Приятное общество - Карлос Фуэнтес

Она вздохнула.

— Ты должен понимать: когда две немолодые одинокие женщины на протяжении многих лет живут вместе и ни с кем больше не общаются, у них возникают небольшие чудачества...

— Небольшие? — с затаенным ехидством переспросил племянник.

— Все это очень странно, мой мальчик... Кроме Панчиты — а она, как ты знаешь, глухонемая — у нас никто не бывает. И это не может не вызвать толков и пересудов. Я говорила сестре: "Давай время от времени выходить на улицу". А она отвечает: "Нет, мы не можем оставить дом. Кто-то из нас должен всегда быть дома".

Несколько секунд она жевала. Проглотила. Вытерла губы салфеткой. Алехандро выждал и взял себе мяса оттуда же, откуда брала его тетка, — так можно не бояться, что отравленное...

— Тогда я предложила ей чередоваться, — продолжала старуха. — Она выходит — я остаюсь, а потом наоборот. И знаешь ли, что она мне ответила?

Алехандро чуть качнул головой.

— Ответила, что, если будем выходить поодиночке, люди решат, что другая умерла.

— Но если обе будете выходить, пусть хоть и не вместе, все поймут, что это не так.

— Нет. Как только увидят одну, скажут, что она убила другую.

— Да нет же! Это невозможно! За что? Почему?

— Чтобы завладеть наследством.

Алехандро не поверил ее словам, прозвучавшим столь же неожиданно, сколь и естественно. И решил продолжить игру:

— И что же — большое наследство?

— Ему нет цены.

— А-а... — протянул племянник.

— Знаешь ли ты, почему мы запретили тебе пользоваться парадным?

— Теряюсь в догадках.

— Никто не должен знать, живы мы с сестрой или нет. А присутствие гостя...

— Но почему не должен?.. — не выдержав, перебил Алекс.

— Не спеши. Любопытство, мой мальчик, до беды доведет.

— Хорошо-хорошо, я молчу и слушаю.

Серена устремила на него взгляд, в котором безумие побраталось с гордыней:

— Там, в городе, считают, что мы — тени... Присутствие гостя может убедить их в том, что это не так.

Алехандро, чтобы не обидеть тетку, постарался скрыть улыбку.

— Я слышал, что у каждого обитателя дома есть свой призрак-двойник.

— Именно так. Но цена слишком высока, и лучше это не проверять. Из груди ее вырвался судорожный смех. Серена взмахнула руками.

Неловким движением перевернула бокал. Красное вино пролилось на скатерть. Пятна на белом полотне не осталось.

Тетушка глядела на Алехандро умоляюще.

— Пожалуйста... Верь мне. Наша жестокость — это часть нашей любви.

— Вы имеете в виду, что, хоть временами и ссоритесь с тетей Сенай-дой, вы любите друг друга?

— Нет-нет! — произнесла она, откинув голову назад, словно боролась с удушьем. — Я говорю о нашей любви к тебе...

Алехандро бросился к ней на помощь:

— Что с вами, тетушка? Вам нехорошо? Вызвать врача? Ее ненавидящий взгляд остановился на нем.

— Врача? С ума сошел?! Марш в свою комнату! Живо! Ты наказан! Останешься без ужина!

— Тетушка... — Алекс пытался улыбнуться.

— Какая еще тетушка?! — крикнула она. — Я твоя мать!

Он хотел было твердо произнести: "Моя мать Лусия недавно скончалась в Париже, и я прошу уважать ее память", но решил, что не стоит. Бесполезно. И в легком смятении чувств отправился к себе, с грустью вспоминая вкус и букет — одновременно и внятный, и едва уловимый — оставшегося в бокале вина.

Что же это взбрело в голову донье Серене? Как могла она, девственная и бесплодная, вообразить себя матерью Алехандро де ла Гуардиа? Разве ей неизвестно, что он родился в Париже двадцать семь лет назад, когда сестры Эскандон уже наглухо затворились в доме на улице Рибера-де-Сан-Косме?

Прямо сюжет для романа XIX века. Он, Алехандро, рожден Сере-ной и тайно переправлен в Париж под опеку той, кого считает своей матерью — Лусии Эскандон де ла Гуардиа. Он подброшен к дверям приюта или церкви и лежит под снегом... Любой романист сойдет с ума от того, какое богатство сюжетных ходов, какое разнообразие развязок этой драматической интриги открывается перед ним... В лицее, среди прочего обязательного чтения Алехандро познакомился с чудесной книжкой Дидро под названием "Жак-фаталист", персонажи которой — Жак и его хозяин — придя на перекресток дорог, должны выбрать из множества возможностей не только направление, но и рассказ. Расставаться ли им, идти ли вместе, посетить ли монастырь, напиться ли с настоятелем, переночевать ли в гостинице...

Нечто подобное происходило сегодня вечером и с ним. Он мог извиниться перед тетками, покинуть их, снять номер в отеле, обменять "дорожные чеки" на мексиканские песо, навсегда позабыть о доме на Рибера-де-Сан-Косме и его полоумных обитательницах.

...Когда он проходил мимо гостиной, до него донеслись голоса сестер. Удивился и, нимало не смутившись, стал подслушивать.

— ...Мы должны быть благодарны, Серенита. Лусия в смертный свой час вспомнила о тебе и обо мне. Прислала нам это чудное дитя, это утешение на старости лет, милого спутника... Не отказывайся от него.

— Как мудра она оказалась! Подумать только — прислала нам покойника, чтоб составил компанию покойницам.

— Не спеши, сестрица. Он еще этого не знает.

— Она тоже не знала. Мы столько лет не общались.

— Сейчас она, должно быть, довольна...

— Там, на небесах...

— Сейчас она оттуда смотрит на нас...

— А он, глупенький, не знает, что умер.

— Не напоминай мне об этом... Нелепая гибель под колесами трамвая... В двух шагах от дома...

— Какой ужас! Совсем ребенок! Одиннадцать лет.

— Ну, успокойся, не плачь. С нами он обретет покой.

— Но ведь ему нужно с кем-то играть.

— Сама знаешь, это зависит от нас.

— Если только мы с тобой будем жить в мире.

— Опасаешься, что стану оспаривать у тебя призрак?

— От тебя всего можно ждать, глаза твои завидущие. Не сомневаюсь, что в один прекрасный вечер ты начнешь претендовать на него...

— Это у меня-то глаза завидущие?! Кто бы говорил...

— У тебя, у тебя! Ты на все пыталась лапу наложить — на любовь, на женихов, на радость материнства — все, что мне в жизни досталось, а тебе нет, тварь ты злобная!

— Замолчи, дура!

— Сама замолчи! За какие грехи послал мне тебя Господь?! Сколько лет я тащу этот воз?! Я всем пожертвовала ради тебя, чем только не поступилась, чтобы облегчить тебе бремя твоего греха!

Сенайда заплакала навзрыд.

— Каменное у тебя сердце, Серена. Будь благодарна судьбе за то, что решила скрасить долгие годы нашего с тобой одиночества обществом этого мальчика.

— Да нет его! Он не существует! — с горечью рявкнула Серена. — И он не наш!

"Это меня нет, — беззвучно сказал самому себе Алехандро де ла Гуар-диа. — Меня не существует" — и эти слова заставили его улыбнуться: сначала вымученно, а потом вполне искренне. Он едва не расхохотался.

— Меня нет! Я не существую! — смеялся он, возвращаясь в свою комнату.

Он не обернулся, а потому не видел, как сеньориты Эскандон с порога смотрят ему вслед. Сенайда опиралась на Серену, Серена — на трость с мраморным набалдашником в виде волчьей головы. И обе улыбались, довольные тем, что племянник слышал произнесенные ими слова...

7

Алехандро отправился к себе с твердым намерением завтра же съехать отсюда. Да, он устал от перелета, да, здесь в сущности удобно, и денег у него негусто, но если бы можно было — убрался бы немедленно. Вошел и зажег свет.

На кровати была разложена маленькая пижама.

И там же, на кровати, а также на столике и на полу кучей громоздились игрушки. Плюшевые медведи, набитые соломой тигры, куклы и свиньи-копилки, железные дороги с вагонами и паровозами, модельки гоночных автомобилей, целая английская армия оловянных солдатиков в красных мундирах и с ружьями наперевес, роликовые коньки, глобус, волчки и кегли — ничего девчачьего, полный набор мальчишеских забав...

Он открыл дверь в туалетную комнату. В ванну лилась вода, грозя вот-вот перехлестнуть через край. Резиновая уточка плавала на поверхности. Пластиковая русалка составляла ей компанию.

Русалка издавала мелодию, которая овладела Алехандро, приковала его к месту, обольстила, с неодолимой силой повлекла к себе. Мелодию, появившуюся из морской пучины, словно эта старая ванна в самом деле заключала в себе частицу соленого, свежего, манящего океана, который сулил отдохновение от дневных тягот, обновление и покой — он так сейчас нуждался в них, чтобы привести в порядок мысли и поставить заслон безумию, обуявшему дом...

Он медленно разделся и погрузился в теплую воду. Закрыл глаза, нашарил кусок простого мыла и начал водить им по телу.

Потом резко сел в ванне.

Намыливая подмышки, почувствовал, что чего-то не хватает. Волосы исчезли. Намылил лобок. Он стал гладким, как у ребенка.