След - Святослав Рыбас

В июле сорок первого года я был призван в Красную Армию и оставлен в распоряжении наркомата тяжелой промышленности. В августе эвакуировал из Донбасса шахтное оборудование и взрывал шахты. Несколько дней над городом стоял гулкий стон взрывов.

Однажды мне пришлось уничтожать немецких десантников. Я лежал с винтовкой на железнодорожной насыпи, и вдруг почудились галлиполийские камни, ящерица, далекая гряда островов. Я задержал дыхание и тщательно целился...

Поздней осенью сорок третьего года я вернулся из Кузбасса на пепелище. Города не было. Я мог его угадать, лишь читая промокший от дождя транспарант на закопченной стене: "Из пепла пожарищ, из обломков развалин возродим тебя, родной город!" Это была клятва со сжатыми зубами. И я стал одним из солдат восстановления. Друг мой Лобанов, мы работали под землей по двое-трое суток, но это тебе ничего не объяснит. "На то и война", - скажешь ты. Вот что, душа Лобанов, представь группу шестнадцати-, пятнадцатилетних девочек, детей по нынешним меркам. Они расчищали шахтный двор. Мороз, ветер. Нескольких направляют к стволу помочь мужикам. Из глубины поднимается грузовая клеть с вагонеткой, им надо вытолкнуть ее на рельсы. Они толкают и ревут - в вагонетке полуразложившиеся трупы казненных. Толкают и ревут...

Мы с Любой читаем мальчику на ночь. Я чаще, Люба реже. Виташа лежит в красной пижаме, умытый и причесанный. Он вытягивается, кладет руки под голову, показывая, что приготовился спать, и с радостным нетерпением смотрит, как я сажусь перед ним на низенький стул. Сна нет ни в одном глазу.

- В русском царстве-государстве жил богатырь Илья Муромец. Он был большой и сильный, только ноги у него не ходили. И сидел он беспомощный на печке. А на русское царство-государство напал Соловей-разбойник и побил все русское войско. Земля сделалась красной от крови, даже листья на деревьях росли красные. Отец Ильи Муромца был старый дедушка. И он стал собираться на бой с Соловьем-разбойником. Хочет поднять меч, а сил нету. И плачет. Позвал он свою молодость, чтобы вернулась она к нему хотя бы на один день и дала ему силу сразиться.

Я останавливаюсь и думаю: а что же дальше? Хочется рассказывать о старике, а не о богатыре Илье. Виташа серьезно глядит на меня, словно все понимает. Но проторенная колея не позволяет уклониться. Богатырь совершает свои подвиги, а о старике больше речи нет.

Побежден Соловей-разбойник, отрублены головы дракона, посрамлен спесивый киевский князь, - и я встаю со стульчика, иду гасить свет.

- Уф! - огорченно говорит мальчик. - Спокойной ночи.

Что останется в нем от моих сказок? Спустя некоторое время мы сидим на тахте и играем в морское сражение. Вражеский флот окружает наш крейсер, помощи ждать неоткуда. Что делать, Виташа?

- Убегать?

- Нет, на войне убегать нельзя. Будем драться.

Палим из всех пушек, маневрируем машиной, тушим пожар. Виташа спрыгивает на пол и рубит пластмассовым мячом воздух. Враги отступают.

Вообще-то он часто отвлекает меня от работы. Я хочу издать свои лекции по курсу "Основы научных исследований", сижу над рукописью, а дверь запираю на защелку. Когда Виташа начинает стучаться, я строго говорю, что он мешает.

- Поиграй со мной, - просит он.

Вряд ли я заменяю ему отца. Скоро он спросит об этом человеке, у которого есть и семья и ребенок и который никогда не был Любе мужем, хотя она обычно говорит, что она разведенная. Семь лет назад Люба ответила мне, что решила рожать, потому что уже сделала один аборт и не хочет остаться бесплодной. Когда Виташа родился, я позвонил его отцу, и мы встретились. Он держался твердо и обещал усыновить мальчика. Но не усыновил, а лишь каждый месяц дает Любе по сорок рублей. Столько, сколько может. Когда-то он защищал кандидатскую диссертацию, она попала мне на отзыв. Я собрался было отказаться, а затем взял: не с тем, чтобы навредить. Наоборот - хотел помочь. Стыдно признаться, но мной руководили соображения денежной выгоды для Виташи, ведь я вряд ли дотяну до его совершеннолетия.

На лекциях я призываю студентов смотреть на жизнь своими глазами, вспоминаю классические примеры - от Архимеда до современных исследователей. Порой я рассказываю древнегреческие мифы. Мне нравится миф о Сизифе. Почему о нем, а не о Прометее? Потому что, бунтуя, титан Прометей знал все наперед: и ожидающие его муки, и освобождение от них. Сизиф же был смертный человек.

- Напомню вам эту старую историю, - говорю я студентам. - Он был любимцем богов, Зевс приглашал его на олимпийские пиршества. А Сизиф был бодрым крепким стариком, и ему хотелось жить. Случилось так, что он узнал об очередном любовном приключении громовержца: Зевс похитил дочь речного бога и держал ее на острове. Отец всюду искал пропавшую. И Сизиф решил рассказать речному богу о его дочери и взамен получить надежный источник воды для своего города. Причем наверняка знал, что придется держать ответ перед всемогущим Зевсом. Так и получилось. Жена Зевса устроила скандал, и разгневанный Зевс послал к Сизифу маленького крылатого мальчика с факелом в руках, бога смерти Танатоса. Однако Сизиф устроил засаду, заковал Танатоса в кандалы и запер в подвале. И люди перестали умирать...

И так далее.

Но вот незадача - заведующий научно-исследовательским сектором против издания моих лекций отдельной брошюрой. Он пожимает плечами на мое заявление о том, что я собирал свой курс по крохам, по искоркам вдохновения рассыпанным в различных источниках.

- А где вы родились? - спрашиваю я его.

- Я местный, из Лукьяновки. Но не все ли равно, Виталий Иванович, где я родился? - Он хлопает по моей рукописи крепкой ладонью с выпуклыми квадратными ногтями. - Надо дорабатывать. Надо построже. И побольше о наших разработках. И поменьше лирических отступлений.

- Вы позволите оспорить ваше мнение? - справляюсь я.

- О чем речь, Виталий Иванович! - улыбается заведующий, - Помните, как вы драли меня за уши? Мы дергали морковку на вашем огороде. Я и попался вам под руку. Правда, потом вы повели меня в дом и накормили. Но уши все-таки надрали... Ну вспомнили?

- Не припоминаю. А где вы жили? - Я спрашиваю только из вежливости.

- Во вторых бараках, - оживляется он.

Те бараки я помнил. Летом двадцать шестого я приходил туда, чтобы заступиться за мальчишку, у которого отнимали зарплату, обыгрывая его в карты. Обыгрывал Комаров, задорный шахтер-отчаюга. Он пригрозил мне ножом и посоветовал: "Катись-ка в свои Аргентины!"

- Во вторых бараках жили упорные люди, - говорю я. - Вряд ли мне доведется увидеть вашу визу на моей рукописи.

Через несколько дней он попросил меня принести греческие мифы, сказал, что заинтересовалась его жена. Я дал ему старую книгу, сохраненную моей матерью. На обложке стояла надпись: "Ученику четвертого класса Виталию Лукьянову за отличные успехи и отличное поведение".

И больше я не увидел этой книги. Его жена дала почитать подруге, а у той украли из письменного стола.

Сообщив обстоятельства пропажи, заведующий погладил щеку. На щеке была черная пухлая родинка размером побольше горошины, окруженная розовой воспаленной кожей. Мне было жалко пропажи. Я представил, как он утром брился, косоротился, мучился с этой родинкой. Потом я подумал, что теперь он несомненно завизирует мою рукопись. Другого выхода у него не было. И жена, и ее подруга, и похититель опровергли его утверждения, что мои лирические отступления интересны только младшим школьникам.

- Я виноват, - сказал он. - Потерю компенсирую в троекратном размере.

- Оставьте, - отмахнулся я. - Неужели вы в состоянии снова наградить гимназиста Лукьянова? Это не в ваших силах.

Все-таки заведующий вернул мне современное издание мифов. Правда, без всяких надписей.

- А вот согласиться с вашими лекциями никак не могу! - заметил он со вздохом. - Не в моих правилах.

Вполне порядочный принципиальный человек. Можно ли его осуждать? Еще он выразил желание посмотреть мою библиотеку. Не хочу ли я кое-что ему продать?

И снова мне вспоминается.

- Катись ты в свои Аргентины! - послал меня Комаров. - Нету у меня денег. Прогулял.

Он обыгрывал в карты мальчишку-шахтарчука. В бараке его боялись. На месте того деревянного барака давно построена школа. А Комаров и мальчишка погибли у меня на глазах. Они сажали лаву; кровля пласта не опустилась даже после того, как были выбиты последние стойки крепления. Оставлять у себя за спиной нависший корж - невозможно. Прихлопнет не только выработанное пространство, но и забой вместе с людьми. Комаров выскочил из лавы, когда начало трещать, а мальчишка замешкался Я и Комаров поглядели друг на друга и кинулись за ним. Меня отшвырнуло воздушной волной. Я протер запорошенные пылью глаза, встал и стал разгребать комья. Там, где исчез Комаров, земля была увлажнена, а вокруг - сухая. Я застонал от бессилия и горя.

Но вот ночью я увидел сон: по снежной дороге Комаров ведет маленьких детей. Это зима сорок первого года, понял я, строим новую шахту в Кузбассе. Но почему Комаров? Откуда? Дети идут колонной. Скрипит дорога, звенят под топорами деревья. "Это не дети, - сказал Комаров. - Это душа".