Исток - Анна Московкина

— Она все равно бы не поняла. — Майорин встал и нырнул под навес, какое-то время он там копался.

Мне в плечо впился комар, легко пробуравив рубашку, боль осталась где-то на краю сознания, и я с интересом наблюдала, как длинное тельце круглеет от моей крови.

— Перестаешь чувствовать боль — исток просыпается. — Он резко хлопнул меня по плечу, на рубашке осталось красное пятно. — Это первый звоночек.

— А может, дело в самогоне?

— Опьянение хмелем и опьянение силой порой схожи. Ты мало выпила, пей еще. — На плечи мне рухнула моя собственная куртка. Я подняла голову, колдун хитро прищурился. — Еще не хватало простыть.

Как ни странно, он оказался отличным собутыльником. Не рвался изливать душу, не требовал этого от меня, а когда иссякла одна фляга, колдун достал следующую. Злить он меня не пытался, подкалывал, порой задевая за живое, но не специально. А я все пыталась докопаться до ответов, которые он не давал.

— Откуда ты так много знаешь про истоки?

— Нахватался.

— Слишком ты много знаешь для нахватанности.

— Не путай, девочка. — Я скривилась, но промолчала. «Девочка» мне не нравилась чуть меньше «девки». — Ты не знаешь ничего, я знаю немного.

— И что же ты еще знаешь?

— Почти все истоки сходят с ума. Чувствуешь сладкий вкус безумия?

Я помотала головой, чувствовала только, что хмель опутал меня с головы до ног. Колдун сидел, облокотившись на одну руку. Смутившись, я опустила глаза. Я росла среди колдунов и воинов, кто-то был благороден до тошноты, кто-то, наоборот, славился излишним цинизмом, нисколько этого не скрывая. Многие были сволочами или любили скабрезностями загнать девок в краску, а частенько не только девок. Но никого похожего я не встречала. Что-то было в нем иное, будто действительно он не понаслышке знал вкус безумия.

— Ты поехал в Мыльняки. Почему?

— Мимо проезжал.

— Вот и проезжал бы дальше. Ты же послал смотрящего, ему это не шибко понравилось, может и в Инессу написать.

— Пусть пишет. — Колдун запрокинул голову и сделал несколько долгих глотков. Меня передернуло. Фляга вновь сменила хозяина. — Мне все равно.

— Это я уже поняла. Не поняла почему?

— Хм… Если бы он мог меня проклясть и тем испортить мне жизнь, я бы, наверно, заволновался. А так, ну поворчит старичок, помянет меня недобрым словом, накатает кляузу в Инессу, а дальше что?

— Сказал бы, что собираешься заехать.

— Я не собирался, — спокойно сказал он. И я поверила. Он и вправду не собирался заезжать, плевать он хотел на задание, плевать хотел на село. Но он заехал. Зачем? Я пристально всмотрелась в блеклые глаза.

— А ты не такая сволочь, как кажется на первый взгляд.

— Деточка, ты опьянела! Вот тебе и мерещится всякое.

— Не называй меня деточкой!

— Девкой?

— У меня есть имя!

— Ах да. Совсем забыл! — Мне захотелось съездить по нагло усмехающейся роже. Колдун этого и добивается, вспомнила я. Но как-то смутно вспомнила. — Дочка Владычицы не может быть девкой! Извините, милая сударыня, но на колдунью вы похожи больше! Нет, не на колдунью… на кого же? Точно, на девку.

Самогон внутри вскипел. Я сузила глаза, вскочила, желая ударить, заткнуть ему рот. Ярость окутала сознание багровой пеленой, застилая ленивые мирные зеленые плети хмеля.

— Наконец-то! — довольно выдохнул Майорин. — А теперь заставь его уйти обратно!

— Иди к бесу!

— Спокойно. Тихо. Давай, Айрин, ты сможешь. — Мое имя подействовало будто отрезвляющая пощечина. — Ты сильнее своего истока, это же только часть тебя, неужели ты не сможешь ее подчинить? — Голос ложился третьим слоем пут. — Ты же можешь владеть рукой или ногой. Это тоже часть тебя.

Напряжение достигло предела. Я больше не злилась, но внутри все содрогалось — будто кипела кровь. Исток отпустил меня, отошел назад. Подвели ноги, будто исчезли. Колдун поймал, меня продолжало трясти.

— Молодец. Ты смогла… — Пощечина вышла слабой, но Майорин, кажется, опять удивился.

— Сволочь. — Я оттолкнула руки и ушла под навес — спать.

— Я знаю, — догнал меня тихий равнодушный голос.

Не разговаривать с единственным на несколько верст человеком было невозможно, я сдалась к полудню, потроша очередного зайца. Чувствую, зайчатины я наемся на всю жизнь вперед. Этого колдун убил стрелой, выпущенной из короткого лука, которого у него раньше не было. Также я заметила, что после вчерашней отлучки вещей у него заметно прибавилось. Особенно странно среди походной утвари выглядели книги.

— Откуда ты привез вещи?

— Не бойся, никого на большой дороге я не грабил.

— Просто интересно.

— Оставлял у одной знакомой, а она резко расхотела водить со мной знакомство, пришлось забрать вещи.

— Интересно, почему это? — спросила я у ободранного зайца. Без головы он странно напоминал кошку, только очень уж мускулистый.

— Места много занимают.

Он дождался, пока я сброшу мясо в котелок и налью воды, и позвал к центру поляны.

— Мечом владеешь?

— Да, — кивнула я.

Больше вопросов Майорин не задавал, бросил в меня обструганной палкой (вот что он все утро ковырял!).

— Многих в схватке настигает азарт боя, боевая ярость. Знакомо?

— Ну?

— Не нукай, не запрягала. Забудь. Ты должна мыслить трезво, противник не даст тебе времени постоять и загнать исток подальше. Нападай!

Я примерилась к палке, подбросила ее в руке, приноравливаясь к весу. Отлично выструганный меч, без финтифлюшек, без эфеса, но сбалансированный, как полагается. Шаг вперед, не совсем вперед, чуть скользя, чуть влево. Еще один. Он не стал ждать, мелькнул и оказался у меня перед носом, я с трудом отразила удар.

— Нечестно!

— Да ты что? — передразнил меня колдун. Он злил меня, как не злил никто, бросаясь обидными оскорблениями. Инстинктивно чувствуя мои больные места, мужчина метил именно в них. Палки глухо стучали друг о друга.

Раз за разом я валилась на землю после очередной подножки и вставала.

На упрямстве, на силе воли, на упорстве… но следующей будет злость. Именно к ней вел меня колдун, именно для этого устроил поединок. Хотя поединком назвать это было сложно. Я думала, что хорошо владею мечом, оказалось, не владею вообще. Я чувствовала себя щенком, который скачет вокруг взрослого пса, изукрашенного шрамами былых драк. Щенок наскакивает, пес лениво отталкивает его лапой, иногда позволяет цапнуть мелкими — молочными — зубками за большое изорванное ухо. Но не больше. Щенок злится, рычит, а пес все отталкивает его лапой.

— Всё, хватит. — Майорин бросил палку на землю. — Мое почтение, в бою ты не злишься. Слишком плохо дерешься.