Поездка Вилнита на восток - Андрей Упит

— «Да» и «нет», — рассмеялся его новый друг. — Этими двумя словами человек может уже объяснить, что он хочет и чего не хочет. Теперь следовало бы узнать, откуда мы, собственно, едем. Откуда ты, малыш?

Этот вопрос ему уже задавали в деревне, и ответить на него было нетрудно. Рига по-русски называлась так же, как по-латышски. Для ясности он еще добавил: «Латвия», старательно протягивая звук «а» в обоих словах.

Военный кивнул головой:

— Ясно. Рига и Латвия — это все понятно. Тебя эвакуируют оттуда, но куда?

Тут уже Вилнит ничего не понял. Новый его друг назвал ряд городов, начиная с Сызрани, кончая Красноярском. Когда он назвал Куйбышев, Вилнит вспомнил, что довольно часто слышал это название — кажется, даже от деда. Он повторил его.

— Стало быть, в Куйбышев, — решил военный. — Что же, мы находимся на верном пути. Дальневосточный поезд идет через Куйбышев. Туда вас главным образом и направляют.

Он еще сказал что-то про папу и маму. Вилнит махнул рукой по направлению движения поезда.

— Это значит, что родители едут или в этом вагоне, или в следующем. Об этом молодце нечего беспокоиться, он нигде не пропадет. Прямо удивительно, как скоро дети усваивают чужой язык! — Он подтолкнул локтем раздатчика: — Ну, взять хотя бы тебя. Виски уж начинают седеть, а попробуй задать тебе на чужом языке самый простой вопрос, ты только ушами захлопаешь.

— Ну конечно… — буркнул тот.

— Честное слово! — настаивал первый. — Сам я из Ленинградской области и в свое время немало поплавал на океанских пароходах. Однажды даже пролежал с месяц в больнице города Бордо. Там я заучил довольно много французских слов. Что ты, к примеру, скажешь, если тебя спросят: «Кеске ву вуле?»

Тот досадливо пожал плечами.

— Похоже на куриное кудахтанье.

— Вот видишь! А ведь всего три слова: «Чего вы хотите?» Коротко и ясно, а ты не понимаешь.

— Ну чего ты привязался! Спроси лучше своего умника. Посмотрим, что он тебе ответит.

Но спрашивать не пришлось. Кондуктор пришел проверять билеты и заинтересовался, чей это мальчик, — ясно, что не военные везли ребенка. Но новый приятель Вилнита уладил и это дело:

— Он из Риги, едет в Куйбышев. Мать и отец у него в следующем вагоне.

Кондуктор справился о родителях Вилнита в соседнем купе, затем в следующем. Но потом ему пришлось вступить в сложные объяснения с каким-то пассажиром, в спор вмешались и другие, и кондуктор, видимо, совсем забыл про паренька. Вилниту же до всего этого не было никакого дела. Он ехал на восток, к бабушке и деду.

Под вечер стало прохладнее. Из окна потянуло свежестью, дышалось легче, и пассажиры расположились отдыхать. Игроки задвинули чемодан под лавку и откинулись к стенкам. Новый приятель Вилнита поклевывал носом, сидеть у него на коленях стало не очень-то удобно. Мальчик потихоньку сполз на пол, пошел на прежнее место. Там он взобрался на лавку и принялся смотреть в окно.

Поезд стоял долго. Это был не то город, не то большое село. По обе стороны поезда — множество путей, по которым, непрерывно подавая гудки, сновали взад и вперед паровозы. Дальше виднелись огромные серые бочки. Дедушка называл их цистернами и говорил, что в них хранят нефть, керосин и бензин. Но вот поезд тронулся. Сначала ехал мимо длинных и приземистых фабричных зданий. Земля до самых путей была залита асфальтом, виднелись огромные штабеля черных блестящих шпал, и вздымались целые горы каменного угля. Затем ехали по бесконечно длинному мосту над широкой желтой рекой. По ту сторону моста началась однообразная равнина с полями и лугами, и смотреть на нее было совсем неинтересно.

Вилнит опустился на лавку. Больная женщина подогнула ноги, и он прислонился к стене. Но ему все равно было неудобно. Он ни о чем не думал, ни о чем не вспоминал, но как-то вдруг увидел все сразу: то, что произошло вчера и сегодня, и то, что было вокруг, и то неведомое, чуждое и угрожающее, что, казалось, надвигалось на него вместе со сгущавшимися сумерками. Ему вдруг стало так тоскливо, одиноко и грустно, что, если бы не было так стыдно, он бы заплакал.

По мере того как сгущались сумерки, обитатели вагона становились оживленнее. В разговорах пассажиров все чаще повторялось слово «Куйбышев». Вилнит понял, что они приближаются к той самой станции, где ему надо сходить. Кто увязывал вещи, кто застегивал ворот рубахи на все пуговицы, а кто, не обращая внимания на заявления проводника, что в Куйбышеве поезд будет стоять полтора часа, перетаскивал свой багаж поближе к выходу.

Вилнит думал только о том, как бы успеть сойти в Куйбышеве. Он, конечно, не имел ни малейшего понятия о том, что это за Куйбышев, но какое это имело значение? Его там ждали бабушка и дед, остальное его не интересовало. И Вилнит заблаговременно протиснулся на площадку, вклинился между мешками, как гвоздь в расщелину стены. Далось это ему нелегко, но достигать своей цели всегда нелегко.

Поезд остановился, но пассажиры не выходили. Это пока только Чапаевск. Поезд миновал завод с высокой трубой и синеватыми звездами электрических лампочек, а потом потянулись необозримые, ровные, зеленовато-рыжие поля пшеницы. Замелькали ивы — рядами, целыми купами, может быть даже рощами, а между ними в ясном лунном свете поблескивала вода. Может, это была излучина реки, а может, озерцо — ночью все казалось таким сказочным и даже страшным. Вспыхнули огоньки, промелькнули редкие дома с темными окнами, цистерны, круглые башни, соединенные мостками с перилами, вереницы вагонов, пыхтящие паровозы, горы угля, красные и зеленые огни семафоров. На стрелке тревожно застучали колеса вагона, и поезд, как бы вгрызаясь в стальные рельсы, пошел по первому пути. Резкий толчок — и площадка с пассажирами и багажом дернулась и остановилась. Куйбышев.

Вилнита, зажатого между мешком одного пассажира и животом другого, потащили вниз. Стараясь вырваться из давки, он соскользнул, вернее упал, на перрон и едва удержался на ногах.

Вилнит сразу попал в бурное море людей и вещей, откуда не видно было выхода. Одно людское течение устремлялось от вагонов к станции, другое — от станции к вагонам, а третье пыталось пересечь их оба. На путях стояло множество переполненных и порожних составов. Вдали белело огромное здание вокзала со множеством освещенных окон. Дальше на восток поверх путей и вагонов темнел воздушный мост. По обоим концам его были железные кривые лестницы. Мост очень походил на облепленную муравьями ветку между двумя кочками. Внизу яркие пятна и полосы света чередовались с серыми тенями и черными провалами. Казавшиеся белыми-белыми лица людей то тонули во мраке, то снова возникали из него, — серые, незнакомые.

Шум, толкотня и ужас… В Москве на вокзале тоже бурлил шумный людской поток, но там было светло, бабушка крепко держала его за руку, и не надо было самому ни о чем думать и заботиться. Теперь же Вилнит чувствовал себя щепкой в бурлящем водовороте и знал только одно: надо где-нибудь остановиться, за кого-нибудь ухватиться, иначе сомнут, задавят. Выпуская с шипеньем клубы черного дыма, проходили мимо невидимые паровозы. Колеса вгрызались в стальные рельсы, лязгали буфера. Разрывая воздух, отдаваясь в ушах, завывали гудки…

Высадившиеся из вагона пассажиры вовсе не торопились расходиться, видимо не зная, куда идти. Вещи были сложены тут же, возле вагонов, около них оставались женщины и дети, а мужчины бегали, о чем-то расспрашивали, что-то выясняли, возвращались и, посоветовавшись, снова убегали. Вилнит решил остаться на месте, а то, пожалуй, совсем тут потеряешься. Он присел на мягкий тюк, но подбежал какой-то злой мальчишка и столкнул его. Тогда Вилнит пробрался к низенькому белому домику и опустился на окантованный железом ящик. Высокий старик с седыми свисающими усами посмотрел на него, но ничего не сказал. Хотя груды багажа со скорчившимися на них женщинами и закутанными в одеяла детьми и служили некоторой защитой от холодного ночного ветра, все же Вилнит сильно озяб. Подбородок у него дрожал, а засунутые в карманы штанишек руки цепенели.

Хотелось спать, но мешал беспрестанный стук колес, пыхтенье паровозов и пронзительные гудки: чуть услышав один, уши уже ждали другого. А ветер усиливался, становилось все холоднее, и со всех сторон доносились приглушенные вздохи и детский плач. Некоторые собирали вещи и со всеми узлами исчезали где-то за белым домиком. Так, пожалуй, можно и одному остаться, и Вилнит встал и пошел посмотреть, куда они деваются.

Оказалось, что домик этот — только вход на широкую лестницу в два марша, по которой можно было спуститься в просторный туннель. На ступеньках и площадке, как пни и коряги на вырубке, стояли, сидели и лежали около своих узлов эвакуированные. Сквозняка здесь не было, и туннель хранил еще дневную жару и духоту вагонов. Двое служащих то поднимались на площадку, то опускались в туннель, беспрерывно что-то объясняя и улаживая, но успевали ответить разве только одному из десяти спрашивающих.