История одного ордена - С. Марвич

Так пишут и говорят политические деятели. Будет ли так? Луи Мартэн не может с полной уверенностью утвердительно ответить на этот вопрос.

Настает день отъезда. Мать не может сдержать слез. Отец бледен и молчалив. У Анри нет никаких предчувствий. Он снова едет на юг Франции. Он подписывает контракт на пять лет. Морская форма очень идет ему, стройному, ловкому, быстрому в движениях.

…Две недели до Хайфона. Тяжелые волны океана раскачали старое посыльное судно. Верхняя палуба пуста.

— А верно ли, что там по улицам водят ручных тигров? — интересуется молодой солдат экспедиционного корпуса.

Анри объясняет ему, что не экзотика должна их занимать, а сознание своей миссии.

— Какой миссии? — Солдат не понимает.

Пожилой сержант, который плетет цепочку из тончайшей проволоки — он часто занимается этим, — на минуту оставляет плетение.

Анри продолжает разговор с молодым солдатом:

— Колонизаторы-вишийцы сдались японцам. Сдались без выстрела. Они передали им все оружие, склады, сели за один банкетный стол. Их надо было бы судить военным судом за предательство…

— Все это, мой мальчик, ты не говори в присутствии начальства, — прерывает Мартэна сержант.

Анри отмахивается от него:

— Они предали Францию. Но вьетнамцы поднялись против оккупантов. Они боролись за свою родину, за французское содружество, за свое место в нем. Японцы не смогли их одолеть. Русские в несколько дней заставили японцев капитулировать. Другого выхода у микадо не было. Но отряды японцев остались в Индокитае. Это уж не отряды, а банды. С ними надо покончить. Вот для чего мы едем в Хайфон.

Пожилой сержант внимательно глядит на Мартэна. В его взгляде и насмешка, и подобие сочувствия. Анри недоуменно смотрит на пожилого сержанта. Что хочет сказать ему сержант? Мартэн понял это много времени спустя.

ГДЕ ЖЕ ВРАГ?

В ноябре «Косуля» бросила якорь в порту Хайфона. Анри вспомнил — год назад в этот самый день у него на руках умер капитан Даньель.

Где же здесь «мешки», подобные руайянским, из которых надо будет выбивать банды японских оккупантов?

Матрос Мартэн идет по улицам Хайфона. Ноябрь… В Париже дожди в эту пору. Дожди и в маленьком Розьере, а здесь жарко, как летом на юге Франции. В Хайфоне никогда не закрываются террасы кафе. Жара круглый год.

На узкой улице шумное движение. Анри внимательно разглядывает вьетнамцев. Почему они так молчаливы? Почему они проходят стороной, словно опасаясь в этой толчее коснуться европейца? Лица у них сумрачные.

Могло ли это показаться? Анри застыл возле одной из террас, на которой играл оркестр. Надо бы уйти, но он стоит и все смотрит, смотрит.

На террасе за одними столами сидят французские и японские офицеры. Японцам полагается быть в лагере для военнопленных, а они здесь. Перед ними прохладительные напитки. Французские офицеры по-приятельски беседуют с ними.

Почему же все-таки сидят здесь офицеры армии микадо? Великодушие победителя? Нет, что-то совсем другое…

Таково было первое наблюдение Анри в Хайфоне, первое, над которым он тяжело задумался.

— Сударь! — обратился он на улице за справкой к пожилому вьетнамцу. — Будьте добры сказать…

Тот удивленно поднял брови, а потом улыбнулся.

Оказалось, что он довольно хорошо говорит по-французски. Они дошли до ворот парка и присели на скамейку.

— Чем я удивил вас, сударь? — спросил Анри.

— Посмотрите, как обращаются к нам колониальные солдаты, офицеры, и вы всё поймете. Знаете вы такое слово — «ньяке»?

— Нет.

— Это означает «мужлан». Сколько раз меня так окликали: «Эй, послушай, ньяке!» Или: «Подойди сюда, вьет!» Мне приходилось слышать это от солдат, которые по годам подходят мне в сыновья.

— От французов?

— Да, и от французов. У американцев есть свои презрительные клички для японцев, для корейцев.

Анри смущен. Он молчит, а потом горячо возражает:

— Сударь, вы несправедливы!

— В чем?

— Вот в чем — народ есть народ. Для меня это святое понятие.

— И для меня.

— Но в каждой нации бывает отребье, негодяи, хамы. И народ не отвечает за них.

— Я знаю. Но есть еще особое презрение, презрение к колониальным народам, и иногда им заражается даже такой человек, который вчера не был ни негодяем, ни хамом. Такое отношение к нам воспитывали десятилетиями, даже веками.

— Но ведь теперь будет по-другому, должно быть по-другому. Иначе меня не было бы здесь.

Они долго говорили.

— В каждом доме, — собеседник показал в сторону города, — был портрет Хо Ши Мина. Он и сейчас есть, но спрятан.

— Это изменится, поверьте!

— Мы считали, что перемены уже наступили.

Собеседник рассказал, что всего несколько дней назад город ликовал. Бао Дай, император-марионетка, отрекся от престола. Хо Ши Мин стал признанным главой правительства. И вдруг случилось то, чего никто не ожидал. Французские власти возложили охрану порядка на японские войска. Власти объявили, что отряды вьетмин — народной армии — не смогут поддерживать порядок, и поэтому не обойтись без японцев. «Вьетмин не умеет обращаться с современным оружием, — говорили французские офицеры. — Вьетмин не держал его в руках».

— Для нас непонятно было, — вспоминает собеседник Мартэна, — почему же вьетмину, народной армии, не давали современного оружия.

«У партизан также не было хорошего оружия», — вспоминает Мартэн.

И вскоре японские патрули начали расхаживать по городу, наглые, самоуверенные, с видом победителей.

— Значит, эти японские офицеры…

— Которых вы видели в кафе? Они не враги колониальным властям.

— Так где же враг? Кто он?

И Анри остается один со своими раздумьями.

ГОРЯТ ХИЖИНЫ

«Горят хижины», — писал Анри домой в январе 1946 года.

— Почему горят хижины? С кем же они воюют? Ответь мне наконец! — Мать металась по комнате, бросала работу, снова брала ее, чтобы успокоиться. — С кем воюют наши сыновья? Я ничего не понимаю, но чувствую — в этом есть что-то страшное. «Горят хижины»… Разве в хижинах живут враги наших сыновей? Ты читаешь газеты, толкуешь с друзьями о событиях. Объясни же мне.

Покой домика в Розьере был потерян. Анри потерял его, и тревога передалась всей семье.

Не по японцам стреляют солдаты французского экспедиционного корпуса, а по вьетнамскому народу. «Мешков», подобных руайянским, нет. Японские отряды воюют на стороне колониальных властей.

Власти установили голодную блокаду Севера. На Севере — части вьетнамской народной армии. Посыльное судно «Косуля» ходит в дозоре по Тонкинскому заливу.