1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Хотя журналист сохранил имя девушки в тайне, администрация, решив избавиться от особы, бросившей тень на репутацию университета, ознакомилась с деталями и сумела установить, что виновница — студентка Линда Леклер, а затем потребовала ее исключения. Студенты начали протестовать против такого решения, причем многие утверждали, что оно могло быть принято только по отношению к женщине. Но странным образом борьба Линды Леклер и проблема «жить или не жить» в течение нескольких недель не только не сходила с первых полос «Нью-Йорк тайме», но и освещалась изданиями, имевшими резонанс на уровне всей страны: «Тайм», «Ньюсуик», «Лайф» и другими. День за днем разворачивалась эта драма на страницах «Таймс»: вот совет университета Бернард дал девушке возможность выступить в свою защиту, вот приходят сотни человек послушать ее, вот она говорит о правах личности и вот наконец, «одетая в короткое ярко-оранжевое платье, ослепительно улыбается, читая окончательный вердикт: исключение заменено запретом посещать университетское кафе».

В материалах, опубликованных «Таймс», также упоминалось, что многие студенты, которым задавали вопросы об этой истории, «удивленно качали головами». Прессе за пределами университета это событие казалось важным свидетельством изменений, происходящих в обществе. Студентам 1968 года, как и большинству из нас сегодня, трудно было поверить в то, что такой незначительный случай мог попасть в газеты.

Два дня спустя «Таймс» продолжила тему, опубликовав статью о родителях Леклер под заголовком «Родители в отчаянии от поведения дочери в Бернарде». В ней приводились слова Пола Леклера из Гудзона (Нью-Гэмпшир): «Нам стыдно смотреть людям в глаза, мы не знаем, что делать... да, личность может поступать, как ей заблагорассудится, но когда ее поведение становится образцом для сотен людей — это неправильно».

Президента университета Бернард Марту Петерсон не удовлетворил чересчур мягкий приговор совета, и она попыталась исключить Леклер, вопреки принятому решению. В ответ студенты организовали у ее кабинета сидячую забастовку. Петиция, подписанная восемьсотпятьюдесятью студентами Бернарда, также содержала протест против исключения. В канцелярию хлынул поток писем как в поддержку второкурсницы, так и с нападками на нее. Она объявлялась символом всего, чего угодно, от гражданских свобод до упадка семьи в Америке.

Марта Петерсон заявила: «К нашему сожалению, мы также узнали, что общество испытывает буквально ненасытный интерес к теме секса в студенческом городке». Однако то было не простое любопытство. В прессе отразилось всеобщая точка зрения: «новому поколению» присуща «новая мораль». И к худу или к добру, но поведение молодежи свидетельствовало о наличии в обществе совершенно противоположных ценностей и моральных принципов, что принимало подчас весьма своеобразные формы. В одном из своих сочинений Эд Сандерс выражал уверенность: «через сорок лет все признают, что «Йиппи!» и те, кто в 1967—1968 годах участвовал в общей буче борьбы за мир, — важнейшая сила в культуре и политике за последние сто пятьдесят лет существования американской цивилизации». В то время изменчивость считалась основным свойством человеческого общества: иногда это вызывало панику, иногда — радость. Журнал «Лайф» писал: «В далеком будущем некий специалист по сексуальной антропологии, который станет анализировать таблетки, просмотры кинофильмов под открытым небом, работы Гарольда Робинса, небоскребы «Твинз» и другие артефакты американской сексуальной революции, сможет рассмотреть случай Линды Леклер и ее бойфренда Питера Бера как момент изменения морали нашей эры». Итак, вместе с осадой Хью, морскими пехотинцами, окопавшимися в Кхе-Сан, разгоревшейся войной в Биафре, расследованием сената инцидента в Тонкинском заливе, послужившего поводом к началу войны во Вьетнаме в августе 1964 года, выходом Дучке и членов немецкой Эс-дэ-эс на улицы Берлина, отказом чехов и поляков подчиняться Москве, — вместе со всем этим решение студентки Бернарда жить в комнате своего бойфренда, находившейся через дорогу от ее дормитория, попало на первые страницы журналов и газет.

Бойфренду Линды Леклер, кажется, не задали ни одного вопроса в ходе полемики. Сама Линда ушла из университета, после чего парочка присоединилась к коммуне. Бер, который, в отличие от нее, закончил обучение и получил диплом, впоследствии стал врачом-массажистом. В Бернарде смягчили правила: теперь, для того чтобы покинуть кампус, требовалось только разрешение родителей. Но осенью 1968 года студентки восстали даже против этого.

Существовала одна вещь, которая всегда интересовала Марка Радда, выросшего в обеспеченном пригороде в Нью-Джерси по соседству с бедным Ньюарком. Он часто спрашивал у родителей, почему они не остановили нацистов, когда те впервые пришли к власти. Несомненно, они могли попытаться хоть что-то сделать. Несмотря на свое постоянное ворчание по этому поводу, учась в средней школе, он не проявлял особой активности в вопросах политики. Он жил в благоустроенном Мейплву-де, куда его родители перебрались уже на склоне лет, после того как отец начал преуспевать на рынке недвижимости. Отец его был подполковником резерва, изменившим свою фамилию, напоминавшую еврейскую, на английский лад, чтобы уберечься от антисемитских проявлений в свой адрес на военной службе

Формирование у Марка Радда интереса к радикальной политике, как было и со многими людьми его возраста, не обошлось без журнала «Синг аут!», посвященного музыке фолк и песням протеста. Так он заинтересовался музыкой Ледбелли, Вуди Гатри и Пита Сигера. Ему нравилось учиться, причем немало книг он прочел по совету своей подружки — она разбиралась в политике и считалась интеллектуально развитой. Она даже была знакома с пасынком Герберта Маркузе Майклом Ньюманном, который позднее жил в одной комнате с Раддом во время учебы в колледже. Старший брат Ньюманна Томми был участником «группы единомышленников» «Ублюдки» из Ист-Вилледжа.

Радд никогда не занимался спортом. Много лет спустя он любил повторять, что его спортом был секс — чтение и занятия сексом с любимой девушкой, которая отправилась учиться в колледж Сары Лоренс. Радд хотел поступить в Чикагский университет, отличавшийся тем, что в нем были отменены спортивные занятия. В конечном итоге он выбрал Колумбийский университет, желая быть поближе к своей возлюбленной. Однако, как это часто бывает, оказавшись в колледже, оба завязали новые отношения.

Можно сказать, что, несмотря на консерватизм, присущий всем учебным заведениям, входившим в «Лигу плюща», Колумбийский университет оказался для Радда удачным выбором. Здесь, где возникло само выражение «разрыв между поколениями», Радд не был на хорошем счету у администрации, зато отношения со студентами складывались гораздо лучше. Подобно Радду большинство учащихся Колумбийского университета не выглядели атлетами. Радду рассказали, что университет поставил своеобразный рекорд: двенадцать лет подряд его футбольная команда проигрывала все матчи. В перерывах между матчами команда показывала специальные номера; один из них назывался «Ода диафрагме». Студенческих организаций было мало. Летом 1968 года Радд и его друзья арендовали помещение на 114-й улице на летний период и дали ему название «Сигма Дельта Сигма».

В 1965 году, когда Радд стал студентом колледжа, Эс-ди-эс отказалось от бесполезных попыток создать свои организации в городах страны и осознала, что кампусы колледжей являются гораздо более благодатной почвой для привлечения сторонников в ее ряды. Однажды вечером, в начале первого года пребывания Радда в колледже, Дэвид Гилберт постучался в дверь Радда и сказал: «У нас намечается собрание, на котором мы будем кое-что обсуждать. Может быть, хотите прийти?»

«Это стало социальным явлением, — вспоминал Радд. — Люди так жили. Субкультура давала возможность славно развлечься. Девочки, наркотики — вот и все. В те дни никто не думал о том, чтобы выйти на Уолл-стрит».

Жизнь Радда в Колумбийском университете переменилась. Он стал радикально настроенным сотрудником отделения Эс-ди-эс в своем кампусе, посещал дискуссии и митинги, сам стучался в двери и планировал акции протеста. «Мне нравилось говорить о революции, о том, как изменить мир, улучшить его. На собраниях обсуждались важные вещи, затем мы переходили к действиям. Наверное, за пять лет я посетил больше тысячи митингов. Впечатление было совсем иным, нежели от занятий. Сотрудникам Эс-ди-эс было очень многое известно. Они знали кучу всего о Вьетнаме, о революциях, направленных на свержение колониализма, о националистических течениях».

При этом для Радда особенно важным было то, что слово влекло за собой действие. «Я всегда ценил людей, которые могли читать, думать, дискутировать — и действовать. Можно сказать, это мой идеал интеллектуала», — рассказывал Радд в недавние годы. Он стал известен среди радикалов именно своим нетерпением, «вкусом» к действию, а его группу в Колумбийском университете сотрудники Эс-ди-эс прозвали «фракция акции». Побывав на Кубе, Радд привез с собой цитату из Хосе Марти, которую любил повторять Че: «Настало время топить печь, и только свет достоин того, чтобы его видеть».