Марш мертвецов - Даррен Шэн

Его лицо посерело. Он направил на меня руку с искривленным мизинцем.

— Ты забываешься! — взревел он. — Даже у мертвеца должны быть какие-то рамки.

— Нет, — возразил я. — Она дорога вам. Она единственная, кто для вас что-то значит. Вы ведь наверняка себя всего изгрызли, когда поняли, что сказали и что натворили. Сидели тут и думали, что теперь она либо умрет, либо впадет в депрессию, что вы уничтожили ту единственную, которую любили. Так вот нет, не уничтожили. Я с ней сегодня разговаривал. Она уезжает, хочет посмотреть мир, пожить полной жизнью, пока может. Она постарается стать счастливой. Она в кои-то веки смотрела в будущее с оптимизмом.

— Правда? — хрипло спросил Кардинал. Он хотел мне верить, но боялся, что я его обманываю.

— Правда, — тихо подтвердил я. — Спросите у своих шпионов. Она может стать счастливой. В ее счастье нет места для вас, но это ведь не страшно, правда? Вас это не должно беспокоить. Ее возвращение было бы сладким, как глазурь на торте, однако ведь сам торт — то есть ее счастье — главнее?

— Да, — тихо откликнулся Кардинал.

— А счастье ей подарил я.

Его глаза снова загорелись злобой и коварством, нить, протянувшаяся было между нами, оборвалась.

— Вот теперь все ясно. Ты ее спас… и решил, что этим заслужил помилование? — Он покачал головой: — Ошибаешься. Не действует.

— He помилование. — Я шагнул вперед, стараясь не слушать щелчки затворов. — Отсрочку. На пару часов. Дайте мне шанс. Может, сбежать и не удастся, но дайте хотя бы попробовать. Вы себе не простите, если откажетесь. Вы все-таки еще человек, Фердинанд Дорак, несмотря на всю вашу чудовищность. У вас есть чувства. Кончита не вынесет, если узнает, что вы убили меня здесь, в своем кабинете. А она узнает — так всегда случается. Можете потом отправить за мной гвардейцев — хоть весь город, если будет угодно. Пусть гонят меня как свора бешеных псов. Вы же знаете, они меня найдут. Мне не скрыться. Мне просто некуда деться, черт подери. Но моя кровь уже не будет на ваших руках. Вы будете непричастны. Отпустите меня. Дайте шанс. Может, тогда и кошмары перестанут сниться.

Он дернулся, услышав про кошмары. Я вдруг увидел человека, чудовище по рождению, но все же человека, запертого в собственной раковине, вынужденного быть таким, ненавидящего себя за это, но не способного измениться. Не будь он так ужасен, его можно было бы пожалеть.

— Вы уже старик, Ферди, — произнес я, и он снова дернулся. — Вы принесли столько зла, столько боли всем, включая себя самого. Я не прошу милости. Я предлагаю вам способ избавиться от вины. Убив меня здесь, вы ничего не выиграете, только загоните еще один гвоздь в крышку гроба, где лежит ваше сердце. Отпустите меня.

Речь получилась проникновенная, но проникновенные речи Кардинала не трогали. Такие мольбы он наверняка слышал тысячи раз. А вот Кончита и кошмары сделали свое дело. У каждого есть свой секретный код, комбинация кнопок, пароль, заставляющий нас действовать вопреки рассудку, логике и интуиции. Я подобрал пароль к Кардиналу. Если не сработает, игра окончена, а я труп.

— Даю тебе полчаса, — возвестил он, кивком показывая гвардейцам, чтобы те опустили пистолеты. — Больше ни слова. Ни единого. Ты меня убедил и выторговал себе отсрочку, но если ты сейчас откроешь рот… Полчаса. Ни минутой больше.

Я на негнущихся ногах пошел к выходу.

— Мистер Райми! — Его голос настиг меня у самой двери. Кардинал стоял, отвернувшись к окну, и в острых клиньях разбитого стекла отражалось его изувеченное лицо. — Все обратимо, — тихо произнес он. — Не суетись. Не гони вслепую. Не убегай, а ищи. — Я увидел на его лице улыбку. — Это лучший совет, что я когда-либо давал. Наверное, к старости стал сентиментальным. — Он опустил взгляд на часы. — Двадцать девять минут, мистер Райми.

Я понесся прочь.

Времени в обрез. Я осознал это еще до того, как примчался на первый этаж, выхватил свои ботинки у обалдевшего приемщика и со всех ног вылетел через главную дверь. Меньше получаса. Я глянул на часы. Пять минут уже прошло. Что можно успеть за такой ничтожный срок? Пусть бы он уж меня там наверху и прикончил.

Остановившись в глубине маленького парка, я уселся на железную скамью. Царапины, ушибы и сломанные кости саднили и болели, но я не обращал внимания. Кардинал сказал, чтобы я не гнал вслепую. Бегство без оглядки не поможет. Надо подумать. Есть ли выход?

В городе оставаться нельзя, это ясно. На час или два я еще смогу скрыться от преследователей, если повезет, но когда наступит утро и поползут слухи — мне крышка. Гвардейцы, наемные сыщики, таксисты, уличные шлюхи, копы, пацаны на великах — у Кардинала в городе повсюду глаза и уши.

Но куда же деваться? Сесть на первый же попавшийся самолет? Дохлый номер. Выходка отчаявшегося. Но отчаяние убьет меня быстрее, чем Форд Тассо и его парни.

Надо сосредоточиться на загадке моего прошлого. Ключ там. Кардинал советовал искать — что еще он мог иметь в виду? Я должен вернуться домой и докопаться до правды.

Я отмотал время до того дня, когда поезд притащил меня в город. Я ведь откуда-то приехал. Найти отправную точку, и я приближусь к разгадке. Путь вперед лежит через возвращение назад.

Я сосредоточился. Вызвал в памяти ту женщину, смутно знакомые улицы, лица, галдящих школьников. Попытался разглядеть названия улиц, здания, парки — хоть что-нибудь, что помогло бы опознать безымянный город или поселок.

Безнадежно. Память — как дырявое решето. Со временем я, может быть, и вспомнил бы, но времени — я глянул на часы — осталось всего четырнадцать минут. Мало.

Я помню свою жизнь здесь, в городе, во всех подробностях. Почему же нельзя вернуться хотя бы на пару дней раньше или на пару часов, когда я еще только садился в поезд? Воспоминания начинаются с того, как передо мной проплывают окраины, как поезд подходит к вокзалу, как я схожу на перрон и вижу тот диковинный дождь. Потом поездка на такси, встреча с дядей Тео. А до этого все…

Стоп. Чего-то не хватает. Я сошел с поезда, проследовал по перрону в город… Где-то тут какая-то заминка, пробел. Я ведь вышел не сразу. Я остановился, чтобы… чтобы предъявить билет. Но контролера на выходе не было, поэтому я оставил билет на память — показывать детям. У меня есть билет! Там должны быть указаны конечный и начальный пункты поездки. Если он у меня, я узнаю, откуда приехал!

Но куда же я его дел? Я рылся в воспоминаниях. На вокзале я сунул корешок в карман и забыл о нем. Потом откопал его, когда закидывал вещи в стирку. Вытащил в последний момент и запихнул… куда? В бумажник? Нет. Бумажником я пользовался часто, оттуда билет в конце концов вывалился бы и потерялся. Нужно было местечко понадежнее, значит… да, точно, поясной кошелек, купленный через неделю после приезда! А он остался у дяди Тео, потому что на ту трагически закончившуюся встречу я его не взял, да и потом тоже из дома не забирал. Даже не вспомнил о нем за все эти месяцы. Там ничего важного и не было — записки, пара снимков, мелочь. И билет.