Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона - Филипп Керр

– Даю вам слово, – ответил Роэн.– С готовностью.

Я неохотно кивнул, понимая, что особого выбора у меня нет. Судя по тому, что рассказал Ньютон, отношения между Монетным двором и гарнизоном были не слишком теплыми, и мне не стоило вносить свой вклад в углубление распри.

– А отчего он сошел с ума? – спросил я.

– Крики, – ответил мистер Твистлтон.– Видите ли, я слышу крики. Тех, кто умер здесь. Они никогда не смолкают.

Сержант Роэн хлопнул меня по плечу.

– Вы хороший человек, мистер Эллис, – заявил он.– Для того, кто работает на Монетном дворе. Твистлтон больше вас не побеспокоит, я вам это обещаю.

В последующие дни и недели я нередко видел мистера Твистлтона на территории Тауэра, но всегда в сопровождении какого-нибудь дворцового стражника, и, если честно сказать, он не производил впечатления безумца, которого следует без промедления отправить в сумасшедший дом. Я поздравил себя с тем, что сумел принять правильное и великодушное решение. Но несколько месяцев спустя я не раз спрашивал себя, не совершил ли я в тот день ужасную ошибку.

Учитывая плачевное положение дел в стране, Монетный двор работал двадцать часов в сутки и шесть дней в неделю. Ньютон, хотя и не имел отношения к организации и проведению перечеканки, трудился не меньше и спал очень мало, а в те редкие дни, когда не охотился за фальшивомонетчиками и прочими подонками, он занимался решением каких-нибудь математических проблем либо отвечал на письма своих многочисленных злокозненных корреспондентов, изо всех сил пытавшихся отыскать ошибку в его расчетах. У нас всегда было полно работы, и вскоре мы стали частыми гостями в тюрьмах Флит и Ньюгейт, куда приходили, чтобы допросить преступников самого разного толка, многие из которых получили суровые приговоры.

Я хочу упомянуть об одном из них – не потому, что его дело имеет отношение к ужасной и загадочной истории, которая целый год мучила Ньютона, а чтобы показать, что могучий интеллект моего наставника был занят решением одновременно нескольких задач.

Лорды-судьи Англии правили страной в отсутствие короля, который сражался с французами во Фландрии – правда, не особенно успешно. Они получили письмо от Уильяма Чалонера, очень умного человека и отъявленного фальшивомонетчика, где сообщалось, что в Тауэре выпускаются деньги, содержащие меньше серебра, чем положено, а из Монетного двора постоянно крадут болванки. Их светлости приказали моему наставнику расследовать эти заявления, и он вынужден был этим заняться, хотя прекрасно знал, что Чалонер не уступает в краснобайстве самому Меркурию и что его слова ничего не стоят. Тем временем Питер Кук, джентльмен, которого позднее приговорили к смертной казни как фальшивомонетчика, надеялся уклониться от петли, рассказав нам, что Чалонер, как и многие другие, был его сообщником.

Эти мерзавцы охотно доносили друг на друга, и вскоре после показаний Кука Томас Уайт, еще один преступник, приговоренный к смертной казни, обвинил Джона Хантера, работавшего на Монетном дворе, в поставке Чал онеру болванок для чеканки гиней. Он также донес на Роберта Чарнока, известного якобита, недавно казненного за участие в заговоре сэра Джона Фенвика против короля Вильгельма; на Джеймса Причарда из полка полковника Виндзора, а также на человека по имени Джонс, о котором никому ничего не было известно. Уайта приговорили на основании показаний шотландца Робина, гравера Монетного двора, чрезвычайно болтливого и слезливого типа. И хотя мой наставник сомневался в его искренности, Робин умудрился предать еще одного из своих друзей во время очередного допроса, который устроил ему Ньютон.

Я всякий раз поражался тому, что человек, проведший четверть века в Кембридже, умел так мастерски вести допросы. Иногда Ньютон казался суровым и неумолимым, обещал Уайту, что его вздернут в течение недели, если он будет продолжать скрывать имена своих соучастников; а в других случаях беседовал с ним настолько доброжелательно, что можно было подумать, будто они родственники. При помощи этих адвокатских трюков, которыми Ньютон овладел инстинктивно, ему удалось заставить Уайта назвать еще пять имен, что подарило тому новую отсрочку приговора.

Большинство мошенников охотно рассказывали о своих деяниях и сообщниках, но некоторые всячески скрывали правду, рыдали и уверяли, что ни в чем не виновны. Однако Ньютона было непросто обвести вокруг пальца, и с теми, кто пробовал это сделать, он обходился очень сурово, как если бы они провинились в более страшных преступлениях, чем производство фальшивых монет. С Питером Куком, который много раз пытался обмануть моего наставника, он повел себя не менее мстительно, чем три фурии.

Сначала мы побывали у несчастного в камере Ньюгейта, как и сотни других зевак, поскольку в Англии принято смотреть на приговоренных к смерти – так посетитель Тауэра может взглянуть на львов в зверинце. Затем мы присутствовали на последней проповеди для преступника, и Ньютон не спускал глаз с Кука, который сидел отдельно на специальной скамье перед открытым гробом. Но этого оказалось мало, и мой наставник потребовал, чтобы мы посетили Тайберн5, где Кук должен был встретить свой ужасный конец. Я очень хорошо это помню, потому что впервые в жизни присутствовал на казни через повешение, потрошение и четвертование – кошмарное зрелище. Необычным тот день был еще и потому, что Ньютон редко приходил на казнь тех, чьи преступления он расследовал.

– Мне кажется, – сказал он, словно оправдываясь, – что мы как представители закона должны хотя бы изредка присутствовать при наказании людей, чьи преступления нам удалось раскрыть. Только в этом случае мы будем подходить к каждому случаю с полной серьезностью и не станем легко выдвигать обвинения. Вы согласны со мной, сэр?

– Да, сэр, если вы так считаете, – тихо ответил я, с трудом преодолевая тошноту.

Кук был сильным человеком, его доставили к месту казни на специальной повозке с веревкой вокруг пояса и петлей в руке. На мой взгляд, он вел себя достойно, хотя палач ехал с ним в повозке, не выпуская из рук топора, который собирался отрубить ему конечности. Меня трясло от одного только вида этого пыточного инструмента.

Мы находились в Тайберне уже целый час, Кук всячески оттягивал казнь долгими молитвами, но наконец его затащили по лесенке на эшафот, палач перебросил петлю через перекладину виселицы, толпа взревела в предвкушении и подалась вперед, и мне показалось, что еще немного – и нас раздавят.

Палач рассчитал все мастерски: пальцы ног Кука касались эшафота, так что несчастный был еще жив, когда палач разрезал веревку и набросился на свою жертву с ножом в руке, как один из убийц Цезаря. Притихшая толпа застонала, когда палач выпотрошил Кука, как старую овцу: разрезал ему живот, засунул туда руку и вытащил дымящиеся кишки – день был холодным, – после чего сжег их над жаровней на глазах у все еще дышавшего Кука, который вопил бы от боли, если бы не петля, затянутая у него на шее.

Ньютон даже не вздрогнул при этом. В течение нескольких секунд я наблюдал за ним, и, хотя он не выказал ни малейшего удовольствия, жалости на его лице я тоже не заметил. Мне даже показалось, что мой наставник наблюдает за страшным спектаклем так, словно присутствует на вскрытии трупа во время заседания Королевского общества.

Наконец палач отрубил Куку голову и по указанию шерифа показал ее толпе, объявив, что это голова Питера Кука, преступника и предателя. Так закончилось это ужасное, кровавое утро.

Мы наняли карету и из Тайберна поехали к Ньютону домой обедать, где миссис Роджерс, домоправительница, приготовила курицу. Жестокое зрелище никак не повлияло на аппетит Ньютона, а мне совсем не хотелось есть: перед глазами стояли кровавые внутренности, зажатые в руке палача.

– По моему мнению, закон не должен быть столь суровым, – заявил я.– Почему фальшивомонетчику выносится такой же приговор, что и преступнику, покушающемуся на жизнь короля?

– Оба преступления наносят огромный вред управлению государством, – ответил Ньютон.– На самом деле можно даже поспорить, ухудшится ли положение в стране с убийством короля: в Древнем Риме преторианцы убивали своих императоров с такой же легкостью, с какой мальчик расправляется с мухой. Но вот если деньги теряют надежность, то страна не может процветать, она обречена на гибель. Впрочем, не нам решать вопрос о справедливости наказания. Это дело судов. И парламента.

– Я бы предпочел, чтобы меня убили в постели, чем подвергли такому наказанию.

– Тем не менее всегда лучше быть казненным, чем убитым, поскольку приговоренный человек получает возможность примириться с Всемогущим Богом.

– Скажите это Питеру Куку, – возразил я.– Мне кажется, он выбрал бы быстрый конец, в надежде на справедливый Божий суд впоследствии.