Рота Его Величества - Анатолий Дроздов

Официантка принесла борщ, и мысль моя сменила направление. Бифштекс поспел вовремя, когда я расправился с ним, Вера и Даша сидели перед пустой вазой, глядя на нее слегка осоловевшими глазками.

— Еще? — спросил я.

— Я… — начала Даша и икнула.

Я придвинул ей стакан с чаем. Она схватила и осушила до дна.

— Больше не надо! — поспешила Вера. — И без того живот заболит.

«С непривычки!» — дополнил я.

— Вы здесь часто бываете? — спросила Даша.

— Обедаю.

«От вашей перловки меня воротит», — хотел добавить я, но промолчал.

Они сделали понимающие лица. Даша заерзала на стуле.

— Илья Степанович, — спросила горячим шепотом, — правду говорят, что вы ари?

Вера с осуждением глянула на подругу, но Даша не обратила внимания. Я кивнул.

— Самый настоящий?

— Внесен в Бархатную книгу именным повелением императора.

— И Антон Витальевич?

Я сделал загадочное лицо: врать не хотелось.

— Вот это да! — восхитилась Даша. — Никогда не видела живых ари!

— Потому ходите на наши лекции?

Даша густо покраснела.

— Нам интересно! — пришла на помощь Вера.

— Правовая система Старого Света?

— Ну… — Вера потупилась. — Не только.

— Он красивый! — вмешалась Даша. — Антон Витальевич!

— Да ну? — усомнился я, ощутив некое подобие ревности.

— Голубые глаза, белая кожа, светлые волосы, к тому же они вьются! — перечислила Даша и закатила глаза. — Ни одной лекции его не пропустила!

«М-да! — подумал я. — Надо будет сказать Антону. Он мнит себя Цицероном».

— Девочки в него влюблены, — простодушно сообщила Даша. — Он женат?

Я покачал головой.

— Почему?

— Не встретил суженую!

Вера с Дашей многозначительно переглянулись, и я понял: Антон в опасности.

— Я тоже не женат, — сообщил я, но эта новость комсомолок не взволновала.

— Правда, что у вас в Петрограде дворец? — спросила Вера.

— Особняк, — уточнил я, чувствуя обиду за их реакцию.

— Большой?

— Два этажа.

— Сколько комнат?

— Восемнадцать.

Глаза их округлились.

— Вы там жили один?

— Почему? Брат, сестра, — стал перечислять я, — мажордом, повар, горничная… Полно народу!

— У нас на семью дают комнату, — вздохнула Даша. — Многие живут в общежитиях, по трое-четверо. Бывает и по десять.

«Знакомо», — подумал я.

— Вы оставили дом, богатство, чтоб перебраться в Союз? Добровольно?

Я виновато склонил голову.

— У нас многие этому не верят. Есть такие, что говорят: «Дурак!»

«Как они правы!» — подумал я.

— Не слушайте! — вмешалась Вера. — Сами они дураки! Во все времена были люди, которые пренебрегали положением, богатством ради того, чтоб быть с народом. Вы честный человек и не захотели угнетать веев…

— Ари не угнетают веев.

Она осеклась.

— У меня было время познакомиться с вашими учебниками, барышни! То, что в них написано, полный бред. Политическая власть в Новой России принадлежит ари, но промышленность, финансы и сельское хозяйство в руках веев. Это они установили для наемных работников десятичасовой рабочий день и платят им гроши. Веев угнетают сами же веи, ари всего лишь не подпускают их к руководству страной. Если б ари исчезли, ничего б не изменилось. Диалектика!

— У нас лучше?

— Гм! — сказал я.

Она смотрела требовательно.

«Обещал! — вспомнил я. — Ответить на вопросы…»

— Ваше политическое устройство справедливее, чем в Новой России. Бесплатные медицина и образование, пенсии для стариков и инвалидов. Нет безработицы, общественные блага распределяются равномерно. Беда в другом: благ мало! Все одинаково нищие.

Вера надулась:

— Вы неправильно понимаете ситуацию! Мы бедны из-за вас! Ваши цены на зерно…

— Хлеб можно вырастить самим!

— У нас мало земель!

— Земель немного, — согласился я, — но они плодородные. Ваши зерновые по качеству лучше импортных. Дело в другом. Вы собираете семь центнеров с гектара, в то время как веи — двадцать. Если б вы собирали четырнадцать, то строили б нормальные дома, а не пихали по десять человек в комнату. Двадцать центнеров с гектара принесли бы вам независимость от поставок продуктов. Тогда не вы бы просили зерно, а веи умоляли его купить — у них перепроизводство. Соответствующей была бы цена. Между Союзом и Новой Россией не стало бы вражды — за что воевать? Вам не понадобилось бы содержать огромную армию, а это не только расходы, но и отвлечение от процесса производства тысяч молодых, здоровых и образованных мужчин. Вот вам влияние экономики на политику. А как бы изменилась жизнь! При двадцати центнерах с гектара пирожные продавали бы на каждом углу и стоили они б копейки!

— Но почему? — воскликнула Даша. — Почему у нас не двадцать?

— Потому что сеют и убирают не крестьяне, а инженеры, рабочие и студенты. Вы ездите на картошку?

— Конечно! — сказала Вера. — Мы комсомолки!

— И разбираетесь в сельском хозяйстве?

— Ну… — смутилась Вера.

— Вы срываете с учебы студентов, забираете с заводов рабочих и инженеров, отправляя их на сезонные работы. Почему? На селе некому работать. Труд там тяжелый, а жизнь и того хуже. Крестьянин не заинтересован в результатах труда и при первой возможности сбегает в город, где сытнее и теплее. Если не может сбежать, выпихивает в город детей. Села вымирают. Вы заимствовали колхозный строй в самом худшем его варианте — периода тридцатых годов прошлого века. А теперь маленький пример: СССР, имея в избытке пахотных земель, завозил хлеб из-за границы. После развала СССР Россия хлеб покупать перестала, более того, экспортирует его. Что изменилось? Добавилось тракторов, комбайнов и другой техники? Ничуть! Увеличились субсидии сельскому хозяйству? Наоборот, уменьшились. Сельское хозяйство в России не является образцом для подражания ни для кого в мире, тем не менее хлеб есть. Почему? Изменились общественные отношения, у людей появился стимул производить больше. Это наука, барышни!

— Какая наука? — насупилась Вера.

— Марксизм!

— Мы изучаем марксизм!

— «Капитал» читали?

Барышни отрицательно покачали головами.

— Слава богу! У меня была знакомая, прочитавшая «Капитал», она его постоянно цитировала.

— И что? — заинтересовалась Даша.

— Мужчины обходили ее за километр!

Даша прыснула, Вера улыбнулась.

— Вы интересный человек, Илья Степанович! — сказала со вздохом. — Но не большевик!

Я развел руками.

— Вам у нас не нравится?

— Отчасти.

— А что нравится?