Проект "Плеяда" - Андрей Каминский

— Пара мест есть, — кивнул кержак, — направо, если спуститься, будет ущелье — длинное, узкое, прямо в долину выведет. А налево, там по склону можно подняться немного, а потом с горы спустится. Спуск там, правда, крутой, можно и навернуться, но зато быстро — по ущелью идти дольше намного.

— Ясно, — кивнула Илта, — ну подождем Степанова.

Но и пришедший вслед за ними якут ничего нового не сообщил — назвал все то же ущелье. Спуск, названный Мирских он решительно отверг, сказав, что там «шею свернуть ничего не стоит». Кержак хмыкнул, пробормотав что-то нелестное о храбрости якута, но спорить не стал.

Вскоре они спустились в ущелье — узкое, темное, порой резко уходящее под уклон. Дело осложнялось тем, что по дну ущелья бежала быстрая горная река — то сужавшаяся небольшим ручейком, еле заметным под камнями, то вдруг выбивавшаяся могучим потоком из-под валунов, так что идти приходилось под самым берегом, прижимаясь к скользким от воды стенам. Японец, шедший первым, как самый легкий, один раз даже поскользнулся на скользких камнях и рухнул бы в воду, если бы в последний момент его не удержал бы за шиворот Свицкий.

Голые скалы над ними постепенно покрывались растительностью, появлялись и деревья — сначала редкие, потом все более частые, пока не пошла, наконец, сплошная стена леса. Илта поняла, что они почти у цели. Вот-вот, преодолеть последний крутой спуск — очередной обрыв, с которого речка водопадом стекает в небольшое озерцо, а дальше, за большим утесом до долины рукой подать — Мирских говорит, он видел эту скалу сверху. И хорошо, хоть пару деньков пройтись по ровной Муйской котловине, прежде чем опять карабкаться в горы — на этот раз Северо-Муйского хребта.

Акира, держась за выросший прямо из скалы куст, первым спрыгнул вниз, удачно приземлившись на широкий камень посреди озерца. Еще один прыжок — и он уже на берегу, шагах в десяти от заветного утеса.

Остальные уже собирались последовать примеру японца, когда ущелье вдруг огласил душераздирающий крик. Сначала Илта решила, что это вскрикнул японец, но тут же этому крику отозвался второй, потом третий, четвертый — во всех этих вполях смешались удивление и страх. Не успела Илта сообразить, что крики эти доносятся откуда-то спереди, как тут же раздался выстрел — один, второй, третий, — вразнобой грохотала целая канонада, причем, как могла определить Илта стреляли из разных оружей. Стены ущелья вокруг них затряслись, сверху посыпались камни. Куноити мельком успела подумать, что если начнется обвал им даже некуда будет убежать. Словно в ответ ее мыслям послышался низкий, рокочущий рык — словно снежная лавина сходящая где-то вдалеке, но приближающаяся с каждым мгновением. Поначалу Илта и подумала, что эхо от выстрелов вызвало обвал, но потом поняла, что дело совсем в другом.

Крики вдруг стихли, затих и оглушительный рык, но вслед за ним послышался новый звук — хруст костей и громкое чавканье. А потом послышались негромкие, тяжелые шаги, приближающиеся с каждым мгновением.

Илта вскинула карабин, одновременно услышав, как позади нее щелкнуло несколько затворов. Японец внизу, все это время застывший словно статуя, тоже опомнился, вскинув карабин, в ожидании того, что неспешно шло к ним по ущелью.

Из-за утеса, служившего им ориентиром, медленно выплывала огромная черная тень. Могучее тело, поросшее длинной шерстью, несли огромные лапы с острыми когтями, маленькие глазки зло смотрели на людей, красный язык плясал меж оскаленных зубов.

— Матерь Божия — чуть слышно прошептал за спиной Илты Свицкий, забормотал молитвы и кержак. Якут и финн молчали, но Илта была уверена, что они впечатлены выходящим из-за скалы зверем не меньше, чем она. А она была и впечатлена и напугана. Дело даже не в размерах зверя, хотя он превосходил всех, когда-либо виденных ею медведей. Даже в самых безумных охотничьих байках ничего не говорилось о медведях двух, а то и больше метров в холке. Не слышала она и о зверях, чей мех был бы черным — не темно-коричневым, даже не черно-бурым — иссиня-черным, как у пантеры.

— Несколько ударов сердца люди и зверь мерялись взглядами, а потом вновь ударил выстрел, за ним второй — у Акиры первого не выдержали нервы. И вот тут Илте стало по-настоящему страшно. Дело было не в размерах и не в окраске зверя — в конце концов мало ли какое зверье могло обитать в этом почти неизвестном человеку краю. Но ведь японец стрелял и попадал в чудовище — Илта видела, как несколько пуль попало в оскаленную морду. Это был и не призрак — голова зверя несколько раз дернулась, однако на ней не выступило ни капли крови. Илта покрутила головой, прогоняя наваждение — ей почудилось, что медведь проглатывает пули. Зверь не издал какого-либо звука ярости или боли — с рокочущим рычанием, он двигался вперед, разбрызгивая воду ручья.

Похоже, и сам японец понял, что зря тратит пули, стреляя в неумолимо надвигающееся на него чудовище, неуязвимое словно в кошмарном сне. Лицо Акиры посерело, губы дернулись и он, неожиданно отбросив винтовку в сторону, рухнул на колени перед огромным зверем.

— Кааамуй! Цуриканда-камуй! Людоед гор, если тебе нужна моя жизнь — возьми ее!

— Не стрелять, — прошипела Илта, заметив, как слева от нее поднимается винтовка Свицкого, — не вздумай, Василь!

Несколько людей в ущелье замерли, глядя на застывшего на месте огромного зверя и бьющегося перед ним в поклонах японца, кричащего сразу на трех языках — русском, японском и еще каком-то, неизвестном даже куноити.

— Нупурикесунгуру, у подножия гор обитающий! Людоед «очень жестокий», не жду я от тебя пощады! Коль нужна тебе моя жизнь — возьми ее, без жалости, бог моих предков, но оставь в живых тех, кто следует за мной. Коль бесчестен я, забери меня в Нитне Комуй Мисири, мокрый ад, но дай путь продолжить тем, кто следует со мной. Коль смерть моя может стать жертвой — прими ее Горный Людоед.

Отвесивший очередной поклон Акира, поднялся на коленях, вскинув руки вверх и в этот момент, доселе стоявший неподвижно медведь качнулся вперед. Раскрылась зубастая пасть и огромные челюсти сомкнулись на теле японца. Илта не верила своим глазам — острые клыки разом перекусили пополам несчастного самурая, как она сама бы откусила от ломтика колбасы. Когда чудовище вскинуло голову, разжевывая и проглатывая куски мяса, на земле все еще стоял на коленях уродливый обрубок. Кровь изливалась фонтанами из перекушенных органов, бесчисленных вен и артерий. Зубы зверя перерезали тело Акиры ровно по пояс, так ровно, будто кусал не медведь, а гигантская акула. Проглотив куски мяса, чудовище вновь наклонило голову и в один присест заглотнуло оставшуюся часть тела.