Эзотерический мир. Семантика сакрального текста - Вадим Розин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Материнство. Воспитание детей. Творчество домашнего очага. Уход за больными и лечение. Этическое врачевание преступников. Преобразование природы. Совершенствование животных. Некоторые русла религиозной жизни. Творчество любви. И наконец, творческое оплодотворение души того, кого она полюбила. Вот в чем женщина незаменима и безгранично одарена».
После этих строк уже не удивляет фундаментальное положение Андреева о том, что Бог-Отец и есть Святой Дух, а вторая Ипостась Троицы не что иное, как «женственное начало».
«Таким образом, в учении о Троице и о Женственном аспекте Божества наличествует не перенесение «слишком человеческого» на сферы горние, а, напротив, понимание объективной полярности наших слоев — мужского и женского начала — как проекции непостижимой для нас полярности в существе Бога. «Бог есть любовь», — сказал Иоанн. Будут сменяться века, потом зоны, наконец, брамфатуры и галактики; каждый из пас рано или поздно достигнет Плеромы, божественной Полноты, и вступит в родимое Лоно, уже не только как дитя, по и как брат Божий; наши нынешние представления о Божестве исчезнут из памяти, как бледные, отцветшие, не нужные больше тени; по и тогда истина о том, что Бог есть любовь, не утратит своей истинности. Бог любит не Себя (такое предположение было бы кощунственно), но каждая из таящихся в Нем непостижимостей обращена любовью на другую, и в этой любви рождается Третье: Основа Вселенной. Отец — Приснодева-Мать — Сын.
Высочайшая из тайн, внутренняя тайна Божества, тайна любви Отца и Матери, отнюдь не «отражается» в человеческой любви: ничто в мире конечном не может быть соизмеримо или подобно сущности этой тайны. Но и ничто в мире, за исключением того, что исходит от начал богоотступнических, не может быть сторонним по отношению к этой тайне. В человеческой любви вообще, то есть в любви ко всему живому, выражается (а не отражается) существо Триединого, существо, которое есть любовь. В любви же мужчины и женщины выражается (а не отражается) внутренняя тайна союза Отца и Матери в той мере, в какой она нас достигает, будучи преломленной множеством слоев космического рода. В этом заключается коренное, онтологическое различие двух областей нашей духовной жизни, не имеющих между собой почти ничего общего, но на нашем нищем языке выражаемых одним и тем же словом»,
Поднимая на высоту «женственность», Андреев одним из первых уловил подспудные изменения, происходящие в нашей культуре. Суть их коротко заключается в падении ценности мужского начала и возвышении женского. Происходит бескровная, невидимая революция, переворот. Мужчина, как демиург, как опора семьи, как мироустроитель, все более и более теряет свое значение: он создал сомнительный, противоречивый мир, он больше не может обеспечить семью один, но только вместе с женщиной, его деятельность и цели уже не вызывают энтузиазма. Мужчина растерян, слаб, женствен, его претензии на ведущую роль смешны. Напротив, женщина как никогда начинает ощущать свою силу. Она дарит жизнь и любовь, воспитывает детей, ведет хозяйство. Женщина ближе к природе, более естественна, меньше связана карьерой, мнением общества, она душевно тоньше и здоровее, через детей — входит в Вечность, через Любовь — поднимается к Богу. Женщина набирает силу, расширяет свою активность и… сталкивается с консервативным, растерянным мужским сознанием, упрямо настаивающим на своих правах. Невольно возникают конфликты, трагедии, распадаются семьи, исчезает любовь. И этот процесс только начался, только набирает силу. Так что не случайно будущая светлая эпоха названа Андреевым «Розой Мира»; Андреев объясняет, что приход Розы Мира знаменует собой спуск на нашу планету Женственной Ипостаси Троицы (Ее зовут Звента-Свентана).
«Близится день Ее Долгожданного спуска в один из верховных градов метакультур. Там должна Она родиться в теле из просветленного эфира — дитя Демиурга и одной из Великих Сестер. С нею спустится в этот затомис из элиты Шаданакара сонм высочайших душ. Вот Она, надежда паша и упование, Свет и Божественная Красота! Ибо это рождение отразится в нашей истории тем, чго увидят наши внуки и правнуки: основанием Розы Мира, ее распространением по человеческим кругам всех стран и, если страшный срыв человечества не отбросит его вниз, вглубь мрака, приходом Розы Мира к верховной власти над Землей…
И не только Роза Мира отразит в Энрофе мистерию рождения Звенты-Свентаны в одном из затомисов — возрастание женственных сил и их значения в современности сказывается и везде вокруг. Этим и прежде всего этим объясняется всеобщее стремление к миру, отвращение к крови, разочарование в насильственных методах преобразований, возрастание общественного значения женщины, усиливающаяся нежность и забота о детях, жгучая жажда красоты и любви. Мы вступаем в цикл эпох, когда женская душа будет делаться все чище и шире, когда все большее число женщин будет становиться глубокими вдохновительницами, чуткими матерями, мудрыми водительницами, дальновидными направительницами людей. Это будет цикл эпох, когда женственное в человечестве проявит себя с небывалой силой, уравновешивая до совершенной гармонии самовластие мужественных начал. Имеющий очи да видит».
13Если Штейнер строит эзотерическое знание о предыстории и развитии всей нашей Земли, объясняя тем самым мировую историю, то Андреев сосредоточивается главным образом на истории России. Мировую историю он набрасывает лишь бледными штрихами. Основные ее события, по его мнению, определяются борьбой Провиденциальных сил, направляемых Христом, с демоническими силами Гагтунгра. Победное шествие по нашей планете Гагтунгра было приостановлено миссией Христа, который способствовал смягчению закона кармы, образованию церкви, расширению иерархии светлых сил.
«Всемирная мощь Христа неизмеримо возросла за эти века. Отброшенный назад Гагтунгр, однако, не только не смирился, а напротив, напряг и увеличил свои силы в борьбе с Христом. Он сумел неимоверными усилиями приостановить его миссию (прервав земную жизнь Христа), затем сделал ставку на уинраора Римской великодержавной государственности (на Римскую империю), и наконец, в его голове возник коварный замысел создать Антихриста, а людей превратить в дьяволочеловечество.
Говоря о том, что никакой демон, сколь масштабно грандиозен он бы ни был, не в состоянии породить ни одной монады, я надеялся, что на это обстоятельство будет обращено должное внимание. После очеловечения Планетарного Логоса решающей ареной борьбы сделалось человечество, и в демоническом разуме выкристаллизовалась мечта: создать, пусть медленно, такое человеко-орудие, которое в силах было бы осуществить в историческом плане абсолютную тиранию и превращение населения Земли в дьяволочеловечество. Опять проявилась творческая скудость демонических начал — ничего самостоятельного измыслить не удавалось; можно было только отдаться законам мышления «по противоположности» и рисовать себе картины, зеркально искаженно противопоставляемые силам и путям Провидения. Космосу противопоставлялся Антикосмос, Логосу — Принцип формы, Богочеловечеству — дьяволочеловечество, Христу — Антихрист…
А так как замысел — создать антихриста — имел в виду именно воплощение его в человечестве, то Гагтунгру оставалось одно: захватить одну из человеческих монад, оборвать с нее все ее одевающие покровы сиайры, то есть шельт, астрал и эфир, и постепенным трудом создан» для нее другие покровы из агги. Уничтожение ёе прежнего светлого шельга не находилось во власти Гагтупгра, но лишенный монады, как бы духовно обезглавленный, он мог бы пребывать в состоянии неограниченно долгой духовной летаргии где-то в своеобразном трансфизическом склепе в закоулках Гашшарвы. Похищение монады требовало неимоверных усилий и длительной подготовки.
Оно удалось только в IV в. н. э., когда Гагтунгр сумел вырвать из Ирольна одну человеческую монаду, в прошлом проходившую через инкарнацию еще в человечестве титанов, а теперь связанную с шельгом, едва успевшим закончить путь по Эпрофу в облике одного из императоров Рима. Но единственность подобного существа вызывала у Противобога опасение, ч то непредугаданное вмешательство Промысла сорвет демонический план. И в дальнейшем было похищено еще несколько монад — своего рода «резерв» или, если можно так выразиться, кандидаты в антихристы. В исторической перспективе вырисовывались жесточайшие схватки между ними, победа сильнейшего, удачнейшего и сосредоточение демонической работы именно над ним».
Как мы уже сказали, Андреев более подробно описывает историю России, которая, по его мнению, должна сыграть важную роль в мировом историческом процессе борьбы светлых сил с темными. Хотя он убежден, что «прозревает» историю России точно так же, как устройство мироздания (т. е. в процессе метаисторического познания), на самом деле, в этой части своего учения он поступает совершенно иначе. Взяв за основу эмпирический материал истории России и сочинения русских писателей, Андреев все это интерпретирует, осмысляет на основе схем и знаний, полученных им при характеристике мироздания и устройства человека (т. е. действует уже как историк, литературовед). В результате все исторические события России или коллизии, содержащиеся в произведениях русских писателей и поэтов, получают у Андреева двойную окраску: с одной стороны — это обычные исторические события и события художественной реальности, а с другой — это события метаисторические, обусловленные борьбой эгрегоров и уицраоров, Христа и Гагтунгра, Яросвета и Соборной Души России с темными силами. Чтобы почувствовать эту двойственность, уяснить природу андреевской интерпретации, приведем всего лишь два примера — трактовку Андреевым монгольского нашествия и творчества Александра Блока.