Первые ласточки - Иван Истомин

Солнце поднялось высоко, и подняло безоблачное небо, и раздвинуло дали, и лес, к которому вела дорога, казалось, повис в воздухе. В реденьком сосняке позванивали синицы, бил дятел, на придорожные кусты, тоненько посвистывая, осыпались снегири, заквохтала сердито куропатка. Подвода подошла к Лор-Вожу — устью озера и остановилась. Карько словно задумался — подниматься ему к юрте или трусить дальше? Залаяли, забрехали собаки. Куш-Юр открыл глаза — о, светло! Солнце сияет! Лошадь стоит, а друг, видать, спит.

— Вставай, засоня! — подтолкнул Куш-Юр. — Приехали в Обдорск, а ты дрыхнешь!..

— Как в Обдорск?.. — Гриш спросонья стал оглядываться, буркнул: — В Лор-Вож!.. Вон белеют Уральские горы!..

Куш-Юр засмеялся:

— Вот как везешь ты! Вся надежда на Карько!..

Решили не останавливаться — в Катра-Воже отдохнут, а там уже и Обдорск…

— Хороший денек обещает быть сегодня — вон как палит светило. — Куш-Юр смотрел на солнце и радовался.

— Еще раскиснет днем дорога. Парки снимем даже. — Гриш стеганул лошадь: — А ну-у!..

Карько прибавил ход, а председатель заулыбался:

— Во, доедем быстрее… Мне уже охота ходить по Обдорску, улицы его видеть.

— Тебе придется сидеть на активе. Это мне шататься по Обдорску…

— Тебе надо готовиться в партию!

— Рано еще — грамотешки мало, а душой я бы готов… — ответил Гриш скромно, но глаза его сияли. Угадал председатель его мысли…

— Правильно, — Куш-Юр, похлопал Гриша по плечу. — Сейчас самое главное, чтобы в партии были честные и преданные, как ты, люди. Грамотность — дело наживное. Вера в дело — вот что главное. Мы тут с тобой единомышленники…

— Постой-ка, вон катит кто-то навстречу…

Председатель взглянул — верно.

Поравнялись. В розвальнях виднелась сзади большая железная бочка. Возчик, молодой белобрысый паренек, одетый в парку, видя двух курящих мужчин, испуганно вскинул белые ресницы.

— У меня керосин! Курить нельзя!.. — послышался звонкий мальчишеский голос, и парнишка тронул коня.

— Стой! Не будем курить! — Гриш выбросил окурок в снег. — Далеко?!

— В Мужи!..

— Подожди!.. — закричал Гриш и начат поворачивать Карько.

Остановились. Гриш выпрыгнул в снег, поздоровался, начал объяснять, что за керосином для Мужевской мир-лавки едет он. И надо две бочки, а не одну.

— Да-да, надо не одну. — Куш-Юр поздоровался, но не вылез из своих саней. — Сельсовет я…

— Ничего не знаю! — насупился парень, развалясь на передке. — Мне дали одну бочку, я и везу… Вообще-то нету керосину. К чему теперь керосин — наступает весна…

— А у нас еще темно. — Гриш глазом измерил емкость железной бочки. — Вот, лешак, маловато. Ты бывал в нашем селе?.. Как звать тебя?..

— Канев Данька. — Паренек грыз соломинку и в нетерпении перебирал вожжи. — Нет, я не бывал. Отец был осенью. Понравилось ему. Найду-у… Ну, мне ехать надо…

Став на колени, он шевельнул вожжи. Конь, лохматый, небольшой, тряхнул серой заиндевелой гривой, и сани тронулись. Данька даже не попрощался.

— Не заблудился бы, не попал куда не следует, — тревожился Куш-Юр. — Оставит Мужи без керосина, нечистая сила…

— Вот именно. — Гриш стоял на передке розвальней и поворачивал лошадь на север. — И всего одна бочка. Не-ет, я еще добуду бочку у кооператоров. Скажу — не видели мы никакого Даньки-Маньки. Вот бумага, и давай рассчитывайся за недоданный керосин. Хотя бы одну бочку… Ха-ха-ха!.. Карько, шевелись живей!.. А что? Ей-богу, вырву!.. — И запел, легонько постегивая Карько, русскую песню, которой когда-то научил его Роман:

Далеко, в стране Иркутской,Между двух огромных скал,Обнесен стеной высокойАлександровский централ…

Куш-Юр стал подпевать.

Они решили задержаться в Катра-Воже — надо передохнуть Карько и самим пора чаевать. До Обдорска двадцать пять верст, значит, приедут вовремя, накануне актива, ночью, почти белой уже в эту пору…

Пока ожидали налимью уху да чаевали вместе с хозяевами, стала портиться погода, жестко по насту заскребла поземка. Поднимется пурга — не перевалить через Большую Обь.

Гриш, торопясь, запряг лошадь, а Куш-Юр взял у хозяев охапку сена, и они вскачь вылетели на дорогу. Вот и Большая Обь — широченная, не достает глаз до того берега. Клубит-дымится на просторе сухой колючий снег. Все ниже и ниже опускается небо, посерело оно волчьей шкурой и ожило-задвигалось.

— Ну, Карько! Давай дуй! Проскочи эту ширь, мать родная!

— Вот нечистая сила! — затревожился Куш-Юр. — Опоздаю из-за бурана! Гони!

— Не бои-ись! — обнажил Гриш белые зубы. — Не боись! Это еще не буран… Дуй, Карько!

Конь, выгнув шею, опустив голову и фыркая, несся вскачь.

Белые космы теперь сплошной пеленой заносили едва видимый след, и вскоре тот совсем исчез под снежной наволокой. Карько пытался побороть гудящий, взвизгивающий ветер, но тот был сильнее коня. Буран сбивал его с пути, относил правее и правее.

Долго Гриш и Куш-Юр пересекали Большую Обь, но все же проскочили эту ширь. Только попали они не в Люймас, к Повар-Ваське, как думали, а в заросли густого тальника. Карько тяжело дышал, шерсть забилась снегом, и мелко дрожали ноги.

— Наконец-то. — Гриш остановил заиндевелого коня. — Пусть теперь бесится буран. Мы, считай, в Обдорске — во-он огни…

— Не опоздал я все же, — радовался председатель. — Спасибо, Карько. — И вдруг вспомнил: — А этот… как его… Канев Данька-Манька, как он сейчас? Может попасть в буран и уйдет не по той дороге. В Питляр, например…

Гриш засмеялся:

— Ты что? Данька уже дальше Лор-Вожа. Давно проехал развилку дорог на Питляр.

Он поднялся на ноги и стал отряхивать с парки снег.

Карько вдруг двинулся через сугроб к раскидистому талу.

— Не хочет стоять на ветру. — Куш-Юр тоже принялся стряхивать с себя снег.

— Есть, наверно, хочет, — добавил Гриш. — Сейчас…

Он слез с розвальней, увязая в сугробе чуть не по пояс, взял охапку сена, положил под морду коню и отстегнул уздечку.

А председатель стоял и смотрел в сторону Обдорска.

— Вот я и на месте почти. Как раз успел! Что это так видны яркие огни? Посмотри-ка. Электричество, наверно. Богатые. Жгут даже светлой ночью, нечистая сила.

Гриш повернулся — точно: жгут почем зря!

— А им, понимаешь, жалко одну бочку керосина. На весь поселок!

Утром, позавтракав у старого знакомого Сирпи-Яка, где остановились, Куш-Юр пошел в райком, а Гриш отправился искать райторг. Потеплело, падал редкий мохнатый снег, как будто ночью и не буранило. Райторг Гриш нашел легко, но председателя не оказалось — ушел на партактив. Он отправился к заместителю:

— Здравствуйте. Вот письмо от Петул-Вася, заведующего мир-лавкой в Мужах. Вы должны две бочки керосину. Много других товаров. Прибыл забрать. Сейчас мужики в лесу, а в мае рухнет дорога. Давай, последний ход в Мужи!

— Но мы же отправили вам на днях керосин? — Голова заместителя сверкала на солнце — он был брит наголо. — Парнишка Канев Данька увез, да. Правда, одну бочку, четырестафунтовую. Однако больше керосину нету. Не встретили, что ль?

— Какого Даньку-Маньку? Никого я не встретил! Пустая, безлюдная дорога. Ночью приехал! — Гриш нарочно сделался сердитым и даже встал со стула. — Гоните две бочки! Я ничего не знаю! И что там по письму-заявке положено.

— Гм, — хмыкнул заместитель. — Не кипятись. Садись… Куда же девался Данька? Неужели дома еще? Отец-то больной, что смотрит? Еще спалит кого-нибудь — керосин ведь… — Заместитель крупный, широкий, с двойным подбородком, а по глазам видно: человек душевный и добрый…

Гриш еле удержался, чтоб не проболтаться про осторожного Даньку, который, верно, уже в Мужах. Буркнул, не садясь:

— Конечно, спалит кого-нибудь, и мы без керосина останемся. Или от развилки в Питляр повернет. У нас же темно еще. Гоните долг! Хотя бы одну бочку!.. Нельзя нам без керосина вернуться!

— Ладно, посмотрим, — заместитель погладил сверкающую голову. — Понаведаться надо сперва к Каневым. Вы идите, отдыхайте пока…

— Не-ет! Я доложен получить керосин и ехать сразу обратно, — сказал Гриш и вдруг осенило его: — Нечем кормить коня! Еле терпит. И овса нету…

— Знаю, была большая вода, корм пропал, — вздохнул заместитель. — А овса немного можете купить у нас в магазине. Знаете где? — Он написал записку продавцу. — Вот, на пятьдесят фунтов.

— О, это маленько-пригоженько хорошо! — Гриш переменил тон разговора. — Тогда надо бежать за овсом сперва. А потом прибегу за керосином.

Выйдя в коридор, Гриш встретил знакомого человека — Уля-Ваня, пожилого мужика. В толстой малице и кисах, с пустым мешком в руке Уля-Вань считал деньги у двери с надписью: «Бухгалтерия».