ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

— Дядьки, дяденьки! Дуйте на подмогу! Там одного вашего убило!

— Где? Кого?

— На железнодорожном переезде. Пожилой такой... В тарантасе ехал...

Кого-то оставили покараулить инструменты. До переезда добежали в минуты. Но помощь была здесь уже не нужна!

Осколок снаряда, выпущенного с «Ла-5», по воздушной мишени, выбрал себе на всем необъятном для глаза приокском просторе одно-единственное, хрупкое человеческое сердце, притом доброе и отзывчивое!

Человек, занимавший малопопулярную в армии и не романтическую должность училищного начфина, пользовался общей симпатией и уважением. Истый петербуржец, кадровый военный, он являл собой редкий, уже исчезающий тип офицера-интеллигента, образованного, воспитанного и заботливого. Он вечно помогал разгильдяям-курсантам разыскивать утерянные денежные аттестаты, умел утешить заплаканную офицерскую вдову; не был бюрократом и относился к младшим по возрасту и рангу столь же вежливо и ровно, как и к старшим. Вот этот-то милейший подполковник, возвращаясь из павловского банка с денежным ящиком, что стоял у него в ногах, как раз миновал открытый шлагбаум на переезде. И вдруг охнул, приложил руку к груди и удивленным тоном успел сказать вознице:

— Гляди-ка, Митрич, у меня — кровь!..

Когда лошадь свезла экипаж с дощатого настила, подполковник был уже бездыханен. Подоспевшие геодезисты застали подполковника в пролетке, откинувшегося на спинку сиденья с прижатой к груди ладонью. Кровь из прободенного сердца еще сочилась между пальцами.

На другой день стало известно, что не одни сослуживцы, но и высшее генштабное начальство в Москве уважало покойного. Москва велела на сутки отложить похороны, ибо в траурной церемонии пожелал участвовать сам глава управления, генерал-лейтенант Куприянов.

И в предобеденный горячий час работы к геодезическому зонту, под коим трудился со своей мензуркой и планшетом капитан Вальдек, приблизилась группа старших офицеров, а среди них — генерал-лейтенант. Училищное начальство выглядело в этой группе мелковато.

Бригадир отдал рапорт. Генерал сам подошел к планшету, спросил, почему урез воды на планшете не соответствует реальному. Капитан пустился в излишне долгие пояснения, все, мол, сделано усреднение, по опросу старожилов.

— Проверьте соответствие ориентирных линий планшета с геодезической сетью.

Сопровождавший генерала полковник поставил кипрегель линейкой вдоль черты, приложил глаз к окуляру. Произнес, после паузы:

— Веха... в трубе, товарищ генерал-лейтенант.

Планшет, видимо, показался начальству затертым. Словом, группе Рональда Вальдека суровая комиссия выставила за полевую работу тройку.

Несмертельно, однако же... по сердцу чуточку царапнуло!

Но строгий генерал, видимо, сам почувствовал, что проявил к курсанту-фронтовику несколько излишнюю придирчивость. Да и вид у генерала был располагающий к доверию: высокий, с хорошим лбом, добрым взглядом и пышными усами. От такого Рональд не ожидал напрасной обиды. И не ошибся: генерал запомнил курсанта Вальдека и на другой день после похорон подполковника явился в класс во время решения каких-то задач по карте. Он прекратил урок и вызвал капитана Вальдека к доске.

— Прошу вас, товарищ капитан, показать классу, как следует топографически обеспечить танковую атаку. Вот вам карта местности. Действуйте! Противник обороняет рубеж Юровка — Власово. Передний край нашей обороны проходит... вот здесь, вдоль сухого русла. Танковая рота сосредоточена в урочище Кудрявое, западнее высоты 43,1. Ближайшая задача для танкистов — удар по нас. пункту Юровка, дальнейшее развитие успеха в направлении укрепленной высоты Безымянная. Ваша задача, капитан, «поднять» карту для танкового маневра. Задача ясна?

— Ясна, товарищ генерал-лейтенант (еще яснее было Рональду Вальдеку, что генерал успел просмотреть «личное дело» капитана и заметил благодарность, вынесенную танкистом Ивановым).

— Через полчаса зайду, проверю. Класс повторяет задачу за капитаном.

Рональд выполнил работу торопливо, коричневым, синим и черным карандашами, как показалось ему самому, — не наилучшим образом. Однако генерал поставил в журнале жирную красную пятерку и приказал капитану зайти после уроков в учебную часть.

Беседовал здесь капитан Вальдек с самим генерал-лейтенантом, уже готовым к отъезду. В окно было видно, как волокут к генеральскому «ЗИСу» две кадки с живыми павловскими лимонами. В багажник погрузили ящик помидоров.

Кто-то командовал: «Тише, легче, осторожнее с лимонами! Чтобы так, с плодами, и довезти до Москвы!»

— Стало быть, вы изрядно знакомы с редакционно-издательским делом? И владеете несколькими иностранными языками? А как с геодезией?

— Не мне судить, товарищ генерал-лейтенант! Тем более, в присутствии самого начальника училища!

Присутствующее училищное начальство показало, что с геодезией — благополучно.

— Вы прибыли сюда по направлению Ташкентского пехотного?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант,

— Так вот, я полагаю, что в Ташкент вы больше не вернетесь. У меня на вас виды другие. Ведь вы — москвич? И квартира там у вас есть?

Рональд подтвердил.

— А семья где?

— Со мною была, в Ташкенте. Но жена — научный сотрудник Академии наук. С возвращением ее института из эвакуации она должна будет тоже вернуться в Москву.

— Ступайте, обедать, товарищ капитан! Ожидайте приказа при выпуске.

Выпуск происходил перед ноябрьскими. Капитану Вальдеку поручили слово от выпускников... Кое-кто уже ухитрился приложиться к яствам и питиям, приготовленным в столовой. Другие спешили проститься с училищными дамами — сотрудницами всевозможных служб, библиотеки, учебной части и просто преподавательскими женами. За трехмесячный учебный период возникали у курсантов и скоротечные романы, и даже более серьезные сердечные привязанности. Не избежал такой участи и герой нашего повествования... Были и ночные проводы с гудящей от усталости головой, была одна памятная ночь под открытым небом, с чтением стихов под луной, в душистом стогу сена... Он тогда возвращался, минуя вахту, через забор, зная, что дневалит приятель-лейтенант, не склонный к доносу... Самое странное, что героиня этой ночи ждала со дня на день приезда мужа из Ленинграда. Свою победу Рональд таил ото всех. Была в этой высокой, красивой ленинградской женщине глубокая тайна, и разгадать ее он не сумел. На прощание она торопливо перекрестила его и поцеловала в оба глаза. А муж-полковник... был уже дома. И, кажется, он очень гордился женою и справедливо ею восхищался.

Прибыл, наконец, и долгожданный фельдъегерь с приказом о назначениях — он опаздывал из-за объезда какого-то рассыпавшегося мостика.