Невская легенда - Александр Израилевич Вересов

что боярин неладное говорит о Петре, будто не даст ему своих мужиков в солдаты и сам на войну не пойдет. Сие дело опасное. Можно и без головы остаться.

Оглоблин встревожился. Сам-то он был с глуповатинкой. Но отец духовный в келейном разговоре посоветовал ему, как одним махом государев гнев толкнуть на другой путь, отвести от себя беду, да еще и наказать непокорных «лешаков».

Вот тогда-то в селе и сказано было «слово и дело»…

— Крутовых куда взяли? — прервал Ждана Сергей Леонтьевич.

— В Преображенский приказ, — ответил парень, — увезли отца, мать и старшего сына Родиона, моего ровесника.

— Ох, то худо, — нахмурился Бухвостов.

«Слово и дело» на Крутовых возвели по подсказке безвестного инока односельчане, те самые, кто лечились у них. «Государево слово» сказано было в ведовстве и чародействе.

Вместе с изветчиками ведунов доставили к воеводе в Вышний Волочок. Там в губной избе Крутовым велели есть добытые ими в лесу травы — не помрут ли от них. Травы поели, живы остались и в ведовстве не покорились.

Воеводе только и осталось написать челобитную и при ней отослать Крутовых и их обвинителей в Преображенский приказ.

Бухвостов хорошо знал, что это за приказ, называвшийся тем же именем, что и полк, в котором он служил.

За порядком в стольном городе России Москве смотрел Преображенский полк. Солдаты в положенное время обходили Кремль и ближние улицы. Виноватых в разбое ли, в нарушении ли благочиния приводили в подмосковное село Преображенское, в приказную избу.

За малую вину здесь же, на глазах у «мира», виноватого били батогами. При подозрении в тяжком преступлении его отдавали в застенок пыточным дьякам и палачам.

Так служилые люди приказной избы, наблюдавшие вначале порядок в полку, стали главными смотрителями за всей Москвой, а вскоре и за всей Россией. Должно быть, князь-кесарь Ромодановский, начальник той избы, в большом был фаворе, коль велено ему заниматься изветами «слова и дела». Тут уж разговор шел не о пьяной болтовне либо драке, но о покушениях на государево здоровье и честь, о бунтах, об измене, о чародействе. Здесь расплачивались чаще всего жизнью. От самого названия «Преображенский приказ» у людей стыла кровь в жилах.

«Слово и дело» или «государево слово», где бы оно ни было сказано, хоть в самом глухом месте России, кем бы ни было сказано, воеводой либо холопом, приостанавливало все законы. Мужик, избиваемый своим господином, в лютой муке кричал: «Слово и дело» — избиение прекращалось. Приведенный на казнь на помосте говорил: «Слово и дело» — и топор, уже занесенный над головой, опускался, не нанеся удара.

Оно, слово это, значило, что человек знает государственную тайну. И человек сразу становился неподвластным ни господину, ни палачу. Его доставляли в Преображенское. Здесь он должен был дать ответ. Спрос только один — под пыточными клещами, на дыбе — ви́ске. Так что если «государево слово» сказывали ложно, оно служило лишь отсрочкой смерти, еще более мучительной.

Вот на каком тяжком разборе, в самом страшном месте России, вдруг оказались жители села Оглоблино.

В тот день, когда стариков Крутовых вместе с сыном Родионом увезли в Преображенское, из села исчезла Васена. Ее поискали у родичей, покликали в лесу, не нашли и решили, что девчонка либо утопилась, либо медведь ее задрал.

Она же почти все лето пробыла в лесу, питалась ягодами, травой, спала на деревьях. Никто ничего не знал о ней до того дня, когда одичавшая, в истлевшем на плечах платье, полуобезумевшая от голода и одиночества она появилась в родимой хате. Но и тогда о действительной судьбе Васены узнали только двое — Бухвостов и Ждан.

К этому времени в Оглоблино стали уже возвращаться изветчики из Преображенского. Лишь самым близким родным рассказывали они, как в кибитках, зашитых рогожей, везли их к Москве, как потом на веревке водили по улицам просить милостыню, чтобы совсем не оголодать в тюрьме, как начался застеночный розыск.

Поднимали на ви́ску, выворачивали суставы, жгли огнем. Оглоблинцы хвастали, что пороли их особливо сваренными в молоке кнутами — они как ножом режут. Заплечный мастер ожгет да скажет: «Кнут не архангел, души не вынет».

С подъему и с огня изветчики начали оговаривать друг друга. Старик Крутов снес все муки, твердил одно: в ведовстве невинен и чародейного замысла на государское здоровье не имел, а добрые травы лесные действительно знает, тому еще от отца научен, а колдовства никакого не знает.

Помер он на шестом подъеме, и как по правилам розыска указано предсмертным речам верить, то помер он от вины очищенным. Жена его в застенке ничего не говорила, только слезами заливалась, и окончила свой век не от пытки — от тоски.

Что касается Родиона, о нем известно немногое: под кнутом он злыми словами обругал дьяка, и за эту уже новую вину отнят у него язык. После того никто не встречал парня.

Хоть изветчики сделали черное дело, в селе на них не сердились. Понимали — не их воля, не их вина…

Вот так чужое горе коснулось сердца Сергея Леонтьевича Бухвостова. Мало ли всяких бед повидал он? Все проходило, всему был конец. То горе в начале…

Васенку от посторонних глаз оберегали тщательно. Но однажды, среди бела дня, она с криком выскочила из хаты. Хорошо еще, что побежала в сторону от села, к реке, к дороге, которая вилась по берегу. Бухвостов со всех ног кинулся за девчонкой. Нагнал ее на повороте, у расщепленного молнией тополя.

Она держала за руку высокого хлопца, в сером азяме, в пропыленных насквозь онучах, в стоптанных лаптях. Хлопец стоял, опустив голову. Когда он поднял ее, на губах Бухвостова замерли все вопросы, которые он собирался задать.

Человек на дороге был очень схож с Васеной, только черты лица грубее. На лбу глубокие ссадины. Шрамы у разорванного рта еще не заросли, кровоточили. Он смотрел на Васенку и бормотал невнятное.

Можно было только дивиться тому, что она из окошка вдалеке разглядела брата, идущего к родному селу, Сейчас она сжимала его руку и шептала:

— Ох, Родя, горюшко. Что же это сделали с нами?

Сергей Леонтьевич при встрече брата и сестры почувствовал, как у него слезы закипают. Однако времени терять нельзя. На дороге в любую минуту могли показаться случайные путники. Он сказал Родиону, чтобы поскорее шел к хате. А сам повел Васенку домой огородами…

Начиналась осень. Подступал срок, когда сержант должен был возвращаться к войску вместе с набранными в солдаты. Приходилось немедля решать судьбу осиротевших Крутовых.