Озеро Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

из которых мало кто будет сражаться, так что ими можно пренебречь. Итак, мы имеем сто семьдесят пять тысяч и еще пятьсот мужчин. Скажем, половина из них слишком старые, больные или не захотят сражаться. И это нам дает восемьдесят семь тысяч семьсот пятьдесят. Ты понимаешь, к чему я веду, патера?

Сбитый с толку потоком цифр, Шелк покачал головой.

— Ты и я согласились, что соотношение три к одному скорее всего закончится моей смертью. Хорошо, сейчас у нас восемьдесят семь тысяч семьсот пятьдесят против тридцати пяти сотен медных, которые, по нашему мнению, есть у Вика, например, и это дает нам двадцать пять к одному.

— Мне кажется, я начинаю понимать, — сказал Шелк.

Кремень указал пальцем, толстым как лом, себе на лицо.

— Это все, кто могут сражаться. Только возьми в расчет и гвардию. Пять бригад, верно?

— Сейчас они формируют новую, резервную, — сказал ему Шелк, — и это дает нам шесть.

— Шесть бригад, по четыре или пять тысяч рядовых в каждой. Если скоро новая война, что самое главное, патера? Мы, медные, или Аюнтамьенто, которое отдает приказы гвардии и может, если понадобится, снабдить карабинами половину био в Вайроне?

Шелк, задумавшись, не ответил.

— Теперь ты знаешь, патера, и все мы, тоже. В эти дни мы — элитные части, хотя раньше играли главную роль. Пошли, я покажу тебе резерв.

В конце широкого и высокого арсенала, на стеллажах, стоявших вдоль задней стены, лежали солдаты, запеленутые в грязные полимерные чехлы; их конечности были смазаны каким-то липким коричневато-черным консервантом. Шелк, в полном изумлении, наклонился над самым ближним, сдул пыль и паутину и (когда этого не хватило) еще вытер его рукавом.

— Одна рота, — с небрежной гордостью объявил Кремень, — все еще в таком виде, какими они вышли из Последнего Монтажа.

— Он ни разу не произнес ни слова… не сидел и не глядел вокруг? За все триста лет?

— И даже немного дольше. Нас собрали, могет быть, лет за двадцать до того, как мы взошли на борт.

«Значит, — подумал Шелк, — этот мужчина был сделан примерно в то же самое время, что и майтера Мрамор, да и сам Кремень, кстати. Сейчас она старая и обветшалая, почти мертвая; но Кремень все еще молод и силен, а этот мужчина еще не родился».

— Мы могем разбудить его хоть сейчас, — объяснил Кремень. — Надо только негромко крикнуть в ухо и ударить по груди. Только не делай этого.

— Не буду. — Шелк выпрямился. — Это запустит его ментальные процессы?

— Они и так идут, патера. Их запустили на Последнем Монтаже, чтобы проверить, как все работает. Так что они только продолжаются. Но на очень низком уровне, если ты понимаешь, что я имею в виду, так что жизненно важные части почти не изнашиваются. Он знает, что мы здесь, вроде как. Он слышит, как мы говорим, но это для него не имеет значения, и он не думает об этом. Но самое хорошее то, что, если здесь возникнет опасность — стрельба, например, — он проснется и уже будет иметь свои предписания.

— У меня есть вопрос обо всем том, что ты рассказал мне раньше, хотя я и опасаюсь спрашивать тебя, — сказал Шелк. — На самом деле несколько вопросов, и я очень надеюсь, что ты не рассердишься, хотя они могут показаться тебе невежливыми; но прежде всего я хочу спросить, верно ли то, что ты мне рассказал, для всех других солдат, спящих на стеллажах?

— Не совсем, — сказал Кремень слегка встревоженным голосом, напомнившим Шелку неудовольствие, с которым он говорил об Аюнтамьенто. — Когда тебя будят ненадолго, труднее выключиться. Из-за того, как мне кажется, что так много включается, когда встаешь. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, что да, — кивнул Шелк.

— Сначала тебе кажется, что ты вроде как только что лег сюда, но что-то пошло не так и ты вообще не спал и впору подниматься. Ты этого не делаешь, но ты так думаешь. А потом ты думаешь, ну, все равно мне больше делать нечего, и ты заново проживаешь интересные моменты из прошлого, как в тот раз, когда Шифер надел броню задом наперед. И все развивается так же, как и тогда, за исключением того, что через какое-то время ты понимаешь, что этого в действительности не происходит, и, может быть, ты уже кто-то другой. — Кремень сделал странный незавершенный жест. — На самом деле я не могу объяснить.

— Напротив, — сказал ему Шелк, — я бы сказал, что ты все объяснил очень хорошо.

— Уже темнеет, а есть еще кое-что, что я хотел бы показать тебе, патера. Пошли, нам надо подойти к той стене, чтобы увидеть.

— Одно мгновение, сын мой. — Шелк поставил правую ногу на самую нижнюю поперечную перекладину стеллажа и снял повязку Журавля. — Пока я занимаюсь ногой, могу ли я задать тебе несколько вопросов?

— Конечно. Стреляй.

— Некоторое время назад ты упомянул майора, который должен решить, оставить ли меня под арестом. Он, как мне кажется, имеет самый высокий ранг из всех проснувшихся офицеров, верно?

— Он — настоящий ОК, — кивнул Кремень. — Офицер, Отвечающий за Казарму. Сержант, я и все остальные на самом деле только детали ООК. Но мы говорим, что мы ОК. Так об этом говорят все.

— Понимаю. Но я бы хотел знать, почему этот майор или любой другой офицер — офицеры, а ты только капрал? И, кстати, почему Песок — сержант? Мне кажется, что все солдаты должны быть взаимозаменяемыми.

Кремень так долго стоял молча и неподвижно, что Шелк забеспокоился.

— Я извиняюсь, сын мой. Боюсь, что мои слова оскорбили тебя, хотя и не преднамеренно, и все вышло даже хуже, чем я опасался. Ты не должен отвечать на вопрос.

— Нет, не оскорбил, патера. Просто я всегда думаю, прежде чем открыть рот. Не похоже, что есть только один ответ.

— Мне даже один не нужен, — уверил его Шелк. — Это бесполезный и необдуманный вопрос; лучше бы я его не задавал.

— Начнем с того, что ты прав. Вся базовая аппаратура одинакова, но программное обеспечение разное. Есть много такого, что капрал должен знать, а майор не обязан, и, вероятно, обратное тоже верно. Ты заметил, как я говорю, а? Не совсем как ты, верно? Хотя мы оба говорим на одном и том же гребаном языке, прошу прощения, патера.

— Откровенно говоря, я не заметил в твоей речи чего-то странного или необычного, но теперь, когда ты обратил на это мое внимание, я вижу, что ты, несомненно, прав.

— Сечешь? Ты говоришь как офицер, а они говорят