Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил

Четвероногий проводник почти сразу свернул с железной дороги в боковые тоннели. Путь петлял по бесчисленным развилкам и коридорам; бесконечное разнообразие плоти осаждало зрение сплошным потоком новых впечатлений. В конце концов глаза сдались и перестали вглядываться, бессильно скользя по меняющимся узорам.

Эта прогулка живо напомнила Полыни другую, случившуюся в прошлом. Тогда она следовала за Нормой Выработки на пути к Радже, отчаянно пытаясь запомнить хоть что-нибудь, какую-то деталь, подсказку, которая объяснит, как вернуться обратно.

Теперь она хорошо понимала – невозможно запомнить то, что постоянно меняется. Здесь никогда не было простого и прямого пути. Обычная попытка сместиться на десять шагов по прямой линии превращалась в целое путешествие по лабиринту, единственным ориентиром в котором оставалась только необоснованная надежда на то, что тоннель вот-вот повернёт и выведет к цели.

И всё же… В этой запутанности ощущалась какая-то логика. Нитки тоннелей извивались, скрещивались и расходились без видимого смысла – но так казалось только на первый взгляд. Смысл был не в тоннелях, а в чём-то другом; в чём-то, что всегда скрывалось совсем рядом, за тонкой плёнкой стены. Иногда оно давало о себе знать гулким стуком, от которого трясло кишки; другие места шумели оглушительным свистом и шорохом могучих потоков. Это «что-то» всегда оставалось неподвижным, искажая пути своим влиянием, и это придавало лабиринту смутную, едва уловимую значимость.

Лошадь словно прочитал её мысли – но, как обычно, они исказились в его голове до неузнаваемости.

– Представь, что ты проросла, – сказал он на ходу.

– Что?

– Не что, а куда. Проросла, а потом лопнула и вывернулась наизнанку. Там, где была ты – теперь пустота. Там, где было что-то – теперь ты. Теперь ты стекаешь жидким фаршем вниз… Но хочешь-то наверх. Ты тут, там не ты, тут не там, а ты не ты.

– Но зачем мне лопаться?

– С теми, кто слишком много ест, это случается. Лопаешь. Лопаешься. Логично. Лошадно.

– Это… Это ты о Плёнке?

– Мы почти пришли, – Лошадь клацнул зубами в жутковатой улыбке, – несмотря на острую нехватку ног в твоём организме.

– Но у меня нормальное количество ног.

– Если считать тебя, меня и Поезд, то средняя норма ног в нашем тесном кругу – примерно три тысячи. Смотри!

Он резко завернул в очередной проход. Полынь шагнула вслед за ним и резко остановилась.

От простора огромной пещеры хотелось кричать.

Противоположная стена находилась так далеко, что терялась в дымке. Стены вздымались вертикально, но не сходились в потолок – они длились и длились, так долго и так высоко, что взгляд отказывался следить дальше. Полынь задрала голову и попыталась разглядеть, где же они кончаются, но ничего не вышло – глаза слепил странный и непривычный свет.

Из яркого зеленоватого сияния медленным осадком сыпались тёмные пятна. По мере приближения они превращались в… Полынь открыла рот, когда опознала в одном из пятен ботинок. Тот со свистом рухнул с невероятной высоты, но не отскочил от пола, а внезапно прилип к нему. И начал неторопливо погружаться.

В циклопической пещере не было пола. Всё пространство занимала поверхность огромного озера.

Падающие предметы выстилали жидкость толстым слоем, который на первый взгляд казался твёрдой землёй. Стоило только приглядеться, и в глаза бросались отдельные детали – медленно плавящиеся мешки; ошмётки одежды, распадающиеся на тающие нити; обломки всех форм и цветов, которые превращались в однородную густую кашу под воздействием розовой воды из озера.

– М-мусор?.. – прошептала Полынь новое слово, всплывшее из памяти.

– Отличный ботинок упустила, – со смешком сказал Лошадь, – тебе бы пригодился, бескопытное ты чудовище.

Полынь с дрожью оглядела гигантский зал. Хотелось с криком кинуться обратно в тесные и уютные объятия тоннеля, где потолок можно задеть рукой, а стены сжимают тебя жаркими боками. Тут же даже воздух холодил лёгкие кислым, жгучим смрадом, словно прогоняя незваных гостей.

Огромная глыба мусора рухнула в воду неподалёку, но не вызвала даже брызг; только ленивая волна подняла толстую корку и покатилась к берегу. Она стукнулась о бортик у ног Полыни, оставив на плоти пола шипящий и пузырящийся след.

Лошадь подошёл к краю, разложил копыто в кривую, костистую ладонь и попытался погрузить её в озеро; но в последний момент отдёрнул руку и рассмеялся.

– Что это? – спросила у него Полынь.

– Город осыпается. Отслаивается. Ошелушивается. Отторгает лишнее. Одним словом, гадит.

– Это сыплется прямо из Града?! – Полынь снова задрала голову и прищурилась.

Когда глаза немного привыкли к зелёно-синему сиянию, стало видно, что плоть Плёнки поднималась по стенам невысоко: из-под неё проступала другая поверхность – ровная и серая. Эта серость продлевалась вверх, насколько хватало взгляда. Ни дырочки, ни трещинки, чтобы вставить коготь.

– Не ты первая об этом думаешь, – раздался за спиной голос Лошади. – Крылья из рёбер и кожи. Мешки, надутые горячим газом. Бедная старая добрая Лошадь чуть не надорвалась со смеху, когда увидела идиота, отрастившего себе лестницу. Умеешь ходить по самой себе? Лестница, которая ходила сама по себе. Ха-ха.

Полынь резко развернулась к нему.

– У кого из них получилось?!

– Получилось? С чего ты это взяла? Попытка – не пытка, пытка – провал. Особенно здесь. Я не любитель буквальности, но, раз уж я в книге… Смысл тут прямой, как палка для битья.

– Тогда зачем ты меня сюда привёл?

– Ты хотела выйти из Плёнки. Ныряй. Только не вздумай это есть.

Полынь уставилась вглубь густого и воняющего озера. На её глазах огромный ящик, упавший совсем недавно, превратился в облачко мутной жижи вместе с содержимым.

– Но я распадусь на составляющие, – с недоумением сказала она.

– Зато вернёшься в Город. Вознесение, награда за тяжёлый труд… Копаем вниз, чтобы попасть вверх… По трубе.

– В Град? Вознесение происходит отсюда?!

Полынь присела и провела по поверхности озера когтём. Тот искривился и распался в жёлтый порошок.

– Но… Норма Выработки вознёсся… – прошептала она.

– Теперь работает тридцатью тарелками сразу. Город – это мы. Точнее, вы. Я-то просто Лошадь.

Весь мир в голове Полыни перевернулся с ног на голову. Обломки старой памяти толкались в черепе, сталкивались с новыми знаниями и сцеплялись в невероятные, чудовищные картины.

Она встала и отступила от берега ужасного озера, с трудом сдерживая дрожь.

– Мне… Я хотела бы выйти из Плёнки одним куском. Если это возможно.

Лошадь склонил длинную шею к озеру и попытался отпить розовой воды, но ему в лицо плеснула корка твёрдой и грязной пены.

– Тьфу… Тхуф… – он потряс головой и оглянулся на собеседницу. – Что ж ты сразу не сказала! Пойдём, пошли, топ-топ.

Полынь облегчённо выдохнула; после чего бросила последний взгляд на огромное, ярко освещённое поле, поверхность которого постоянно тревожили осадки.

– А Раджа сказал, что в Рай попадают только люди…

– Он прав, разве нет? Рано или поздно, так или иначе, Норма вернётся сюда. Выпадет дождём. Плюс тридцать шесть и шесть градусов, штиль, немного железобетонно с примесью скалы и стекла, переменная взмясь, водите осторожно.

– Переменная что?

– Взмясь.

– Ладно…

Полынь снова испытала желание схватиться за голову, переполненную словесным мусором Лошади.

– Пойдём, пойдём! – воскликнул он, нетерпеливо перебирая ногами. – Кстати, не хочешь на меня сесть?

– Но ты же сказал, что нельзя…

– Я не предложил. Я спросил, не хочешь ли ты.

– Нет, спасибо.

– Вот и молодец.

С каждым шагом воздух становился холоднее и суше. Начали зудеть части тела, лишённые кожи; каждый обнажённый позвонок и сустав теперь превратился в маленький огонёк боли. Толстый слой слизи, конденсатом собиравшийся на голой плоти, теперь истончился и начал подсыхать, превращаясь в твёрдые белые хлопья. Эта корка трескалась при каждом движении и осыпалась под ноги.