Полный НяпиZдинг - Макс Фрай

Один мой друг, который за свою жизнь прочел душеспасительных проповедей больше, чем мы все вместе съели котлет, говорил (смеясь), что если хочешь, чтобы тебя действительно слушали, следует проповедовать исключительно в отделениях реанимации, там все поймут.

(Не потому, кстати, что люди настолько корыстны, и спешат напоследок выслужиться перед неведомым Непоймичем с большой буквы, а потому, что близость смерти действительно открывает в человеке врата, ведущие в космос, и потайную дверь в глубокие подвалы его персонального хаоса, так что слушать других и понимать становится технически легче, такая штука. Ну и терять уже почти нечего, поэтому не так страшно соглашаться с тем фактом, что твой видимый, слышимый, ощупываемый мир — даже не верхушка айсберга, а муха-однодневка, присевшая там отдохнуть.)

Мне кажется, всякая осень приоткрывает в нас те же ворота и ту же дверь в тот же самый подвал. Не так широко распахивает, как близость персональной смерти, но все-таки приоткрывает какую-то щель.

Осенью смерть становится ближе ровно настолько, чтобы легче стало слушать других, включая неведомое Непоймичто с большой буквы. А уж Оно умеет рассказывать, такие телеги гонит, знали бы вы.

Ну, собственно, вот прямо сейчас и можно узнать. Если прислушаться.

Ой! — Что с тобой?

Магия (процессы, которые в рамках культуры, данной нам в стереотипах, можно называть «магическими») — это соблазнение мира. Инициатор процесса старается обратить на себя внимание реальности и убедить ее вступить с ним в определенное взаимодействие, в идеале, сулящее удовольствие обеим сторонам (но где мы, а где идеалы).

С реальностью обстоит примерно как и с людьми — ее можно соблазнить, не испытывая любви, почему нет, многие так делают. Но особого толка от этого не будет. Потому что, во-первых, невелико удовольствие. И, во-вторых, надолго этот роман не затянется. Реальность не дура, заскучает, развернется и уйдет. И все.

Иллюстрацией такого кратковременного романа является так называемый «мистический опыт», то есть разные необъяснимые происшествия, которые почти со всеми случались в юности, на пике избытка дурной веселой витальной силы, а потом прекратились, вместо прощальной записки на подушке милосердно оставив подсказку, как придумать рациональное объяснение той небольшой части произошедшего, которая каким-то чудом осталась в памяти. Ну и придумали, и хорошо стали жить, с комсомольским задором неофитов презирая тех, для кого все это драгоценное зыбкое необъяснимое по-прежнему не пустой звук.

С реальностью обстоит примерно как и с людьми — самые великолепные, незабываемые соблазнения все-таки случаются по любви.

Любовь к реальности всегда взаимна, в этом смысле нам с ней повезло. Можно не бояться отказа. И шансы прожить вместе долго и счастливо, то есть вечно и небессмысленно, в этом случае очень велики.

Самая большая заковыка, однако, с любовью. Потому что правильно выполнять это упражнение не умеет почти никто.

Любовь — это не мысли о любви. И не телесное притяжение. И не невозможность (на самом деле, просто сильное нежелание) остаться без объекта. Вот все, абсолютно все, что приходит нам в голову при слове «любовь», все эти наши культурные стереотипы и трогательные заблуждения — совершенно точно не она. А просто разные формы привязанности.

Любовь — это когда где-то в районе сердца развязывается (в идеале развязывается, на практике обычно просто немножко распускается) туго затянутый узел, и ты вдруг начинаешь ощущать, как сквозь тебя течет весь этот невероятный непознаваемый мир, видимый и невидимый вперемешку (да елки, они вообще суть одно, мало ли, что нам кажется), заранее готовый соблазниться. Реальность на самом деле только этого и хочет — быть соблазненной по большой любви, в этом смысле нам с ней повезло еще раз.

Магия (процессы, которые мы привычно называем магией, что бы на самом деле ни называли мы этим давным-давно сошедшим с ума и забывшим собственный смысл словом) в этой реальности штука чрезвычайно медленная, инерция материи уж больно велика. И зачастую именно поэтому недоказуема — поди доживи еще до какого-то результата.

А любовь (не та, чей образ в том или ином виде живет в наших бедных глупых начитанных головах, а данная нам в ощущениях развязанного узла в районе сердца) — это катализатор. Кому удастся хоть немного ослабить этот узел, тем будет владеть весь мир.

Он надо мной смеется

С стороны, вероятно, кажется, будто у меня с городом Вильнюсом лирические отношения. Он стоит на холмах, весь такой красивый, хоть и слегка помятый после вчерашнего вследствие разнообразной исторической правды, журча реками и бренча храмовыми колоколами, а я по этим холмам порхаю, как грузный ночной мотылек, собирая романтический нектар необузданных фантазий.

Хрена лысого. Отношения у нас деловые. Я на него работаю, а он за это платит мне возможностью жить на границе между человеческой слепотой и демонической зоркостью, не особо тупея от первой, но и не впадая в безумие от второй; впрочем, точку можно было бы поставить сразу после слова «жить», и это тоже было бы правдой.

Поскольку работаю я хорошо, мне регулярно выписывают премии; в основном в виде погоды. Чем лучше я работаю, тем теплей у нас декабри; на апельсиновые деревья по берегам Нерис я пока, увы, не нарабатываю. Но очень стараюсь.

Ясно, что деловые отношения лучше строить, основываясь на взаимопонимании. С этим у нас все в порядке. Я понимаю его, будем честны, как мало кто. И он видит меня насквозь. Не потому что мы такие проницательные. Мы просто очень похожи. Практически близнецы. Только он — город, а я — человек. Поэтому он у нас старший. Он — начальник, я — дурак. Но взаимопониманию это не препятствует.

Как это часто случается между близнецами (и просто сиблингами), старший меня постоянно дразнит. Вечно смеется надо мной. Это мне давно было понятно. Но с тех пор, как в магазинах города появились съедобные ключи (из твердого темного шоколада) и прилагающиеся к этим ключам замки, которые тоже можно сожрать (предварительно отперев, или оставив, как есть), у меня натурально нет слов, чтобы выразить охватившее меня в связи с этим возмущение. В смысле, восхищение. Ну, то есть праведное негодование.

В общем, мне нечем крыть.

Осень

Часов, что ли, в пять пополудни спустились с холма Тауро, обернулись