О чем молчат мертвые - Лора Липпман

В двадцать-тридцать лет Кэй верила, что эти ее внезапные всплески понимания заканчивались на ее собственных детях. Их переживания накрывали ее с головой, смешивались с ее собственными и сливались в единое целое. Она делила с ними все радости, разочарования и печали. Но когда Сет и Грэйс выросли, она поняла, что может время от времени проникаться эмоциями и других людей. В основном это происходило с молодыми людьми, потому что они еще не умели скрывать своих чувств. Однако при определенных условиях ей западали в душу и более взрослые. Эта всепоглощающая эмпатия здорово мешает социальному работнику, поэтому во время службы Кэй старалась держать себя в руках. Лишь изредка ее можно было застать врасплох.

Она вернулась в офис как раз вовремя, чтобы застать Шумайера из психиатрического отделения: он приклеивал записку к ее двери. Он, похоже, немало расстроился, что не успел сделать это до ее прихода, а Салливан, в свою очередь, удивилась, что этот врач вообще пришел к ней лично, хотя мог бы просто отправить ей имейл. Шумайер был живым доказательством того, что психиатрия часто привлекает тех, кто в ней действительно нуждается. Он старался избегать прямых контактов с людьми и даже по телефону почти не разговаривал. Изобретение такого чуда, как электронная почта, стало для него просто божьей благодатью.

– Прошлой ночью к нам привезли женщину… – начал он.

– Джейн Доу? – уточнила соцрабоница.

– Да. – Шумайер ничуть не удивился, что Кэй знала имя пациентки, – даже наоборот, он ожидал, что ей уже все известно. Скорее всего, именно поэтому он и решился встретиться с ней лично, потому что знал, что много объяснять не потребуется, соответственно, и общаться с ней долго не придется. – Она отказывается от психиатрического обследования. Ну, то есть она коротко поговорила с доктором, но как только он начал задавать более конкретные вопросы, сказала, что ни с кем не будет разговаривать, пока ей не предоставят адвоката. Только с государственным защитником работать не хочет, а личного адвоката у нее нет.

Кэй вздохнула.

– У нее есть деньги?

– Говорит, что есть, но проверить, правда это или нет, весьма проблематично: она отказывается назвать свое имя. Она сказала, что вообще ничего делать не будет без адвоката.

– И вы хотите, чтобы я… что?

– У вас ведь, кажется, есть… э-э-э… подруга? Та женщина-адвокат, о которой все время пишут в газетах?

– Глория Бустаманте? Ну да, мы с ней знакомы, но мы не друзья. Просто несколько раз встречались в Доме милосердия.

«И я не лесбиянка», – хотела добавить Салливан, так как была уверена, что именно об этом Шумайер сейчас подумал. Если Глория Бустаманте, адвокат с нетрадиционной сексуальной ориентацией, была знакома с Кэй Салливан, которая после развода больше ни с кем не встречалась, значит, из этого следует, что Кэй тоже должна быть лесбиянкой. Кэй иногда даже подумывала сделать на заказ значок с надписью: «Я не лесбиянка, просто люблю читать».

– Да, ясно. Может быть, вы бы могли с ней связаться? – спросил психиатр.

– Могла бы, но прежде мне надо поговорить с Джейн Доу. А то вдруг я вызову Глорию, а та откажется с ней говорить. По своим расценкам Глория только за время, потраченное на перелет, выставит счет в шестьсот долларов.

Шумайер улыбнулся:

– Вам любопытно, не так ли? Хотите посмотреть на эту загадочную женщину, о которой говорит вся больница?

Кэй опустила голову и принялась рыться в сумочке в поисках мятной жвачки, которая осталась у нее с последнего раза, когда она разорилась на поход в ресторан с Грэйс и Сетом. Ей никогда не нравились уверенные высказывания Шумайера по поводу того, что думают и чувствуют другие люди. Вот еще одна причина, почему она перевелась из того отделения. «Ты ведь психиатр, а не экстрасенс», – хотела она сказать, но вместо этого пробормотала:

– В какой она палате?

Молодой полицейский, дежуривший у входа в палату № 3030, стал задавать Кэй бесконечные вопросы, радуясь, что наконец нашел себе хоть какое-то занятие, но в итоге ему пришлось впустить ее внутрь. В палате было темно: задернутые шторы прятали комнату от по-зимнему яркого солнца. Пациентка спала в полусидячем положении, и ее голова была неуклюже повернута набок, как у ребенка, уснувшего в машине. У нее были короткие волосы – весьма смелое решение, особенно при том, что голова ее имела не самую идеальную форму. Интересно, это просто дань моде или последствия химиотерапии?

– Привет, – сказала Джейн Доу, внезапно открыв глаза. Кэй за свою карьеру повидала немало: и пострадавших от ожогов, и жертв автокатастроф, и женщин, над которыми издевались мужья, но от одного только взгляда этой женщины ей стало совсем не по себе. Та выглядела не просто ослабленной после аварии, а какой-то болезненной. Она была вся в синяках – ее кожа, надежная, как яичная скорлупа, приняла всю боль на себя. На лбу у нее красовался порез, но это было ничто в сравнении с распухшими глазами.

– Меня зовут Кэй Салливан. Я социальный работник, – представилась Кэй.

– А зачем мне социальный работник?

– Ни за чем, просто доктор Шумайер считает, что я могла бы помочь вам найти адвоката.

– Мне не нужны эти защитники от государства. Я хочу хорошего адвоката, который сможет сосредоточиться только на моих проблемах.

– Вы правы, у них действительно очень много клиентов, и все же…

– Не то чтобы я ими не восхищалась, особенно их преданностью своему делу. И все же… мне нужен кто-то незаинтересованный, кто никоим образом не зависит от правительства. А государственным защитникам платит именно правительство. Они, как говорил мой отец, никогда не забывают, чья рука их кормит. Знаете ли, отец тоже работал в правительстве. Давно. И очень их ненавидел.

Кэй не могла сказать наверняка, сколько лет этой женщине. Молодая докторша упоминала, что ей сорок, но ей могло быть как на пять лет больше, так и на пять лет меньше. И все же ей было слишком много лет, чтобы говорить об отце в таких благоговейных тонах, будто он был каким-нибудь святым. У большинства людей это проходит годам к восемнадцати.

– Да… – начала Салливан, пытаясь поддержать разговор.

– Это был несчастный случай. Я запаниковала. Если бы вы только знали, какие мысли меня мучают… Как я могла не увидеть тот дурацкий внедорожник? А как та девочка? Я видела там девочку. Я убью себя, если… Даже не хочу говорить об этом вслух! Я как яд. Сам факт моего существования приносит людям боль и смерть. Это его проклятие. И что бы я ни делала, изменить это невозможно.

Кэй внезапно вспомнила палатку с уродцами на ярмарке в Тимониуме. Ей тогда было тринадцать, и она долго не могла собраться с духом, чтобы войти внутрь, но там не оказалось ничего страшного – всего лишь группа немного странных людей – толстых, татуированных, худых, огромных… Они просто сидели – и все. Шумайер верно подметил: ее желание встретиться с этой женщиной было слегка вуайеристичным: лишь бы увидеть ее – и все. Но женщина разговаривала с ней, увлекая ее, словно Салливан знала или должна была знать о ней все. Кэй уже не раз приходилось работать с подобными людьми. Людьми с историей, как она называла их, словно те были какими-то знаменитостями и каждый момент их жизни был запечатлен в таблоидах и телешоу.

Но эта женщина, казалось, видела соцработницу насквозь, что весьма сильно отличало ее от предыдущих эгоцентричных клиентов.

– Вы местная? – спросила Джейн Доу.

– Да, я родилась и выросла в северо-западном Балтиморе.

– А лет вам сколько? Сорок пять?

Ай, это было больно! Кэй уже привыкла к своему отражению, которое она видела в зеркале и магазинных витринах, и оно ей даже нравилось. Но теперь ей пришлось представить, как она выглядит со стороны: низенькая, сутулая, а серые, до плеч, волосы старили ее, как ничто другое. По всем показателям она была в хорошей форме, но как-то сложно в случайной беседе мимоходом упомянуть об идеальном кровяном давлении, плотности костной ткани и уровне холестерина.

– Вообще-то тридцать девять, – ответила Салливан.

– Я назову вам имя.

– Ваше имя?

– Нет, и не надейтесь. Пока нет. Я назову вам имя…

– Я слушаю.

– Оно вам наверняка знакомо. Хотя, может, и нет. Зависит от того, как именно я его скажу. Есть одна девочка, она уже мертва, и никого этим, в общем-то, сейчас не удивишь. Ведь все эти годы люди верили, что она мертва. Но есть еще одна девочка, и она не мертва, но это уже сложнее объяснить.

– Так вы…

– Сестры Бетани. Пасхальные каникулы семьдесят пятого года.

– Бетани… хм… О-о! – Внезапно Кэй вспомнила.

Две сестры, которые пошли куда-то, – кажется, в кино или в торговый центр? Она видела фотографии – старшая с двумя хвостиками и младшая с косичками – и до сих пор помнила, как после их исчезновения город накрыла паника. Всех детей стали сгонять на собрания, где им показывали всякие фильмы типа «Мальчики, остерегайтесь» и «Девочки, остерегайтесь». Лишь через много лет Кэй поняла звучавшие в них скрытые предупреждения: «Сходив с двумя подозрительными мальчиками на вечеринку, Салли была обнаружена на обочине шоссе босиком и сильно потрепанная… Родители Джимми не стали обвинять сына в том, что он подружился с Грэгом и поехал с ним на рыбалку, но ясно дали понять, что дружба с мужчинами, которые намного старше тебя, неестественна… В последний раз ее видели, когда она садилась в машину незнакомца…»