Темные игры полуночи - Виктор Точинов

А Славик… о, Славик был тогда уже взрослым и самостоятельным человеком – и не деньги тут были главным, хотя и их хватало, чтобы широким жестом расплатиться за всю компанию, сводив этих высоколобых недоумков в кафе по старой памяти – не деньги, а уважение: большие и солидные люди зовут Вячеславом Анатольевичем и ты знаешь, что нужен им, нужен больше, чем они тебе (хотя кому и когда мешали полезные знакомства?), ты один – их много…

Мать, вечная ей память, очень вовремя пристроила провалившегося в Политех Славика в пункт приема макулатуры (она-то думала, что это всего на год, поработать освобожденному от армии сыну перед второй попыткой). На удивление вовремя – в стране нарастал книжный бум, люди хотели читать интересные книги, саги о героях соцтруда уже никто не воспринимал всерьез, кроме ответственных товарищей, верставших планы издательств. И через полгода появилось новшество для жаждущих общения с прекрасным и вечным – дефицитные книги стали продавать за сданную макулатуру.

Это был взмах волшебной палочки, превративший серых и незаметных тружеников системы вторичных ресурсов из Золушек в сверкающих и всем нужных принцесс (что такое был приемщик? – чуть почетней дворника, но до гардеробщика далеко, тому хоть чаевые дают).

За два года работы Славик легко и просто купил машину, пусть не новую – но не откладывал ведь червонцы, отказывая себе во всем – хотя и хватило ума не сорваться в штопор, не запить-загулять на всю катушку… Славик не скопидомствовал, он вкладывал – в то, что казалось вечным. В книги.

Когда и как все это кончилось? Да как-то постепенно, не было никакой резкой черты… Сначала стали появляться в огромных количествах тонкие книжонки в мягких обложках и на дурной бумаге – самые забойные западные авторы. Паршиво переведенные (фактически подстрочники), без примечаний, рисунков и послесловий, эти поделки ничуть не встревожили Славика. Люди, желающие поставить в шкаф вещь, все равно шли к нему. К тому времени Славик занимался уже не только макулатурными изданиями – оброс связями в магазинах и на оптовых книжных базах (многих печатавшихся в стране книг на прилавках никто и никогда не видел, даже с огромной очередью); стал своим человеком в книгообменах и у букинистов…

Нет, понятно было, что через год-другой наверху прекратят эксперименты с экономикой и детские игры в кооперацию и все эти книжонки-однодневки исчезнут, как дурной сон… Но они не исчезли. Исчезли сотенные очереди, ломящиеся к Славику, дежурящие ночами и устраивающие переклички; исчезли книгообменные отделы и подпольные книжные толкучки.

А дрянные книжонки потолстели и оделись в твердые глянцевые обложки, они лежали на всех углах и не слишком дорого стоили – и вдруг выяснилось, что не так уж любит читать наш народ, как казалось, и переставшие быть дефицитом тома уже не служат предметом гордости и украшением квартиры, у каждой эпохи свои фетиши… Или просто появилась возможность жить своей настоящей жизнью – и на хрена тратить время и сажать зрение, читая про чужую?

Славик не пошел на дно вместе со старым книжным бизнесом и не стал искать место в новом, там хватало молодых, прытких и зубастых, на которых не давили многолетние привычки… Славику добрые люди помогли пересесть на металлы. Дело было похожее и привычное, и не бедствовал, на семью хватало, даже на две семьи… Но уважение… Славик, просто Славик, Вячеславы Михайловичи не громыхают железом в заплеванных вагончиках. И совсем, совсем не те шли теперь к нему люди – много ли радости, что ханыги смотрят тебе в рот и ты для них царь, бог и воинский начальник? – мало, очень мало в этом радости, если вспомнить, как без бутылки коньяка не приходили доценты и завмаги…

Вдруг еще неожиданно выросла цена так смешившего его высшего образования. Кое-какие из этих придурков, толкавшихся в переполненные троллейбусы, когда Славик гордо проезжал мимо на жигулях и, казалось, обреченные на беспросветную инженерскую жизнь – теперь работали управленцами в крупных фирмах, всегда казавшихся Славику чуть-чуть нереальными, существующими в основном в рекламных роликах; теперь они гордо проезжали на иномарках мимо приткнувшейся к грязному вагончику все той же шестерки… Нет, машина была, конечно, другая – но все равно та же…

А лоб неудержимо стремился к затылку, и пора было задумываться, где и как справлять юбилей (Славик… если в сорок лет ты опять Славик – это навсегда…). И тут еще, когда казалось, что пусть живешь и не как мечталось, и даже не как жилось когда-то – но налаженно, но все-таки стабильно – тут появляется гондон Филя и все опять начинает расползаться по швам…

Сука, сука, сук-а-а-а… Ему начинало казаться, что Филя виноват во всем – в том, что эта холодная стерва Светка живет с ним только ради денег, что со старшими детьми говорить все чаще просто не о чем, что он послушался мамочку и не пошел сразу на вечерний (только дневной, сынок, только дневной, на вечернем ничему толком не учат, это для выпускников школы рабочей молодежи, мечтающих к пенсии дослужиться до начцеха…) Он был готов убить гада Филю – и знал, что никогда этого не сделает; а что и как сделать – не знал.

Но узнает, обязательно узнает.

Славик еще раз оглянулся, вид пентаграммы его немного успокаивал, она, несокрушимая и надежная, казалось, просто говорила ему: не бойся, люди, создавшие меня, очень хорошо знали, что и как делать – узнаешь и ты. И сделаешь.

Да, да… они хорошо знали… это не петеушники, истыкавшие в парке фигурку нелюбимого мастера… Эти – знали…

Ручка Славика забегала по листу, выписывая в столбик что-то с запаянных в пластик пожелтевших листов… Когда он встал и решительно направился на кухню (домочадцы давно и крепко спали), на листе было написано неровным пляшущим почерком:

Кровь??

Ногти?

Слюна?

Сперма??????

Волосы

Против слова «волосы» вопросительных знаков не стояло. Ни одного…

Нинка, подрабатывающая уборщицей в парикмахерской «Фея», отнеслась к визиту Славика настороженно. Она подозрительно глядела на него из-под спутанных пего-седых лохм, когда он, продемонстрировав две принесенных в сумке «Балтики», предложил посидеть минут десять на улице, на скамеечке. Но искушение пересилило, Нинка накинула свое пальто, такое же грязное и замызганное, как она сама, и поспешила за Славиком…

А ведь она меня всего на пять лет старше… и я помню ее на школьных переменах – талия в рюмочку, грудь торчит под формой… двенадцать мне было, только издалека поглядывал… а старшие парни за ней ой как бегали… теперь, небось, от нее бегают… – закончил он мысль с неожиданным ожесточением…

– Что-то тебя давно не видно, – осторожно начал Славик, когда половина пива была выпита и Нинка одышливо запыхтела «Беломором». Она молчала, поглядывая на него так же настороженно.

– Как у тебя с деньгами? – взял быка за рога Славик, решив, что разводить антимонии тут нечего.

Настороженность во взгляде Нинки сменилась подозрительностью, даже неприязнью. Но извлеченная им из бумажника десятка с портретом заморского президента мгновенно изменила Нинкино настроение – теперь она изображала полное внимание и готовность выслушать любые предложения…

– Филю знаешь?

– Ну-у-у, – протянула Нинка, не понимая, чего от нее ждут. – Была у него как-то…

– Он по-прежнему у вас стрижется?

– Ну-у-у, – повторила Нинка, не усматривавшая пока прямой связи между этим фактом и маячившей перед носом бумажкой.

– Придет в следующий раз – подбери прядь и принеси мне. И десять баксов твои, – Славик аккуратно сложил и убрал купюру. И, не дожидаясь вопросов, добавил уже командным тоном:

– Подберешь так, чтоб не заметил, ясно? Мы тут одну хохму готовим, как раз к первому апреля… Если что узнает – плакали твои денежки. Ну все, мне пора…

Встал со скамейки и пошел, не допив пиво. Нинка ошарашенно смотрела вслед…

На кухне ночью работалось отчего-то плохо, и он довольно скоро понял, почему. Не хватало уже привычного пятиугольника за спиной – и все, что Славик сейчас делал, казалось глупой и никому не нужной игрой. Он прервался, вышел в свою комнату, посидел минут десять, не включая света, снова вернулся на кухню и взял в руки нож…

…Обломки расколотых стеариновых свечек лежали кучкой на подстеленной газете; рядом – аккуратно вынутые фитили; формы для отливки Славик сделал из свернутых цилиндром и обернутых ниткой полосок ватмана… Объединение «Эра», выпустившее лежавший рядом пакетик с краской для ткани, наверняка и не подозревало, что их продукцию можно использовать для изготовления черных свечей. (Эти горе-химики вообще много чего не подозревали; например, иные свойства такого их детища, как клей «Момент», явно оставались для них загадкой…)

Все было готово, но тут Славика опять охватили сомнения.