Познер о «Познере» - Владимир Познер

При этом практически не было случаев, чтобы кто-либо из крупных западных политиков приглашался в прямой эфир на федеральном канале. Благодаря своим дружеским отношениям, я попросил посла США в РФ, Джона Байерли (который уже был гостем программы «ПОЗНЕР» и смог убедиться в том, что у меня нет цели «мочить» собеседника), помочь уговорить Государственного секретаря прийти в мою программу. Переговоры были долгими и сложными, но в конце концов согласие мы получили. Однако… За три или четыре дня до эфира мне позвонил кто-то из сопровождения госпожи Клинтон и потребовал прислать вопросы, которые я собираюсь ей задавать.

— Извините, — сказал я, — но я никому заранее вопросов не даю.

— Что значит «не даёте»? Это условие прихода Госсекретаря в вашу программу.

— Мне очень жаль, но и речи не может быть о том, чтобы я ознакомил Госсекретаря со своими вопросами до эфира.

— В таком случае она не придет.

— Что ж, я огорчен. Но считаю нужным предупредить вас: я не собираюсь скрывать от зрителей причину отказа Хиллари Клинтон от интервью.

— Дело ваше. Всего хорошего.

Я расстроился и поделился этим с послом Байерли. На следующий день всё тот же господин позвонил мне и весьма раздраженным тоном сказал:

— Государственный секретарь доводит до вашего сведения, что вы можете задавать ей любые вопросы, какие вам заблагорассудится! — И повесил трубку.

Три главных впечатления от общения с Хиллари Клинтон: необыкновенный ум, редкое обаяние и непоколебимая жёсткость.

Реакция мгновенная, смотрит в глаза, отвечает блестяще — и не отвечает тоже блестяще. Последнее особенно поучительно и интересно. Несколько примеров:

— Я спросил, почему Турция упорно не желает признавать геноцид армян, совершенный в 1915–1916 годах Османской империей. В ответ получил разного рода информацию о совместной работе Турции и Армении, о создании двусторонней комиссии и т. д., и т. п., однако ответа на поставленный вопрос не услышал, более того — ни разу даже не прозвучало слово «геноцид».

— Я поинтересовался, почему США, для которых права человека — один из главных принципов внешней политики, «не замечают» полное отсутствие этих прав в Китае, но зато «замечают» любое их нарушение в России? Ответ замечателен тем, что в нем вообще не фигурирует это самое «почему?» и, следовательно, нет необходимости в «потому что». Мимоходом госпожа Клинтон упомянула, что США критикуют Китай, но тут же оговорилась и объяснила — такие великие державы, как Китай и Россия, должны сами разрешить свои проблемы.

Самая яркая иллюстрация — ее посыл о том, что разные люди видят одно и то же событие разными глазами. Мол, мыв России видели события в Абхазии и Южной Осетии своими глазами, а они в Америке — своими, и искусство заключается в том, чтобы постараться увидеть событие глазами другого человека, другой страны, понять его/её реакцию. И ведь она права: я всегда говорю о том, что каждый смотрит на мир со своей колокольни, и обязательно надо залезть на колокольню другого, чтобы понять его точку зрения. Однако госпожа Клинтон лукавит, она прекрасно понимает: по существу нет никакой разницы между Косово и Абхазией/Южной Осетией, но это не мешает ей весьма, на мой взгляд, изящно свести дело к рассуждению о разнице восприятия.

Еще один пример — вопрос о том, к чему стремятся США в своей внешней политике: к тому, чтобы сохранять равновесие, покой в мире, или к тому, чтобы изменить мир? Любой выбор — подобно плохому шахматному ходу — позволит оппоненту перейти в атаку. Что делает Госсекретарь? Она совершает два хода в одном, говоря, что США стремятся и к первому, и ко второму. Ну, а потом обосновывает.

В России, особенно в некоторых властных кругах, бытует мнение, будто США хотели бы видеть Россию слабой и беспомощной. Эта точка зрения не нова. Можно заменить США любой другой западной (впрочем, и восточной) страной или организацией, уходя при этом в глубь истории. «Окопная» психология, менталитет «круговой обороны» постоянно проявляются в том, как Россия — имперская ли, советская ли — строит свои отношения с окружающим миром. Не могу сказать, что понимаю причины такого взгляда, — лишь констатирую факт.

Очевидно, что слабая страна, но вооруженная, в том числе ядерным оружием, гораздо опасней сильной. Слабая страна непредсказуема, она живет в состоянии страха, постоянных опасений, глубоких подозрений и недоверия. Сильная страна, напротив, уверена в себе и не будет действовать под влиянием таких эмоциональных, лишенных логики факторов, как страх, подозрения и прочее. Когда Хиллари Клинтон говорит, что Америка заинтересована видеть Россию сильной, она выражает совершенно реальный интерес ее страны. (На всякий случай напоминаю: сильная Россия вовсе не означает слабую Америку.)

Я хочу обратить особое внимание на слова Клинтон о том, что американцы больше верят в будущее России, чем мы сами. Это означает, что упаднические, нигилистические, циничные настроения, которые и в самом деле характерны для нынешней России, особенно среди людей более образованных, более имущих, более «продвинутых», известны американскому руководству.

Пожалуй, более всего меня удивило, насколько откровенно ответила госсекретарь на вопрос о главных проблемах Америки и особенно о том, как функционирует демократия. Эта тема сегодня занимает внимание многих, высказывается мнение, что демократия как политическая система исчерпала себя и становится тормозом; другие утверждают, будто демократия оттеснена крупным капиталом, который и есть сила, диктующая порядок в мире, в том числе в так называемых демократических странах. Это тема для другой книги, но слова Государственного секретаря США о том, что среди главных проблем страны на первом месте стоит функционирование демократии, — это, на мой взгляд, настоящая сенсация. Хотя мало кто обратил на нее внимание.

И последнее: когда Хиллари Клинтон назвала главным достоинством человека умение прощать, я вздрогнул. Вспомните ее турбулентные отношения с Биллом, историю Моники Левински, которая чуть не стоила Биллу Клинтону президентства и семьи, и вы поймете: этот ответ говорит о Хиллари Клинтон больше, чем любые многостраничные исследования.

Кирсан Илюмжинов

шахматист, политик, предприниматель

В. ПОЗНЕР: Глава Республики Калмыкия, президент ФИДЕ Кирсан Николаевич Илюмжинов. Знаете, я за свою довольно долгую жизнь встречал множество людей. Но впервые вижу человека, который утверждает, что он побывал на межкосмическом, межпланетном корабле с инопланетянами. Причем случилось это в сентябре 1997 года — правильно? Это правда так и было?

К. ИЛЮМЖИНОВ: Конечно, это было, я рассказывал об этом несколько раз в интервью, даже телеканалу «Би-би-си» в 1998 году.

В. ПОЗНЕР: Повторов не было?

К. ИЛЮМЖИНОВ: Нет. Но такое случилось, и как к этому относиться? Можно и с иронией. Но я верю в это, я с ними общался, видел. Это произошло в субботу, 18 сентября 1997 года. Я собирался в Калмыкию и вечером приехал домой на квартиру в Леонтьевском переулке, в Москве. Почитал книгу, посмотрел телевизор, пошел отдыхать. И когда уже засыпал, почувствовал вдруг, что балкон открылся, и кто-то зовет. Подошел, смотрю — такая полутруба полупрозрачная. Я зашел в эту трубу и увидел людей в желтых скафандрах. Меня часто спрашивают, на каком языке я с ними общался. Наверное, на уровне мысли, потому что не хватало немного кислорода, воздуха. Дали мне понять: «Вот здесь немного потрогайте, все будет нормально». И затем состоялась экскурсия по этому кораблю. Они сказали: «Сейчас нам нужно пробы взять с одной планеты». Я спросил: «Почему вы не ходите в прямой эфир по телеканалам и не говорите, что вы находитесь здесь, смотрите, общаетесь с нами?» Ответили: «Мы еще не готовы к встрече». И после так же обратно вернули. Я, наверное, не поверил бы в это, если бы не было троих свидетелей — моего водителя, министра и моего помощника, которые утром приехали и обнаружили, что меня нет (у них свой ключ был). Вещи на месте, балкон открытый — последний этаж. Посмотрели, начали звонить знакомым, затем собрались на кухне, обсуждая, куда еще позвонить, куда обратиться — потому что ничего не тронуто, квартира была закрыта. И вдруг я выхожу из спальни и говорю: «Готовьте яичницу, надо в аэропорт торопиться». Они спрашивают: «Где был?» «Летал. На тарелке был», — отвечаю. Они обиделись: «Мы тебя серьезно спрашиваем». После сели, начали логически рассуждать: все это время, около часа, они находились в квартире и меня не видели, один был в зале — мимо него я никак не мог пройти, и появился я из спальни, из которой дверь была открыта на балкон. Еще долго потом, несколько месяцев, они не могли отойти от шока. Я и сам до сих пор, беседуя с ними, верю и не верю в это.