Такой же, как вы - Александр Громов

Эту историю про домик егеря в саванне Ксавье слышал в разных вариантах, и обычно женское имя варьировало от Флоранс до Лауры, а ворвавшийся зверь – от леопарда до носорога. Далее следовал рассказ о том, как именно герой одолел зверя и какую восхитительную ночь провел с возлюбленной. Финал был драматический: уйдя из домика еще затемно и удивляясь про себя недальновидности мужа Лауры-Флоранс, герой на следующий день узнавал, что муж-егерь в ту же ночь погиб в перестрелке с браконьерами. (Варианты: умер от укуса змеи, затоптан стадом гну, поскользнулся на откосе и съехал в речку к крокодилам и т. п…) «И больше, мужики, я ее не видел…» Общий вздох, особенно громкий у тех, кто сам имел виды на эту историю. Но дважды за вечер рассказывать одно и то же не дозволяется – неписаный закон.

– Врешь ты все, – не выдержал Ксавье. – Нет на Земле никаких гиенольвов, там или гиена, или лев, одно с другим не скрещивается. Молчал бы лучше. Бездарь.

Теперь все смотрели на него – осуждающе. Ксавье опустил глаза. Надо же, нехорошо как получилось: не уследил за собой, сорвался. Перебивать рассказчика нельзя, это всем известно, новичков этому учат в первый же вечер у костра. А уж оскорбить кого-то значит оскорбить всех, кто услышал, и себя в том числе. Жаль. Но почему именно я, любой же мог…

Ждать, когда обиженное выражение на лице Леви сменится праведным гневом, не стоило. Ксавье встал, скороговоркой извинился и пошел прочь от костра. Второй неписаный закон: при угрозе конфликта виновный обязан удалиться и не показываться на глаза некоторое время. Правда, нередко трудно бывает определить, кто виновен. Забавно смотреть, как двадцать человек, бросая работу, спешат разойтись по двадцати разным направлениям. Впрочем, поправил он себя, забавно только тому, кто видит это впервые…

В тоннеле было сумрачно, провешенный по стенам светящийся кабель не давал настоящего света. Сюда уже была втащена малая ферма будущего виадука, и Ксавье не утерпел, прошелся ощупью по швам, выискивая дефекты. Нету. Ну и хорошо, что нету. Чем-то и тоннель хорош: идти спать не хочется, к костру возвращаться еще рано, не в чащу же идти, там ночное зверье, тот самый гиенолев, которого Леви поселил на Земле… ладно, с кем не бывает. А оружие заперто – от соблазна, и в руках ни ножа, ни даже табурета, хотя все это фольклор: даже Леви знает, что убить гиенольва ножом невозможно. Его можно только поджечь, он вспыхивает сразу, как пропитанный эфиром, ревет и мечется, мечется и горит…

Ближе к концу тоннеля резко чувствовалась сырость: в любой сезон над каньоном висела водяная пыль. Хьюг боком сидел на краю, привалившись спиной к стенке тоннеля. Одну ногу он поджал под себя, другая свешивалась в каньон. Противоположной скалы видно не было, она только чувствовалась и гнетуще давила на сознание. Прямо напротив в мокрой черноте дрожал и плавился белый круг, обведенный кольцевой радугой, – светящийся вход следующего тоннеля.

– Не упадешь? – спросил Ксавье.

– Когда-нибудь упаду обязательно, – равнодушно согласился Хьюг. Он отвернулся от черноты и заморгал, привыкая к свету. – Кого опять принесло?

– Это я, Ксавье. Не ждал?

– Ксавье, говоришь, – пробормотал Хьюг. – Это который же?.. А, помню, помню, инженер. Ты иди отсюда, Ксавье, ладно?

– Ладно. – Ксавье пожал плечами. Ему вдруг до смерти захотелось вот так же посидеть на скользком краю, впитывая кожей сырую тьму и думая только о своем, неприкосновенном. Интересно, удастся ли отсюда разглядеть звезды? – Я, собственно, ненадолго. Немного побуду, потом уйду.

– Ты не потом, ты сейчас уйди…

– Куда это? – спросил Ксавье, отступая на шаг. Он был уверен в том, что Хьюг видит его усмешку. Разумеется, нехорошо провоцировать, и Хьюг безусловно прав, но господи, как же надоело…

– К прототипу! – рявкнул Хьюг. – Сам уйдешь?

Многовато на сегодня, подумал Ксавье. Сначала Леви, теперь Хьюг… тормоза не держат. И я уже не первый.

– А если сам не уйду? – спросил он, косясь на обрыв. – Тогда что?

Хьюг подвигал желваками. Помедлил.

– Тогда садись…

Ксавье осторожно приблизился к краю, осторожно сел, не спуская глаз с Хьюга, оперся о скалу напряженными лопатками – в случае чего можно успеть вскочить. Второй неписаный закон нарушался безбожно, такое даром не проходит.

– Следишь за мной? – спросил Хьюг.

– Слежу, – согласился Ксавье. Он был готов ко всему. – Да кто за тобой не следит? Все следят.

– Ты-то зачем?

Ксавье пожал плечами:

– Да так, знаешь ли. Все-таки я твой начальник, обязан знать, что с тобой происходит, разве нет?.. – Было видно, как Хьюг обмякает, расслабляясь. Похоже, он держал себя в руках. – А если человек избегает общества и прячется в тоннеле, – продолжал Ксавье, воодушевляясь, – то следить за таким человеком я просто обязан. Да и каждый обязан.

– Следи, следи, – кивнул Хьюг. – Ты за мной хорошо следи, спрыгну ведь.

Ничего себе… Ксавье осторожно посмотрел вниз, в черноту. Дна каньона не было видно, его и днем не было видно, только слышался шум потока, пробравшийся сквозь километровую толщу тумана. Лететь и лететь… Чепуха, опять Хьюг шутит.

– Они, наверно, хотели как лучше, – равнодушным голосом сказал Хьюг. – Как положено, из ума пополам с сердцем, из высших гуманистических устремлений… как могли. Они там на Земле большие гуманисты, иначе у них уже не получается. Создать людей разными – да разве это возможно? Для гуманиста? Ведь один созданный обязательно будет умнее или сильнее, красивее… м-м… агрессивнее другого, а ведь это уже преступление – знать, что кто-то заведомо будет обделен, кому-то не достанется чего-то нужного, когда так просто ему это нужное дать. Просто протянуть руку и дать – живи, имей, пользуйся на благо, больше не дадим и меньше иметь не позволим… избавь себя хотя бы от зависти, стань человеком, скот, в обществе таких, как ты. Иметь возможность создать идеальный социум, извечную мечту, общество абсолютного, безграничного равенства и пренебречь – разве не преступление?.. Идеальное общество нельзя населить неидеальными людьми. Это не для практического гуманиста, верно? И ведь хорошие, наверно, ребята… – Хьюг хрипловато рассмеялся. – Я бы с ними не прочь поделиться впечатлениями. Одного только не могу им простить…

– Чего? – спросил Ксавье, моргая.

Глаза Хьюга совсем потухли.

– У нас слишком большая тяга к жизни, – сказал он, глядя в черноту. – Слишком. Покоритель и должен быть жизнестойким, тут у гуманистов сомнения не было. Это и так само собой разумеется. – Он опять рассмеялся. – Мы должны жить и работать, до прилета переселенцев мы должны освоить хотя бы десятую часть суши, да в конце концов мы должны жить и для себя, они об этом не забыли, для них это наверняка было даже важнее… У нас прототип вместо генотипа, нам прописано радоваться. Видишь – я смеюсь… Скажи, а ты мог бы сейчас спрыгнуть, а? Вон туда?