Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого - Генрих Френкель

В этот раз «Главный пропагандист» показал все свои ораторские способности, заворожив публику и доведя ее до исступления (проявления которого были скрупулезно отмечены во всех официальных отчетах). Едва он сказал: «Сегодня здесь, в этом дворце, происходит небывалая демонстрация наших сил, одно из самых выдающихся событий в жизни нашей страны!» — как все вскочили со своих мест, как наэлектризованные; крики «Да!» и «Да здравствует!», вырвавшиеся из тысяч глоток, пронеслись по залу, как ураган. Оратор продолжил: «Это собрание — настоящий съезд представителей нации, выражающих ее свободную волю!»

Чтобы создать впечатление «свободы волеизъявления», Геббельс применил изощренную тактику «вопросов и ответов», с помощью которой достиг сразу двух целей: внедрил в сознание слушателей нужные образы и мысли, использовав для этого всю силу своего убеждения, и одновременно показал всему миру наличие полного согласия между властями Германии и ее народом, выразившим безусловное одобрение политике «тотальной войны». В условиях острого кризиса подобная демонстрация единства всех слоев общества со своими вождями была необходима, а ее успех имел неоценимое значение.

Люди, собранные в зале, были все (в большей или меньшей степени) горячими сторонниками военных усилий Германии и самих нацистских руководителей, поэтому Геббельс мог быть заранее уверен в «правильности» их реакции, как и в том, что трансляция митинга поднимет моральный дух миллионов немцев. Объявив присутствующих «представителями германского народа», он хотел убедить сомневающихся и колеблющихся и показать и самим немцам, и зарубежной общественности, что германская нация едина в своих военных усилиях. Для этого избранная им ловкая и решительная тактика «вопросов и ответов» подошла как нельзя лучше, а сам «съезд» действительно стал «памятным примером» организации нацистской пропаганды.

Аргументы Геббельса довольно любопытны, как и лозунги, которые он хотел внедрить в сознание слушателей в тот момент войны. Первые пять вопросов, заданных им собранию, имели целью «безжалостно разоблачить ложь английской пропаганды о положении в Германии», а вопросы с шестого по десятый были явно направлены на укрепление доверия к фюреру и на демонстрацию единства вождей и масс, которое Геббельс всегда считал необходимым. Геббельс старался побольше говорить о лживости англичан и поменьше — о Сталинграде и русских армиях, и, видимо, не зря: ему было легче опровергать пропагандистские аргументы, чем простые и упрямые факты, от которых некуда было деться. Словом, он сумел использовать англичан, считавшихся тогда не слишком опасными врагами рейха, для «показательной порки» на глазах у публики, отвлекая ее внимание от главной опасности, созданной катастрофой в России. Вот как звучали эти знаменитые «десять вопросов», зафиксированные, как и реакция фанатичной публики, в официальных отчетах о митинге:

«Итак, вы, мои слушатели, представляете здесь в данный момент всю нацию. Поэтому я хотел бы задать вам десять вопросов, на которые я прошу вас ответить от лица германского народа и перед лицом всего мира, учитывая и то, что наши враги слушают нас сейчас по радио.

Первое: англичане утверждают, что германский народ утратил веру в победу.

Я спрашиваю вас: верите ли вы, вместе с фюрером и нами, в полную и окончательную победу германского народа? Готовы ли вы следовать за фюрером через все испытания в борьбе за победу и выносить даже самые тяжелые личные тяготы?

Второе: англичане утверждают, что германский народ устал от борьбы.

Я спрашиваю: готовы ли вы, под руководством фюрера, составить крепкий тыл и поддержать вооруженные силы для продолжения борьбы, с полной решимостью и невзирая на все превратности судьбы, до тех пор, пока победа окажется в наших руках?

Третье: англичане говорят, что германский народ не желает больше нести растущее бремя военных работ, требуемых от него правительством.

Я спрашиваю: готовы ли вы, как и все немцы, работать по приказу фюрера десять, двенадцать, а если необходимо — то четырнадцать и шестнадцать часов в день и отдать все, что у вас есть, ради нашей победы?

Четвертое: англичане утверждают, что германский народ сопротивляется мерам правительства по ведению тотальной войны (Крики: «Нет! Никогда! Нет!»).

Я спрашиваю вас: хотите ли вы продолжения тотальной войны? Желаете ли вы усилить ее и вести ее еще более решительно, чем можно представить себе сегодня?

Пятое: англичане говорят, что германский народ утратил веру в фюрера.

Я спрашиваю вас: является ли ваша вера в фюрера более сильной, более крепкой и непоколебимой, чем когда-либо раньше? Готовы ли вы следовать за ним во всех его делах и выполнять все необходимое, чтобы привести войну к победному концу, полному и безусловному?

Примечание в протоколе митинга: все флаги и флажки поднимаются вверх как по команде, подчеркивая торжественность момента и уважение народа к своему вождю!

Там же, в протоколе: только с большим трудом смог министр продолжить чтение вопросов и слышать собственный голос. Публика пришла в состояние крайнего возбуждения и энтузиазма. Каждый следующий вопрос звучал с непередаваемой остротой; каждый участник собрания чувствовал себя лично вовлеченным в диалог с оратором и отвечал ему с огромным подъемом. Крики одобрения сливались в один мощный возглас, сотрясавший все здание Дворца спорта.

Читая следующие вопросы, с шестого по десятый, Геббельс продолжил эту хорошо поставленную игру, бросая публике вызов и получая от нее ожидаемую реакцию:

— Готовы ли они отдать все свои силы, послать новые войска и оружие на Восточный фронт, чтобы нанести окончательный удар по большевизму? Готовы ли германские женщины принять на себя главную роль в работе в тылу, чтобы освободить мужчин для отправки на фронт? Согласны ли слушатели принять самые решительные меры против тех, кто наживается на войне, увиливает от обязанностей? И наконец: одобряют ли они, для укрепления единства фронта и тыла, введение нового военного налога, накладываемого на всех: и на богатых, и на бедных?

Гром аплодисментов потряс зал, и Геббельс, конечно, счел это триумфальным подтверждением полного единения народа и правительства. Бросая свои отчетливые ритмические фразы, он внушил слушателям, что все немцы, как один, — народ и правительство — хотят одного: решительного продолжения войны, вступившей в новую, «тотальную» фазу: «Я вас спрашивал, и вы дали мне ясные ответы. Вы — часть германского народа, выразившего вашими устами свою волю. Все мы находимся в прочном братском единстве, как это было всегда, все десять лет, с первого часа нашего прихода к власти!»

Сам Геббельс отвел себе роль посредника, выступающего и от имени правительства, и от лица народа и пробуждающего во всех живительные патриотические чувства. Он сумел, не углубляясь без надобности в больной вопрос о Сталинграде, выразить «общее глубокое убеждение» в том, что «германский народ достойно вынес этот трагический удар судьбы», способствовавший «его глубокому духовному очищению»: «Мы заглянули в жестокое и безжалостное лицо войны, но теперь знаем суровую правду и полны решимости идти вперед, под руководством фюрера, сквозь все беды и несчастья!»

Из протокола митинга: Весь зал встает со своих мест, как один человек. Всеобщее воодушевление достигает невиданной силы. Многие тысячи голосов запевают песню, громовыми раскатами разносящуюся по залу: «Веди нас, фюрер, мы с тобой!» Слышны бесконечно повторяющиеся выкрики «Хайль Гитлер!», тонущие в общем шуме.

Интересно, что этот безумный митинг вызвал неодинаковые отклики среди немцев. Например, чиновники из Министерства пропаганды говорили позже, что Геббельс действительно умел внушить немцам свои идеи и обладал секретом воздействия на массы, связанным со способностью рассчитывать наперед эффект каждого слова. С другой стороны (как указал профессор Хагеманн), последующие опросы показали, что «даже сторонники нацистов, не присутствовавшие на митинге и не участвовавшие лично в этом безумии, с неприязнью вспоминали истерические выкрики и визги участников митинга: «Было что-то отталкивающее в том, как они бесновались!» — вспоминали современники события. «Как бы то ни было, — подвели итог аналитики, — митинг оставил у немцев глубокое впечатление. Всякий, кто хоть немного разбирался в происходящем, понял, насколько серьезно оценивают сами власти сложившуюся ситуацию, и что можно ожидать от этой «тотальной войны», о которой они всюду трубили».

Оказалось, что митинг имел не только ближайшие, но и многие долгосрочные последствия. Он, конечно, произвел впечатление на многих и укрепил моральный дух, но когда первое опьянение прошло, немцы «задумались над тем, что означали настойчивый тон и острота призывов Геббельса, и не предвещают ли они «новые ужасные катастрофы на Востоке». Геббельс сумел блестяще достигнуть своей цели и пока что убедить соотечественников, но положение оставалось угрожающим; сжатая пружина могла распрямиться и больно ударить по тем, кто затягивал ее все туже.