Ротмистр - Евгений Акуленко

Евдокия брала сукно, соль, табак, чернослив, изюм, разного рода сласти, железные ведра, чугуны, косы, ножи, конную упряжь, мыло, гребни, бусы, зеркальца, все, за что в Антоновке давали хорошую цену. На посторонние вещи не отвлекалась, равнодушно скользила взглядом по дамским нарядам и украшениям да огибала представления заезжих балаганчиков: оно и понятно, наиболее расторопные купцы уже сворачивались, потихоньку собирались в обратный путь, стремясь выехать засветло; однако, проходя мимо канцелярской лавки, замедлила шаг, задумалась на секунду и решительно шагнула внутрь, чему груженый тяжелыми узлами и баулами Савка, неотрывно следующий за хозяйкой, не зело обрадовался.

Звякнул колокольчик, и за стойкой тотчас возник сгорбленный лавочник-еврей, в черной ермолке, из-под которой на бледные щеки ниспадали длинные пейсы, почтительно поклонился:

— Чего изволите-с? — подслеповатые глаза ощупали посетителей, и тонкий горбатый нос безошибочно остановился на статной Евдокии. Подобострастную улыбку лавочник держал мастерски, хотя нутро его, при виде лапотника-мужика и домостроевской купчихи, сморщилось, как и надежда поиметь с них какой-либо гешефт. Такие заглядывали в магазинчик крайне редко и оборот не делали. Савка, приоткрыв рот, рассматривал диковинные приборы и приспособления, выставленные в шкафчике со стеклянными дверцами, где самое почетное место занимал бинокль фабрики Цейса в корпусе матово отблескивающего желтого металла.

Для чего предназначались эти красивые и, наверное, ужасно дорогие вещицы, Савка, убей Бог, не знал.

— Дай-ка мне, любезный, дюжину карандашей! — гаркнула Евдокия. — Да чернил флакон!

— Сию секунду, — лавочник скрылся под прилавком.

— Амбарных книг пару, тетрадей простых десяток, писчей бумаги… Длинные пальцы проворно плясали по многочисленным скрыням и ящикам, безошибочно выхватывая искомое.

— Это чего?! — грозно, будто узрев непристойность, Евдокия ткнула в стеклянный шкаф, указав на хитрый прибор.

— Ах, позвольте, — лавочник деликатно отстранил Савку, отомкнул дверцы. — Сие называтся "секстант", если угодно-с… Служит для измерения углов…

— Сколько? — скривившись, перебила Евдокия.

— О-о! Такая дама интересуется наукой! — еврей оживился.

Но масляно заблестевшие глазки довольно быстро поугасли, когда "дама" показала свою способность торговаться.

— Себе в убыток, ей-боже! — клялся лавочник, бережно передавая упакованный секстант. — Только ради вас!..

— Это чего?! — стекло вновь жалобно скрипнуло под указующим перстом Евдокии.

— Логарифмическая линейка, для расчетов-с, — ответствовал лавочник.

— Заверни!

— Компас!.. Счеты!.. Простите великодушно – курвиметр!.. — шкафчик пустел. — Чего желаете еще? — лавочник утер пот со лба. Радость удачной сделки заглушала подорванную уверенность в том, что он, изрядно поживший на этом свете человек, научился разбираться в людях.

— Карты желаю! — заявила Евдокия, и Савке показалось, что сейчас она щелкнет пальцами.

— Все, что есть, — лавочник выложил пухлый ворох трехверсток. — А вот-с, большая карта Российской Империи. Привез специально для здешнего учителя географии, но видит Бог, вам, гм, нужнее, — лавочник многозначительно округлил глаза. — Может, изволите глобус?.. Евдокия изволила все.

При выходе на улицу случилось недоразумение: столкнулись нос к носу с каким-то невзрачным господином с тонюсенькими ниточками усиков на рыхлом пористом лице. Тот машинально приподнял котелок, бормоча дежурные извинения, как вдруг его взгляд упал на лицо Евдокии, да так и застыл на нем.

— А-а! Вот мы и свиделись, голуба! Попалась?

— Не имею чести, — Евдокия попыталась стряхнуть господина с рукава, но тот вцепился в локоть, как клещ.

— Куда?! Куда?! Забыла, как обобрала меня, прошмандовка? Да еще отходила так, что три дня кряду подняться не мог? Забыла? Ну, все! Теперь я тебя на каторгу-то упеку!.. Урядник! Кликните урядника!..

— Ты ба, господин хороший, того, полегше! — Савка оторвал незнакомца в котелке от хозяйки.

— А ну, прочь! Пшел вон, холоп! Давно ли тебя, быдло, на конюшне не пороли?

Савку на конюшне не пороли. Вырос он, хоть и бедным, но свободным, и такие тычки сносить не привык, поэтому от греха подальше, чтобы не приложиться сгоряча по пористой физиономии кулаком, слегка отпихнул от себя неприятного господина, отчего тот, отлетел на несколько шагов и уселся задом в пыль прямо под ноги подоспевшего урядника. Следом покатился по широкой дуге выпачканный котелок.

— Прекра-атить! — покачиваясь, потребовал красный, как свекла, урядник. Даже издали было заметно, что представитель власти уже изрядно принявши на грудь, что, в общем-то, в праздничный, да еще и в ярмарочный день, вполне объяснимо. Позади выросли двое городовых, привычно подперли по бокам, не давая уряднику упасть. Вокруг, с интересом наблюдая за происходящим, начал собираться народ.

— Я губернский секретарь Кикин, — важно заявил, поднимаясь, господин. — Немедля арестуйте эту женщину, наряженную купчихой, и ее приспешника. Она меня в Муроме до нитки обобрала, да еще чуть калекой не сделала. А я, между прочим, в дом к самому генерал-губернатору Нагайцеву вхож…

— Тэ-эк-с! — мутные глазки урядника уставились на Евдокию.

— А на самом деле, она вовсе не купчиха никакая, — обличал Кикин, — а продажная девка!..

— Да что же это делается! Люди добрые! — взревела Евдокия. — Среди бела дня! Ах, же ты паразит! Ах, ты сморчок сопливый! — уперев руки в боки, она пошла на обидчика, выставившего перед собой котелок, как щит. — А куда власть смотрит, а? Вы думаете, я на вас управы не найду?!

Урядник, придя в сильное замешательство, и, в качестве временного выхода из ситуации, хорошо поставленным голосом пропел:

— Прекра-атить!..

Решение назрело само собой. Все-таки опыт – великая вещь, его, как известно, не пропьешь.

— Предъявите документы! — изрек урядник, и довольный собой икнул.

— Вот-с, — Кикин протянул бумаги, — вот-с, извольте!.. Двести рубликов, как с куста… По знакомым на обратную дорогу собирал!.. У-у, шалашовка…

Урядник потянул носом, значительно свел мохнатые брови на переносице и принялся разглядывать документы, держа их вверх ногами.

— А? — беспомощно спросил он через некоторое время городового, что стоял по правую руку.

— Чинуша, — изрек тот. — Без бумаг видать… А то я ж неграмотный…

— Тэк-с, — протянул урядник. — А ваш пашпорт, сударыня, хде?

— Нету с собой.

— А-ага! — воскликнул Кикин. — Я же говорил!