Рассказы - Борис Кригер

Развод

На пересечении тонкостенных трубочек судеб нередко возникают неожиданные капельки иллюзий параллельных развитий любого сюжета. Иной раз поражаешься, как быстро витиеватый ум способен додумать какой-нибудь мимотечный мираж до самых окончаний деталей – до самых отдаленных развязок. Вот потемнело в окне, и ограниченное строгой диетой массового телевидения сознание рисует шторм, цунами (хоть к ближайшему морю до нас километров с полторы тысячи), тайфун, землетрясение, катастрофическое развитие неожиданных событий. Я уже не упоминаю, к чему может привести невинный звонок в дверь или не сразу опознанное письмо в просторном почтовом ящике цвета назревающего пробуждения массового самосознания. Тупыми весомыми килограммами ложатся в астеничную память такие внезапные доживания на тему: «А что будет, если?..» или даже: «А что было бы, если?..» Вот уж точно, безгранична человеческая жизнь в этих изветвлениях псевдосудеб, псевдовариантов, мгновенно рисуемых людским воображением, засевшим где-то между несуразными варениками ушей, картошкой носа и редкой поростью волос – таинственного леса с черными стволами трав и редкими полянами нехоженной кожи.

Итак, в этом разветвлении сюжета всё было просто и хорошо. Дмитрий Максимович сидел за своим, купленным в старьевом месте столом и писал жалобу. Человек он был не питьевой, то есть иссушенный, с морщинистым лицом, блеклыми подернутыми легкой мутью глазами, некрасивым картофелеобразным носом, потресканными губами и страшными, видавшими серьезные невзгоды зубами, селящимися в разнообразно посиневших, а местами и вовсе неприличных деснах. Одет он был по-домашнему в майку и помятые, почему-то заляпанные доисторической краской белого колера спортивные мешки, именуемые в нашей культуре штанами. Лет ему было ровно столько, что время доверительно оставило на нем след от по крайней мере шести десятков вращений нашего мира вокруг жаркого небесного пятна.

Дмитрий Максимович писал жалобу на свою жену Анастасию Яковлевну за то, что она часто и излишне измывается над ним, изымает все их совместные средства и держит в полуголодном состоянии. Анастасия Яковлевна недвижно возвышалась над плечом Дмитрия Максимовича и шевелила губами, читая каждую появляющуюся на клеточном листе бумаги кривую букву с довоенным хвостиком.

– Еще скажи, что я тебя бью, – решительно посоветовала Анастасия Яковлевна.

– Может, не стоит? – поднял недоверчивый взгляд Дмитрий Максимович.

– Стоит, стоит. Иначе их не проберет. То, что средства изымаю и кормлю плохо, – этого мало. А вот избиваю – это в самый раз.

Дмитрий Максимович неуверенно дописал – «и избивает».

Анастасия Яковлевна одобрительно погладила супруга по немолодой голове.

– Митечка, ты и подробности им напиши, а то не поверят.

– Ты же знаешь, Настенька, я писатель-авангардист, и конкретика жизни не является моей сильной жилкой. Вот если бы какой-нибудь невероятный факт описать – я бы тут проявил искусную интуицию, а жалобы писать не мой жанр. Может, лучше тебе на меня пожаловаться?

– А я пожалуюсь, ты только сначала свою жалобу допиши, чтобы в моей всё с твоей сходилось.

Дело в том, что для отъезда в Занзибарию нужно было обязательно развестись. Туда не брали семейных. А жить, где Дмитрий Максимович и Анастасия Яковлевна прожили вместе вот уже сорок лет, они больше не могли и не желали. Дмитрий Максимович был не согласен с окружающим по крайней мере по большей части статей; политически, экономически и идейно окружающая явь была чужда и эстетика жизни выявляла себя бросово, одним внезапно приобретшим физические очертания словом «пошлость». А в «пошлости» Дмитрий Максимович Венцебросов жить не мог. В бедности мог, в опасности мог, даже в неопределенности мог. А вот в «пошлости» не желал, да и если б пожелал – не мог бы. Анастасия Яковлевна не имела своих индивидуальных причин покинуть родину, но разделяла мнение супруга, ибо они были редкой парой, в которой раздор если и случался, то лишь по маленьким житейским неурядицам.

Сядут супруги Венцебросовы ужинать чем Всевышний, как говорится, осчастливил, и начнут сосиску из тарелки в тарелку перебрасывать.

– Нет уж, ты съешь, Настенька, – волнуется Дмитрий Максимович и ловким движением контрабандиста перебрасывает утомленную сосиску с уже порвавшейся кожицей в тарелочку Анастасии Яковлевны. А та пыхтит, не соглашается и, неизвестно откуда взявшимся приемом отвлекши внимание Дмитрия Максимовича, перебрасывает и вовсе распустившуюся, как неопрятная доярка, сосиску обратно в тарелку Дмитрия Максимовича.

Анастасия Яковлевна очень волновалась, чтобы Дмитрий Максимович хорошо питался, думая, что все беды со здоровьем образуются от дурного питания, неполного прожевывания пищи. Многие зубы у обоих супругов были не свои, и посему прожевывание потихоньку выступало всё более и более на первый план поверхностных переживаний.

Как они, два немолодых человека, устроятся в Занзибарии, они не думали. Нужно было вырваться из этой «пошлости» раз и навсегда, а там будь что будет. Занзибария была единственной страной, принимавшей иммигрантов такого возраста, но только если они были одиноки. Дело в том, что занзибарийский премьер-министр сам овдовел, поскольку супруга его попала под статью уголовного кодекса жизни: рак яичников, и таким образом премьер из сочувствия к одиноким, разведенным и необоснованно брошенным провел через занзибарийский однопалатный парламент поправку к закону об иммиграции, в связи с которой супруги Венцебросовы и собирались покинуть родину, обосновавшись в таинственной и, предположительно, менее пошлой Занзибарии, разумеется, предварительно друг с другом разведясь. Занзибарийское посольство довольно быстро распознало, что многие аппликанты стали намеренно разводиться перед отъездом и только с целью того самого отъезда. Поэтому занзибарийское посольство перестало доверять местным документам о разводе и стало требовать от свежеразведенных представлять дело о разводе перед занзибарийским представителем. Собственно, для этого рассмотрения супруги Венцебросовы и занимались составлением убедительных жалоб друг на друга.

Анастасия Яковлевна не хотела никуда ехать и своей женской интуицией ощущала всю бредовость затеи, но она всю свою нехитренькую жизнь посвятила Дмитрию Максимовичу и не хотела теперь вставать на пути его счастья, даже если для этого было необходимо идти на подлог, обман, введение в заблуждение официального представителя занзибарийского посольства.

Анастасия Яковлевна проработала большую часть своей жизни библиотекарем сначала в городской библиотеке, а теперь, попав под сокращение бюжета, в музыкальной библиотеке, доживавшей последние свои, быть может, месяцы.

Страна, где проживали супруги Венцебросовы, называлась Супостания. Они проживали в ее столице Сумасбродинске и любили этот город. Тополя, потрескавшиеся тротуары, окна старых домов – всё это составляло для них понятие родных пенатов, и Дмитрий Максимович, будучи писателем, неразрывно слился с этим городом, этим небом, наполняемым грозами, с этими листьями осенних непогодий, пересечением крестообразных рам, так напоминающих тонкостенные трубочки судеб.

Однако Дмитрий Максимович не мог более мириться с явной «пошлостью», которая повсеместно стала зависать над его любимым Сумасбродинском. Трудно было объяснить, что изменилось в этой стране, но она больше не была его старой знакомой Супостанией. Изменился сам воздух, которым дышал Дмитрий Максимович, и он, как душевный астматик, нуждался в перемене местожительства буквально по медицинским показаниям.

Анастасия Яковлевна таких чувств не испытывала, однако не перечила Дмитрию Максимовичу.

Закончив писать жалобу, Венцебросов отдал листок Анастасии Яковлевне и вернулся к своему роману «Мытарства Духа», который он писал вот уже сорок лет. Работая инженером на заводе зарядных устройств, Дмитрий Максимович всегда имел достаточно досуга, чтобы писать. Он начал свой роман сценой явления Святого Духа в цех завода зарядных устройств и далее во многих главах описывал с редкими перерывами мытарства этого Духа среди мятежных душ его сослуживцев. Вы скажете, что на такую тему не следует тратить сорок лет жизни? Ошибаетесь. Почему? Просто ошибаетесь, и не будем больше об этом, незачем лезть в душу чужую, как в свой холодильник. Каждый волен растрачивать свою жизнь по-своему. Нет на это запрета. Не вышел еще такой, знаете ли, запрет.

На день, когда было назначено слушанье по делу Венцебросовых в посольстве, выпал понедельник, и супругам обоим пришлось отпроситься с работы. Затею свою они, разумеется, держали в герметичной тайности от окружающих.

Дмитрий Максимович, одетый в недурно сшитый синий костюм с золотыми капитанскими пуговицами, и Анастасия Яковлевна в строгом сером платье и белой шерстяной накидке предстали пред представителем занзибарийского посольства ровно в 11 часов, как и было указано в письме, содержавшем вежливое, но неуклонное приглашение. Представитель недоверчиво просмотрел жалобы и свидетельство о разводе, выданное всего два с половиной месяца назад.