Дзержинский. Кошмарный сон буржуазии - Мартын Лацис

Посещение Волховстроя.

Однажды, рассказывая Феликсу Эдмундовичу о наших достижениях в области металлургии, я сообщил:

– К сожалению, все наши работы производятся в Ленинграде, а вам, как председателю Главметалла, было бы интересно посмотреть их.

– Ну что же… В ближайшие дни я как раз собираюсь в Ленинград: хочу посмотреть Волховстрой, можно будет осмотреть и ваши лаборатории.

Мы приехали в Ленинград. На Волховстрой ехать надо было на дрезинах.

– Может быть, лучше взять паровоз и поехать с ним? – спросил Реденс Беленького.

– Надо пойти спросить Старика.

– Ни за что не согласится. Знаешь, как он не любит паровозов, отдельных поездов. Наверняка намылит голову, чтобы даже не обращались к нему с подобными вопросами.

– Ну, придется тащиться на дрезине.

Реденс махнул рукой, и мы пошли садиться.

В большой комнате – конторе Волховстроя – нас познакомили с общим планом строительства. По отдельным чертежам просмотрели все схемы, а затем отправились лазить по плотине и шлюзам. Громада цемента, бетона, лесов, балок – все это было как бы воплощением великого строительства Союза и произвело на всех нас большое впечатление.

Дзержинский интересовался, сколько стоит нам этот опыт строительства.

– Скажите, – в упор спрашивал он инженера Графтио, – если бы теперь нам нужно было строить Волховстрой с учетом всего опыта, то на сколько это стоило бы дешевле?

Графтио молчал, как бы раздумывая, и переминался с ноги на ногу.

– Ну, как вы думаете, процентов на шестьдесят дешевле стоило бы?

– Шестьдесят не шестьдесят, но процентов на сорок.

– А как же вы думаете амортизировать? Неужели будете ставить действительную стоимость сооружения в счет потребителям энергии?

– Будем ставить действительную стоимость.

– Правильно ли это будет?

Закипел спор.

Феликс Эдмундович со свойственной ему воспламеняемостью доказывал, что необходимо вести линию на снижение себестоимости, а следовательно, находить источники покрытия расходов где-нибудь в другом месте.

После бесконечного количества лестниц, ступенек, по которым мы ходили вверх и вниз, мы вышли наконец к станции. Дзержинский улыбнулся и сказал:

– Ведь вот доктора совсем запретили мне даже на третий этаж подниматься по лестнице, а сколько я исходил здесь, и ничего.

Мы поехали обратно.

В Ленинграде успели осмотреть еще горно-металлургическую лабораторию. Обошли ее помещение, побывали в огромном машинном зале, заглянули в металлургическую, где производилась опытная плавка различных сплавов.

Научные работники толпились, с интересом вглядываясь в высокую фигуру легендарного для них Дзержинского, который внимательно расспрашивал о значении каждой работы и приборов для практических задач промышленности.

В этот же вечер он делал доклад в Деловом клубе, где, между прочим, сказал:

– Управление нашей промышленности действительно сочетается из двух элементов: техники и знания… Когда все элементы, от которых зависит успех дела, будут гармонически спаяны, мы легко осуществим то, что для многих может казаться сейчас мечтой: мы достигнем в области техники большего, чем достигли капиталистические страны… Сейчас, когда мы в общем и целом достигаем почти полного использования того, что нам досталось от старого, когда перед нами стоит вопрос о создании нового, мы можем и должны использовать последнее слово науки. Я должен здесь, к чести советской научной мысли, сказать, что III съезд Советов, отметивший значение наших научных институтов, не ошибся. Действительно, русские изобретения и русская техническая мысль стоят очень высоко; им надо создать такие условия, в которых они могли бы свободно развиваться…

Ф. Э. Дзержинский был одним из немногих ответственных партийных товарищей, которые близко познакомились с работами наших научных институтов, лично видели результаты этих работ, а также и самих работников.

Почувствовав заложенный в них энтузиазм и энергию, он крепко схватился за этот мощный рычаг для продвижения вперед социалистической промышленности. Конечно, задачи сегодняшнего дня властно требовали внимания и всего времени, однако он находил возможность уделить часть своих занятий вопросам организации науки. О поддержании науки он говорил на XIV партийной конференции, на III Всесоюзном съезде Советов.

На заседании в Совете Труда и Обороны, когда защищалась смета одного из научно-промышленных институтов, Феликс Эдмундович сказал:

– Пора же, наконец, нам обратить внимание на науку, которая подходит так близко к строительству промышленности и дает нам возможность работать, имея необходимые средства…

На реплику представителя Наркомфина, что один из институтов просит присвоить ему имя Ленина, очевидно желая этим путем достать себе побольше денег, Дзержинский, вспылив, заявил:

– Да! Но он вполне достоин носить это имя!

Весной я как-то пришел в приемную Ф. Э. Дзержинского и встретил его выходящим из кабинета.

– Ну что, – обратился он ко мне, – я, кажется, проиграл пари?

– Какое пари? – спросил я.

– А я держал пари о том, свяжется ли за этот год наука с промышленностью близко или нет. Я утверждал, что «да»… Год уже проходит; боюсь, что проиграл.

– Нет, не проиграли, товарищ Дзержинский. Я вам пришлю резолюцию по целому ряду докладов перед представителями промышленности, и вы увидите, что вы выиграли.

– А меня берет сомнение.

– Когда же можно к вам прийти?

– Знаете, я страшно занят – ни минуты свободной. Еду на две недели в отпуск, пожелайте мне счастливого пути, а когда я приеду, давайте увидимся.

После поездки в Крым Дзержинский хотел объехать горные районы Украины, Северного Кавказа, Азербайджана и другие. Я написал ему записку с просьбой взять и меня в поездку, чтобы в дороге, на свободе, решить все наболевшие вопросы.

Получил от него ответ: «Столько у меня было дела, что я не успел с вами переговорить. Я очень рад, что вы согласились работать в Горном управлении. Это, безусловно, сблизит науку с практикой. Мы, к сожалению, не нашли путей, достаточных для необходимой увязки; между тем без использования науки в практике мы никак не сможем справиться с задачей. Я буду очень рад, если вы сможете поехать со мной. Ваш Дзержинский. 17.IV.1926 г.».

К сожалению, Ф. Э. Дзержинский дальше Харькова не мог уехать (трудное положение металлопромышленности, которым он занялся вплотную, требовало его участия в ряде совещаний и заседаний), а я уехал один на Северный Кавказ.

Здесь, в одном из ущелий, на разведках свинцовых руд я услышал потрясающую весть о смерти Феликса Эдмундовича Дзержинского. В первый момент ум отказывался верить случившемуся. Как-то само представление о смерти не подходило к такой кипучей и жизненной натуре. Тяжело было возвращаться в Москву, где сошел в могилу человек, подошедший так близко к нам – работникам в сфере организации науки и техники.