Очарованная горцем - Пола Куин

— Мэгги, я должна найти Роба!

— Конечно, мы отыщем его, милая. Не нужно так волноваться.

— Нет! — Давина вцепилась в руку Мэгги. — Я имею в виду — немедленно! Пока не стало слишком поздно, вы понимаете?

— Пока не стало слишком поздно — что? — Скривившись от боли, Мэгги с трудом высвободила руку и помахала ею в воздухе. — Да что с тобой такое, девочка? Какая муха тебя укусила?

— А вот и Роб! Слава Богу!

Проследив за взглядом Эйлин, Давина со всех ног бросилась к своему будущему мужу. Они встретились в центре зала, и при одном взгляде на невесту у Роба перехватило дыхание.

— Я даже не думал, что когда-нибудь ты покажешься мне еще красивее, чем в тот день, когда я увез тебя из аббатства! — просипел он, когда снова обрел наконец дар речи. — Оказывается, я ошибался!

— Роб, где Эдвард? — перебила Давина.

Улыбка Роба исчезла, словно ее стерли тряпкой. Взгляд стал ледяным.

— Можешь больше не думать о нем, Давина. Я сам позабочусь о нем.

— Как, интересно? Убьешь его?

— Ну, пока он жив, но это ненадолго. Смерть — это то, чего он заслуживает. — Заметив, что невольно повысил голос, Роб осекся. — Мы обсудим это потом.

— Нет, мы обсудим это сейчас! Освободи его! — решительно потребовала она.

— Ты с ума сошла! Или думаешь, я спятил?

— Прошу тебя, Роб!

— Ни за что!

— Пожалуйста! Умоляю тебя!

Давина успела заметить, как в глазах Роба на мгновение мелькнуло сомнение и тут же исчезло. Лицо его словно заледенело. Если он и поддался минутной слабости, то тут же взял себя в руки.

— Давина, ты не имеешь права просить меня об этом! Если он покинет Кэмлохлин, то отправится прямиком к твоему отцу! — прогремел он.

— Он не сделает этого! Уверена, что не сделает. Да, много лет назад он сделал… ну, то, что сделал. Но он скорее умрет, чем предаст меня еще раз!

— Он любит тебя! — прорычал Роб, угрожающе надвигаясь на Давину.

— Да, любит! Именно поэтому он никогда не предаст меня! Освободи его, прошу тебя! У меня сердце разрывается при мысли, что из-за меня Эдвард умрет. Сколько людей уже погибло по моей вине!

— Я не могу…

Не дав ему договорить, Давина бросилась в его объятия, обхватила ладонями его лицо.

— Послушай, Роб, я никогда ни о чем тебя не просила! Сделай это ради меня, прошу! Я не смогу встать рядом с тобой перед алтарем, зная, что вышла замуж за человека, в сердце которого нет ни капли жалости!

Роб так долго смотрел ей в глаза, что у Давины сжалось сердце. Она уже решила было, что он откажет, когда в лице его что-то дрогнуло.

— Ладно, будь по-твоему, — прорычал он. — Но он никогда не покинет Скай. А если попробует сбежать, прикажу пристрелить его, как собаку, слышишь?

— Да, да… как скажешь! — бормотала Давина, осыпая его лицо поцелуями.

Роб неохотно высвободился.

— Я хочу, чтобы ты стала моей, — глядя на нее горящими глазами, прошептал он.

Свадебная церемония прошла гладко, если не считать грохота тяжелых башмаков Джейми по холодному каменному полу церкви и его манеры то и дело беспокойно оглядываться на дверь с таким видом, будто он боялся, что сюда вот-вот ворвутся солдаты короля.

Давина почти не помнила, как священник негромко прочел молитву. Ее взгляд ни на минуту не отрывался от Роба. Она сделает его счастливым. Сделает все, чтобы этот сильный, уверенный человек, подаривший ей свое сердце, дом и семью — все, о чем она мечтала, никогда не пожалел об этом.

А в главном зале их ждал пир — на столе красовался жареный барашек (от которого Мэгги с Давиной решительно отказались), еще горячий хлеб и пироги, овощные и мясные супы, и, конечно, чудесные эль и виски, которые можно было попробовать только в Кэмлохлине. Роб бродил между гостями с непринужденностью человека, которого с детства воспитывали, как будущего вождя клана. Но с кем бы и о чем бы он ни говорил, его взгляд то и дело возвращался к молодой жене. А улыбка, игравшая на его губах, ясно говорила о том, что у него на уме.

Давина тоже хотела, чтобы они наконец остались вдвоем.

Несмотря на это, она даже слегка растерялась, когда Роб, улучив удобный момент, привлек ее к себе и нежно коснулся ее губ.

— Пожелай гостям доброй ночи, жена, — низким, хриплым от едва сдерживаемого желания голосом пробормотал он.

Давина залилась краской. Встав из-за стола, Роб подхватил молодую жену на руки — Уилл что-то весело прокричал им вслед, и Давина спрятала смущенное лицо на плече у мужа.

Не прошло и нескольких минут, как он на руках внес ее в спальню — в их спальню, — и Давина ахнула. На глазах у нее выступили слезы. Сотни свечей, ярких, словно звезды в летнюю ночь, заливали спальню ослепительным светом. В каждом углу, наполняя воздух медовым ароматом, красовались огромные охапки пурпурного вереска.

— Ты сам нарвал его, да? — спросила она, вдруг вспомнив, как от него пахло этим утром.

— Угу. Вместе с Уиллом и Финном. — Он бережно опустил ее на постель. — Тебе нравится?

Давина молча кивнула — она боялась расплакаться от переполнявших ее чувств. Да, да, конечно, нравится! О Господи… еще бы!

— Я люблю тебя! — прошептала она в тот момент, когда он ворвался в нее. — И буду любить всегда — до последнего своего вздоха!

Глава 26

Король Яков сидел в своих покоях, тупо уставившись на пляшущий в камине огонь, и задумчиво вертел в руках серебряный кубок с вином. Из пиршественного зала доносились слабые звуки музыки, но король не слышал ее. На его коронацию в замок Уайтхолл съехалась знать со всех концов Англии и Шотландии, даже вожди могущественных кланов явились в Лондон, дабы преданно облобызать королевскую длань. Но кому из них можно доверять? Никому! Король был уверен, что кое-кто из тех, кто накануне клялся ему в верности, виновны в трагедии, из-за которой он сейчас и сидел тут, погрузившись в свое горе.

Она мертва.

Вскоре после коронации пришло письмо, из которого он узнал, что аббатство Святого Христофора сгорело дотла. Из всех, кто там жил, не спасся никто.

Давина.

Свидетелей не осталось. А это значит, не осталось и надежды когда-нибудь узнать, кто виновен в этом преступлении.

Всю неделю после коронации, переехав со всем двором из Вестминстера в свой новый дворец в Уайтхолле, Яков старательно делал вид, что пребывает в хорошем настроении. Он радушно приветствовал своих гостей, пил, ел и улыбался, когда этого требовали правила приличия, но мыслями он был далеко. А по вечерам, вот как сейчас, он запирался в своих покоях — гнев, горе и боль, обуревавшие его, требовали выхода, и король не хотел, чтобы его видели в такие минуты. Яков глушил свое горе вином. У него было много врагов, но ни одному из них не было известно, что Мария — не старшая из его дочерей. Не наследница трона.