Филе пятнистого оленя - Ольга Ланская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А сегодня впереди у меня был длинный вечер и вся ночь. Потому что мне некуда было торопиться — мои родители уехали в гости за город и должны были вернуться только завтра, а я выпросила у них позволения переночевать разок у подружки-однокурсницы. Они же не вдавались в подробности, даже несмотря на то что знали, что у меня нет подруг. Они были еще молоды, и собственная личная жизнь подчас была им интереснее, чем моя. Мне повезло с ними.
Так что я предвкушала много радостей. Часть из них уже осталась позади — волшебный ужин в ресторане, куда он меня все-таки затащил, хотя я отнекивалась. По-французски скудный и замысловатый ужин, оттененный вином, подчеркнутый изумительным десертом — какой-то невероятной дыней, залитой мороженым. А следующая часть — большая и приятнейшая, потому что интимная, — только недавно началась.
И я сползла в несколько этапов с кровати, потяжелевшая от эмоций и тайного непроизнесенного восторга. И поплелась в ванную на подгибающихся ногах. А когда вернулась, благоухающая, свежая, с кожей, холодеющей от ментолового геля для душа, он уже сидел в другой комнате и тяжелый стакан с виски и кубиками льда был в его руке. И второй стоял рядом — для меня.
Он показал на него глазами, призывая присоединиться. Что я и сделала охотно — когда он бывал рядом, мне всегда хотелось к нему присоединяться, самыми различными способами. Не очень ведь пошло звучит?
— С легким паром…
Мне нравились эти его выражения. «С легким паром», «Будь здорова», «Приятного аппетита»… Не обычные слова вежливости, а какие-то дополнительные, подсобные. Не по-советски интеллигентные, а по-западному аристократические, настолько привычные для него, не замечаемые даже. У меня дома никто так друг другу не говорил — просто не считали нужным тратить слова попусту, тем более слова, не несущие смысловой нагрузки.
И я прежде тоже считала это глупостью — но его поведение и манеры убедили меня в обратном. И я тоже пыталась говорить, как он, привыкая медленно, порой забывая — чтобы произносить это так, как он, непринужденно, воздушно, нужно было иметь особые корни. Прадеда — белого офицера, прабабушку — институтку. Дедушку — академика медицины. Папу — генерала ГРУ, да хватило бы и полковника… У меня другая была родословная, если была вообще. Но я точно знала, что научусь. С ним — научусь. Обязательно.
Стакан переместился по воздуху незаметно, оказавшись у меня в руке. И терпкий его запах таким уместным показался, и вкус таким был глубоким. И я опустилась в кресло в кратковременной усталости, и прикрыла глаза. И открыла их тут же, вспомнив кое-что. Что-то, о чем я давно собиралась спросить, но все не знала, каким образом это сделать. Опасаясь показаться любопытной и невежливой и все же понимая, что для меня это важно, этот вот вопрос. И что, если я его не задам, он будет меня терзать. И, поцокав языком восторженно, похвалив виски — ирландский, его любимый, — я кашлянула. И непринужденно так закинула ногу на ногу, чуть раздвинув полы белого махрового халата — он у него в ванной висел и уже стал почти моим, так часто надевала.
— А Лариса тоже любит виски?
Это, конечно, не тот был вопрос наиважнейший, не сформулированный еще, хотя тоже про нее — но надо ведь было с чего-то начать. Я, правда, пожалела тут же, что это сделала. Недоумение было у него во взгляде. Недоумение, смешанное с легкой досадой.
— Признаться, не помню. Может быть. А почему ты спрашиваешь?
Мне стало неловко.
— Да так просто. Я знаю, что у вас было что-то — она кому-то рассказывала, а я случайно услышала… А потом она… В общем, вам пришлось расстаться. Да нет — мне все равно. Просто полюбопытствовала. Она ведь такая красивая… наверное, жаль, что все кончилось?
Он пожал плечами неопределенно. Сделал глоток, зажигалкой щелкнул. И я подумала еще, что ему, может, неприятно вспоминать об этом, тяжело, может. Вот дура — после такого удовольствия со своими вопросами.
Я вздрогнула, услышав, как он усмехнулся вдруг. Словно вспомнил что-то, что его развеселило. И во взгляде вдруг ирония появилась неожиданная. Не трагедия, не боль, а глянцевая такая веселость. И голос был насмешливым:
— Ну, Лариса очень приятная…
У меня внутри росло скребущее ощущение. Про такое говорят — засосало под ложечкой. Словно в зыбучие пески забрела со своей мнительностью — и сейчас узнаю то, чего знать не желаю.
— Очень приятная, да, — повторил задумчиво. — Но ты гораздо приятнее. Я никого не сравниваю — но ты ведь это хотела услышать?..
Мне стало стыдно. Словно я выпрашивала комплимент — которых мне не нужно было от него. Одно его внимание уже было для меня высшей оценкой, одно поглаживание, взгляд даже — вот что со мной творилось. А у нас все зашло гораздо дальше взглядов и поглаживаний.
Я замялась, не зная, что сказать. И улыбнулась хитро — пытаясь исправить ситуацию.
— Признаюсь, я сгорала от ревности. Но раз ты так говоришь, мне стало гораздо спокойнее…
— Могла бы и раньше спросить — я бы тебе честно ответил. — Он тоже улыбнулся. — Признаться, не думал, что тебя это может беспокоить — тем более что у нас с ней все давно кончилось. Если бы она была прям так уж хороша, мы бы с ней и сейчас общались, разве не очевидно? Мне, конечно, было жаль с ней расставаться — тем более я ведь еще не был тогда знаком с тобой. Но…
Я напряглась, вслушиваясь в каждое слово, буквально глядя ему в рот — а он не замечал этого, он думал о своем, усмехаясь чему-то и головой покачивая. Ее, наверное, вспоминая — ее, когда в его постели была я. Которая, впрочем, сама этот разговор затеяла — и уже жалела об этом, боясь, что вернувшиеся к нему воспоминания могут испортить безнадежно эту ночь. Но было уже поздно — и я, кляня себя мысленно, ждала продолжения. И он открыл уже рот, как вдруг спохватился.
— Да нет, о таких вещах не говорят, это некрасиво. Хотя если она сама кому-то рассказывала про наши отношения… А что она рассказывала, кстати?
«Он, конечно, ничего, что уж говорить. Хотя вот машины нет, например.
