал вот этого, — Адам повернулся и прислушивался к ружейной стрельбе, доносившейся из дальнего леса.

Ружейный огонь теперь почти не затихал, хотя это и не было похоже на треск битвы. Напротив, это был методичный, механический звук, исходя из которого можно было предположить, что стороны обменивались выстрелами только потому, что от них этого ждали, а не пытаясь причинить друг другу урон.

— Что происходит? — спросил Адам.

Майор Таддеус Бёрд объяснил, что две группы янки перешли реку. Адам уже встретился с одной из вторгнувшихся групп, тогда как другая заняла высоту у острова Гаррисона.

Никто точно не был уверен, чего добивались янки своим двойным вторжением. Ранее казалось, что они пытаются захватить Лисберг, но всего лишь одна рота миссисипцев повернула вспять продвижение федералистов.

— Парень по фамилии Дафф, — рассказывал Адам Бёрду, — остановил мерзавцев. Выстроил своих ребят посреди пустого поля и обменивался с ними выстрелами, и черт меня подери, если они не удирали вверх по склону, как стадо испуганных овец! Рассказ о схватке Даффа обошел всю бригаду Эванса, наполнив их гордостью за несокрушимость южан.

Остатки батальона Даффа и сейчас оставались на том же месте, держа янки прижатыми к лесу на вершине утеса.

— Ты должен рассказать Джонстону о Даффе, — предложил Адаму Бёрд.

Но Адама, похоже, не интересовал героизм миссисипцев.

— А ты, дядя, что ты собираешься делать? — спросил он вместо этого.

— Ждать приказы, конечно же. Полагаю, Эванс не знает, куда нас послать, и ждет, чтобы понять, какая из группировок янки наиболее опасна. Как только это прояснится, мы пойдем и разобьем чьи-то головы.

Адам вздрогнул от тона своего дяди. Прежде чем присоединиться к Легиону и неожиданно стать старшим офицером, Таддеус Бёрд был школьным учителем, сардонически высмеивавшим как военное дело, так и саму войну, но одно сражение и несколько месяцев на должности командующего превратили дядю Адама в гораздо более мрачного человека.

При нем осталось его остроумие, но теперь оно приобрело грубоватый оттенок, признак того, по мнению Адам, как война изменила всё к худшему. Тем не менее, временами Адам гадал, неужели лишь он один осознает, как ожесточает и разрушает война всё, к чему прикасается.

Его товарищи, адъютанты в ставке армии, получали удовольствие от войны, рассматривая ее как спортивное соревнование, награду в котором получат самые рьяные игроки.

Адам миролюбиво выслушивал подобные напыщенные речи, зная, что любое проявление его настоящих взглядов будет встречено в лучшем случае с презрением, а в худшем — обвинением в малодушии и трусости.

Тем не менее, Адам не был трусом. Он просто верил, что война — это несчастье, порожденное глупостью и гордостью, поэтому он лишь исполнял свои обязанности, скрывая истинные чувства, и жаждал мира, хотя как долго он сможет выносить свое притворство и двуличие, он не знал.

— Будем надеяться, что ничью голову сегодня не разобьют, — сказал он дяде. — Слишком прекрасен этот день для убийств, — Адам обернулся, когда повар одиннадцатой роты снял котелок с огня.

— Это обед?

В полдень на обед был куш[6]: тушеная говядина, свиной жир и кукурузный хлеб в сопровождении пюре из отварного картофеля и яблок.

В округе Лауден, где фермы были богаты урожаем, а солдат Конфедерации не так уж много, еда была в изобилии. В Кентервиле и Манассасе, по словам Адама, с припасами дела обстояли намного хуже.

— У них даже кофе закончился в прошлом месяце! Я думал, будет мятеж.

Потом он с напускным весельем выслушал рассказ Роберта Декера и Амоса Танни о замечательном набеге Старбака за кофе.

Они перешли реку ночью и отшагали пять миль через леса и поля, чтобы ограбить маркитантские склады на краю лагеря северян.

Восемь человек пошли вместе со Старбаком, и все восемь вернулись назад, единственным заметившим их северянином оказался сам маркитант, торговец, зарабатывающий себе на жизнь, продавая солдатские предметы роскоши. Маркитант, спавший среди своих товаров, поднял тревогу и выхватил револьвер.