Мозголомка. Сборник рассказов - Гарри Веда

— А если это ловушка?… — средний, Леонард, грыз яблоко и всем своим видом выказывал отстраненное участие.

— Вряд ли… У Бешенного Бизона есть личный резон сдать Джона. Блядь… — шериф поморщился от собственной рифмы. — Эта столичная паскуда не гнушается чужыми скво…

— А чего Бизон ему сам скальп не ободрал?…

— Потому, что трус. И косяки с женой — следствие в том числе и этого. Нам без разницы эти красножопые, но сейчас ситуация нам выгодна. Еще вопросы?

— А почему бы просто не навесить ему десяток грамм в лоб метров этак со ста? Мы можем взять его в хороший мешок, сучонок ни в жисть не вырвется… — старший крутанул нож в плоские ножны на боку и вытянул ноги.

— Наша задача — привезти его живым. Директивы строгие. Я видел бумаги из Вашингтона. Даже думать не смей! И по ногам осторожнее, не хватало еще, чтобы он ласты склеил от потери крови…

— В таком случае у меня вопрос… — Рой хихикнул. — Папа Рон, ты его свистелкой загипнотизировать собрался?

— Не задавай лишних вопросов. — Отец оборвал неуставное веселье. — Что делать — я расскажу по ходу. Готовы? Рой впереди, я за ним, потом Леонард, ты, Денни — замыкающий. Вперед…

Несколько мгновений ушли на посадку и армия походным порядком вылетела из города, оставляя за собой инверсионный след пыли вдоль по дороге.

Солнце побалансировало на горизонте еще с полчаса, потом выполнило быстрое сальто вниз и темнота заложила своей ватой мизансцену. Малость спустя, тучи открыли молодой месяц и он повис люстрой в окружении звезд, как киногерой на выданье.

Джонни отхлебнул хмельной настойки и улыбнулся. Хорошо… Посреди индейского шатра плясал веселыми языками огонь, сквозь дымовое отверстие мерцало бисером ночное небо, травяной аромат разглаживал легкие и погружал душу в медитирующее спокойствие.

— Скажи мне, Песчаный Ястреб, ты уже думал над своей дальнейшей судьбой? — Джонни прищурился в улыбке. Поболтать со старым вождем — не меньшее удовольствие, чем хмельная настойка апачей.

— Думаю каждый день… — Ястреб стряхнул с колен тлеющий уголек и протянул трубку гостю. — Когда вождем был мой дед — апачам принадлежали земли до самых Скалистых Гор. Сейчас меньше настолько же, насколько полная луна больше молодого месяца. Почему белые нас не уважают? Мы ведь жили здесь еще в те времена, когда о белом цвете кожи рассказывали только древние сказки…

Вейн затянулся душистым табаком и принялся разгонять ладонью густые клубы, укутавшие его голову, словно Гималаи.

— Они и сами себя не уважают. Бояться — боятся… А такое слово, как "уважение" они позабыли в своей вечной гонке. А вас они и бояться перестали. И правильно, наверное…

— Почему? — старик слушал этого пришельца с удовольствием. Он совсем другой, не такой, как остальные белые. Никакого презрения или белокостности. Вещи говорит разумные. И еще — ему совсем ничего не нужно от апачей. Бледнолицые завоеватели просто так не приезжают. Им все время что-то надо… И всегда это что-то оборачивалось апачам той или иной потерей. А Джонни приходит в гости просто так. Сначала мы относились к нему очень подозрительно. А теперь — я лично готов выпустить дух любому, кто попытается неуважительно отозваться об этом парне.

— Ты и сам знаешь, Ястреб… Твои земли уменьшились вдвое. Скольким белым это стоило жизни?

— Мы воевали… Но земли были проданы… Мы сами их продали…

— Вот и ответ на твой вопрос…

— Так что же нам делать? Резать белых собак?

Джонни ждал этого вопроса. Только вот, что ответить-то…

— Тебе не понравится мой ответ, вождь… — Джонни развалился на пушистых шкурах, как султан. Есть все-таки шарм в таком образе жизни…

— Мне все равно хотелось бы его услышать… — Индеец взял ладонями трубку с длинным чубуком и запарИл, как паровоз.

Вейн внимательно смотрел в выцветшие, но по-прежнему умные глаза старика. Как все-таки несправедлива судьба. Этому достойному народу не найти места в будущем. Они окажутся совсем одни, будут жить легендами. Их внуки и правнуки будут с каждым поколением все меньше внимать своим мудрым старцам и все больше любить кока-колу и макдональдс. Конец печальный — стать достопримечательностью, чуть ли не разновидностью фауны северного континента. Это хорошее, достойное племя просто-напросто перемелется жерновами истории в муку развлечения туристов.

— Вся соль ситуации в том, что у вас есть нечто, крайне необходимое завоевателям. И нет никакой возможности ни охранять свою землю, ни отстаивать справедливую цену…

— Мы можем сейчас поднять пятьсот воинов. А если договоримся с сиу — то больше. Может, три раза по пятьсот.

— Этого мало, дружище… Крайне мало. Твои враги могут привести сюда в десять раз больше солдат. У них будет оружие, выпускающее сотню пуль в минуту. Они обучены слаженно вести войну. Тебе не справиться. Это будет конец твоего народа. Вас просто истребят.

— Мне все чаще приходит мысль, что лучше смерть в момент, когда ты тянешься за скальпом врага, чем наблюдать из года в год, как достояние предков тает, словно снег в мае…

— Мысль, достойная воина, вождь… Скажи мне только — будут ли тебе благодарны нерожденные дети?…

— Так что же делать-то?

— Уходить. Продавать все и уходить. Только продавать нужно не почтовому обществу. Вашими землями пока интересуются только они. Но именно поэтому вам от них никогда не видать сколько-нибудь справедливой цены.

— К кому же нам обратиться… Ведь, насколько я понимаю, будь какие-нибудь другие заинтересованные — давно бы уже объявились. Но никого, кто хоть как-то хотел с нами разговаривать, кроме этих койотов, мы никогда не видели…

— Я поразмыслю на досуге, Ястреб… Что-нибудь придумаем…

— Я уже буду рассказывать про тебя своим внукам… Пусть ты ничего и не сделал, пусть и не сделаешь… Мне очень важно было понять, что не все бледнолицые — враги.

На улице было свежо. Теплый шатер вождя манил своими уютными губами, но молодой Вейн приехал к апачам не только ради познавательных бесед с мудрым старцем. То, что он собирался делать — в принципе, осуждал, но в данном конкретном случае решил подарить самому себе поблажку.

Когда рощица с индейским лагерем скрылась за холмом, а передовой пост тихонько просвистел ему на удачу в пути — Джонни спешился под огромным дубом, одиноко стоящим на небольшой скалистой возвышенности и растер щеки. Жесткая трава удобно приняла в себя, подперев толстенные матерчатые брюки, словно стапели. Ствол был еще теплым от дневной жары, а небо, своими мерцающими глазами, глядело на бесстыдника. Впрочем, не сильно осуждающе…