Всемирная история. Том 1. Древний мир - Оскар Йегер

Ниоба. Античная мраморная статуя.

В этой группе особенно выразительно лицо приведенной в отчаяние матери; если сравнить его с лицами юношей и юных дев на фризе Парфенона, убедишься, что предшествующий век, при всей красоте и достоинствах его произведений, все же оставил для последующего века еще много неразрешенных художественных задач. Живопись только в этот период достигла такой высоты, что, в лице таких своих представителей, как Зевксид из Гераклеи, Паррасий из Эфеса, Тиманф из Сикиона, стала на один уровень с другими искусствами.

Греческое искусство Стенная живопись и архитектурный орнамент

Не подлежит сомнению, что всем этим гениальным художникам и вообще высокообразованным людям мир богов представлялся уже в ином свете, нежели предшествующим поколениям; но и в этой сфере заметен шаг вперед, и религиозность высшего образца видна не только у Сократа и Платона, а даже у жестокого и бесчестного предводителя греческих наемников Клеарха в живом изображении Ксенофонта. «Кто нарушает клятвы и вступает в борьбу с богами, о том не сумел бы я сказать, с какой быстротой он должен бежать, и в какой тьме укрыться, и какой твердыней оградиться от их силы, которой все и всюду подчинено и которая равно действует на всем пространстве земли», — так заставляет Ксенофонт говорить Клеарха, и эти идеи, даже если они вложены самим автором в уста спартанского вождя, были действительно распространены в то время. Богатство идей Сократа, расцвет устремленного к свету духа в диалогах его великого ученика Платона, — такие произведения, как «Федон «, «Критон « и «Апология « — невозможны там, где стремящийся к просветлению дух человека не проходит через критичность, через скепсис, через самопознание; точно так же, как невозможен был бы большой исторический труд Фукидида, если бы его автором не руководил такой суровый учитель, как междоусобная война, уничтожившая все цельные и самобытные чувства юности этого народа. То же явление прослеживается и в других жанрах искусства, оно заметно даже в характерном для этого века роскошном коринфском ордере колонн. И если один из афинских ораторов заявляет, что «ныне дома частных лиц превосходят великолепием общественные здания», то и этот укор, как он ни справедлив, указывает на отчетливый и естественный прогресс. В жизни народа — в пище, в устройстве жилищ, в одежде, в богатстве и удобствах быта — во всем заметен несомненный рост культуры.

Греческая монета IV в. до н. э.

АВЕРС. Дельфийский треножник и Аполлон, убивающий Тифона.

РЕВЕРС. Геракл с лавровой ветвью перед жертвенником.

Это особенно ясно проявлялось в одной черте тогдашних нравов (в других отношениях она была, конечно, шагом назад) — в неохоте, с которой граждане греческих городов, даже Афин, поступали на военную службу, что побуждало государство все чаще прибегать к помощи наемных воинов и технитов почти для всех военных предприятий. Особенно важно, что многие греки того времени — и среди них даже выдающиеся умы — в сфере чувства и этического сознания уже не довольствуются тесными границами своего полиса или узкими рамками городской жизни. К такому критическому отношению к государству естественным образом приводило размышление о его сущности, и в свете этих мыслей, конечно, исчезал городской и местный патриотизм. На первый план стали выступать политические принципы, которым становилось уже тесно в границах отдельных государств, и большинство эллинов, руководствовавшихся не только личными или узкопартийными интересами, ставило их выше своих непосредственных обязанностей по отношению к родному городу. Философы этого времени уже создали свои воображаемые «идеальные государства», и эти идеалы уже очень немногим напоминали реальное эллинское государственное устройство. Они искали чего-то нового, и знаменательные черты наступающего нового времени ощутимы в идеале государства, который создан Платоном.

Платон. Античный мраморный бюст

В его государстве обязанности сословий распределены так: во главе стоят люди идеи, философы, которые всем руководят; землепашцы и ремесленники заботятся об удовлетворении нужд общества и потому не несут воинской повинности; защита государства поручена особому сословию стражей. Однако сам философ, который и по рождению, и по высоким качествам ума более чем кто-либо имел право на заметную политическую роль в своем родном городе, Афинах,[28] не захотел и слышать о подобной роли и предпочел ей политико-педагогическую деятельность при дворе сиракузского тирана Дионисия, в которой претерпел неудачу.

Чрезвычайно любопытно, что именно в период, последовавший за Пелопоннесской войной, в те самые годы, когда, казалось, не было конца партийным раздорам и междоусобицам, вдруг появилось общеэллинское сознание единства, и сила этого сознания проявилась во время похода греческих наемников в Азию на помощь Киру Младшему. Это сознание единства коренилось не в политических соображениях, у него были более глубокие основы. Эти основы с редкой выразительностью подчеркивает Аристофан, говоря, что «все эллины совершают возлияния бессмертным из одной общей жертвенной чаши». Менее сильно, но не менее верно высказывает ту же мысль ритор Исократ в похвальном слове своему родному городу Афинам (он произнес его в 380 г. до н. э.), утверждая, что имя эллина характеризует в его время не одно только физическое происхождение, но и связанную с этим именем идею: «Оно относится, — по словам Исократа, — скорее к тем, кто разделяет с нами наши воззрения, нежели к тем, кто принадлежит к одному племени с нами».

Эскулап и Грации. Мраморный барельеф.

В этих словах — идея и программа эллинизма. Первую победу этого нового идеологического течения над старой Грецией одержал царь Филипп Македонский, воцарившийся в 359 г. до н. э. в стране, которая лишь вскользь упоминалась до того времени среди неразберихи, раздоров и битв греческого мира.

Македонское царство, общей площадью около 65 тысяч кв. км, лежало к северу от Фессалии и вообще находилось вне кругозора греков. С трех сторон окруженная суровыми горными кряжами, с четвертой стороны Македония была обращена к морю. В этой части, с равниной, орошаемой четырьмя реками — Галиакмоном, Лудием, Аксием, Стримоном — земледелие вознаграждало труд земледельца и питало более многочисленное, нежели в горных частях Македонии, и более развитое, сообразно более легким условиям жизни, население. Береговую полосу греки заняли своими колониями, которые, особенно греческие города на Халкидике, полуострове, тремя зубцами далеко вдающемся в море, служили центрами весьма развитой и богатой культурной жизни, которая хотя и медленно проникала внутрь страны, все же постепенно оказывала на нее влияние. Македонский царствующий дом поддерживал в стране единство разнородных элементов и некоторую устойчивость внутренней жизни, а при этом содействовал дальнейшему прогрессу страны. Этот царский дом, по преданию вышедший из Аргоса, своим родоначальником считал Геракла. Эллинское происхождение этой династии не подлежало сомнению и признавалось всеми. Ее представители постоянно посылали торжественные посольства на общеэллинские торжества в Олимпии и вообще усердно заботились о поддержании отношений с эллинским миром. Македония быстрее пошла по пути прогресса только со времен царя Архелая (412–398 гг. до н. э.), который стал проводить эллинизацию страны по определенному плану и сознательно внедрял ее; при его дворе были греческие знаменитости — поэт Еврипид, живописец Зевксид; он проложил дороги во всех направлениях, укрепил страну в наиболее слабых пунктах, создал арсеналы, поддерживая при этом земледелие и торговлю. Местная знать, еще очень самостоятельная, постепенно свыклась с этой царской властью, которая здесь более чем где-либо олицетворяла собой единство, прогресс и порядок; и масса населения крепко держалась династии своих царей, хотя среди ее представителей при вступлении на трон почти каждого нового царя происходили династические усобицы. Настоящего царя Македония получила в лице Филиппа, третьего сына царя Аминты. Решающим событием его юности было пребывание некоторое время в качестве заложника в Фивах. Он жил в одном родственном Эпаминонду семействе, причем в такое время и в такой обстановке, в которой юноша, одаренный не совсем обыкновенными способностями, очень многому мог научиться. Он не предназначен был царствовать, т. к. его несовершеннолетний племянник имел гораздо больше прав на трон, но он не очень этим затруднился, да и времена были бурные. И вот в 359 г. до н. э. он вступил на трон в обход всяких прав.