Демон движения - Стефан Грабинский

class="p1">В комнату хозяина вошел среброволосый мажордом, чистокровный идальго, друг и слуга. Отдал ключи:

— Мне вызвать комнатного слугу, сеньор?

— Не утруждайся, друг мой, — этой ночью я не буду спать.

Он поклонился:

— Уже ухожу.

- 25 -

Граф опустился в роскошное кресло красного дерева с изогнутыми ножками. Перед ним на трехногом столике лежал какой-то старый мистический трактат — с цветными заглавными буквами и причудливыми арабесками. С пожелтевших страниц фолианта веяло особым, своеобразным духом; возможно, воспоминаниями о давних, великих моментах. Дорогая, драгоценная книга, наследие храбрых предков!..

Задумался над угасшей славой рода Савадра, забылся — он, последний из рода...

Прекрасные рыцари были — Христово воинство! И сам он был подобен им, когда в великолепной кольчуге, в окружении красивых оруженосцев ввел в этот дом гордую Бьянку Брадера, ставшую щедрой и властной госпожой. Ныне седой старец был уже в летах, и не было у него потомка... Род Савадра!.. Жемчужина Андалусии, владыки края, большие сердца, крепкие руки! И — ревнители веры. Ни один не запятнал себя ересью, ни один не угас в изгнании, ни один не сгорел в огне аутодафе. Двое, отринув мир, замкнулись в скальном уединении, где издавна жили блаженные. После смерти церковь признала их святыми. И вера их была сильна, горяча: только так умеет верить страстный дух испанца...

...Может быть, они и в самом деле слишком презирали плоть, может быть... Однако род их продолжал слабеть на глазах, угасал с фатальной быстротой. Некогда столь плодовитый, разросшийся мощными ветвями, он совершенно зачах в течение нескольких десятков лет. И вот, на нем, последнем отпрыске, должен был окончательно завершиться и погибнуть род Савадра...

Он провел усталыми глазами по галерее предков, переводя взгляд с лица на лицо. Впервые, возможно, его поразил контраст между верхними рядами портретов и последними отпрысками. Там — мужские черты, с широким размахом, грудь как круглый щит, внизу — странные утонченные головы, глаза затянуты туманом фанатичной веры, вытянутые аскетичные лица...

Задержал взгляд у самого низа и долго-долго всматривался в изображение предпоследнего: Оливареса. Брата и друга.

- 26 -

Как отличалось это молодое, наполненное жизненными силами лицо от своих побледневших, уставших от жизни соседей. Хм... хм... Оливарес, Оливарес...

Он впал в задумчивость.

Да, это правда. Старший брат во всех отношениях представлял собой дисгармонию с финальной линией Савадра. Как будто в нем род хотел в последний раз вспыхнуть величием былой физической силы, еще раз сверкнуть прежним великолепием. Поэтому он сосредоточил остатки жизненных соков, оттеснил фанатичную родню и выдал совершенного человека. Ибо в понимании дона Алонзо брат всегда был таким. Он ясно помнил ту стройную мужскую фигуру с черными волосами цвета воронова крыла, те огненные, страстные глаза и движения, проникнутые изысканностью и рыцарством. Оливарес был отважным всадником. Когда он на своем вороном арабском скакуне проезжал по улицам города, бросая пламенные взоры из-под опущенных краев сомбреро, окна и балконы наполнялись женскими фигурами, тысячи пылающих глаз сеньорит провожали его с тайным восторгом.

Храбрый был! Когда однажды в Мадриде разъяренный бык ринулся на побледневшего тореадора, Оливарес, легко перепрыгнув через барьер, по самую рукоять вонзил охотничий нож в сердце бестии.

Наряду с физическими достоинствами брат заметно выделялся необычайным интеллектом. Несмотря на относительно юный возраст, он выработал для себя довольно оригинальный взгляд на жизнь и ее загадки. Особенно он любил диспуты на тему загробного бытия. Не раз, когда сквозь жалюзи просвечивал приглушенный солнечный свет пополудни, а из-за кашемировой портьеры просачивались таинственные, страстные звуки песен креолов, они сидели наедине под сводами аркад и вели долгие, глубокомысленные разговоры. Иногда музыка стихала, и на фоне бархатных покрывал вырисовывалась иератическая* фигура Бьянки, вслушивавшейся в звуки брошенных слов, вопросы, ответы...

____________

* Жреческая.

- 27 -

Бывало так, что уже и луна зажигала бледные огоньки в развешанных по стенам щитах, серебрилась на клинке даги, покрывала блестящей пылью лезвия скрещенных шпаг...

Один из этих разговоров особенно глубоко засел у него в памяти.

Было это незадолго до отъезда Оливареса на южную границу страны, где он должен был принять в управление доставшийся ему удел. Близкое прощание, а возможно, и какие-то неясные предчувствия заставили брата сильно взволноваться в тот памятный вечер, что по обычаю проявилось в потребности живой дискуссии. Велась она на его любимую тему о загробной жизни и отношении духа к материи.

— В самом деле, — говорил он, — не понимаю вашего настойчивого презрения к телу. Иногда мне кажется, что мы окончательно вырождаемся. Видишь ли, Алонзо, я не могу согласиться на эту односторонность; слишком сильно взывает ко мне внешний мир, слишком прекрасными кажутся мне люди в гордом достоинстве своих тел. Никогда не склонюсь к отчаянной вере в то, что столько подобий божьих когда-нибудь развеются прахом или породят одни лишь ядовитые миазмы болезней. Быть того не может! Тебе всегда были отвратительны игрушки с их тупой бессмысленностью красоты. Могут ли быть всего лишь капризным творением измученного небытием демона эти тонкие, гибкие линии, что подчиняясь такту тайных ритмов, то складываются в бронзовую статую силы, то ластятся волнами изгибов с удивительными просьбами, эти золотые каскады звуков, радужные симфонии красок? Вся эта столь страшная и столь великолепная жизнь? Нет, не может такого быть! Мой Демиург для этого слишком велик и слишком серьезен. Откуда вообще этот неумолимый разрыв между телом и душой? Может быть, душа сама по себе не существует? Может, и нет этой бездонной разницы?

Он остановился, словно ожидая вопроса. После минутного молчания тихой мелодией заиграл голос Бьянки:

— Что же тогда душа?

— Призрачное тело, которое после смерти избавляется от грубых, органических частей и со временем пре-

- 28 -

вращается в светлое, бессмертное творение духа. Зримым образом этого процесса является бледная фосфоресценция над могилами недавно умерших. Это освобождение души. Таким божественным телом обладал Христос после смерти — в нем он явил себя в оливковой роще обрадованной Марии из Магдалы и через закрытую дверь вошел на вечерю своих учеников. Вспомни слова Священного Писания о воскресении тел. Разве не о тех там говорится, что уже давно сгнили в гробах, о физических телах? Так мне думается...

Раздражение Оливареса заметно усилилось, так что он сделал паузу и принялся быстро кружить по зале. Губы его дрожали от нетерпения, и было видно, что он жаждет вырваться из какого-то кошмара, сжимающего ему грудь. Наконец резко, со стыдливой боязнью, он закончил:

— Иногда в моей голове мелькает чудовищная мысль,