Девичья команда. Невыдуманные рассказы - Петр Заводчиков

Часы осмотрели немного позже. И нашли проволоку, которая шла к спрятанной под плинтусом противотанковой гранате. Стоило подтянуть гири — и граната бы взорвалась.

В Пушкине был еще случай со скатертью. Богатая такая скатерть, плюшевая, с бахромой и кистями по углам. Как это фрицы не забрали ее с собой? Весь дом обчистили, а скатерть оставили на столе. И еще, лежала на скатерти фотография, на которой несколько пьяных фашистских солдат были сняты нагишом.

Девушки глянули и с омерзением бросили фотографию. Хорошо еще, что не сдернули скатерть со стола. Потом уж осмотрели внимательно и нашли суровую нитку, которая тянулась от скатерти к мине…

А еще были мины, соединенные с обыкновенной поварешкой, брошенной возле котла, в котором, видно, варили пищу, и с трубкой, словно забытой каким-то курильщиком на столе, и с двуручной пилой, приставленной к стене сарая… Сколько их было, этих бесчисленных мин…

Время первого Вериного занятия шло к концу.

— В общем-то каждая мина — это взрывная ловушка, — сказала Вера, чтобы не растягивать свой рассказ до бесконечности, — только одна стоит на земле, другая — в доме, третья — еще где-нибудь. Но мы должны каждую найти и обезвредить.

— А сколько мин сняли вы, товарищ сержант?

Вера быстро взглянула на спрашивающего. Что он думает, она себе приписывает чужое?

— Я командир отделения, — сказала она, — и в отделении у меня тоже девушки, а сняли мы в общей сложности больше ста тысяч мин. На сегодняшний день.

Это была абсолютная правда, по Вера вдруг подумала, что ее сочтут хвастуньей, и она добавила:

— Не одно наше отделение работает так. В соседней группе ведет минноподрывное дело сержант Рита Меньшагина. Ее отделение сняло еще больше мин.

И это тоже было чистой правдой.

Так окончилось первое занятие. А дальше все шло по программе — и у Веры, и у Риты. Им обеим пришлось поначалу нелегко, но они были уже не те, что три года назад, они могли заставить слушаться и слушать себя, потому, что многое умели, многое знали и многое перенесли. Все, что достается на долю солдата на войне.

ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Пришла победа. Вернулись с полей войны солдаты, сбросили шинели и занялись своими делами — строили, пахали землю, работали у станков. Но в тишине мирной жизни долго раздавались глухие взрывы. Иногда они случаются и теперь. Люди, не знавшие войны, наталкиваются вдруг на ее смертоносные клады. Роют землю под фундамент цеха — и ковш экскаватора подцепляет старую бомбу. Разбирают давние развалины, заросшие кустарником, травой, — и находят склад снарядов. И звучит сигнал тревоги у минеров. Надо обезвредить страшные находки… Но теперь, спустя три десятилетия, такое случается редко, и, когда случается, об этом пишут в газетах, рассказывают по радио, снимают кинофильмы. А в первые годы после войны это происходило чуть ли не каждый день. Даже через тысячу дней после окончания войны в районе Красный Бор — Поповка минеры находили и подрывали ежедневно более тысячи взрывоопасных предметов. Бывали и особенные, уникальные случаи, когда и минеры, умудренные опытом войны, ломали голову над решением вдруг возникавших задач.

1952 год. Баржа на дне Невы. С ней связана история долгая и непростая. Никто об этой барже не знал, пока на нее не наткнулись речники, углублявшие фарватер Невы между Петрокрепостью и Дубровкой. Баржа лежала на дне, наверное, с лета сорок первого года и была доверху нагружена снарядами разных калибров. Везли их на фронт, а по дороге на баржу напали вражеские самолеты. От прямых попаданий бомб загорелись ящики со снарядами, начались взрывы, борта баржи были разбиты… Должно быть, потому она и ушла на дно, а может быть, команда сама ее потопила: другого способа прекратить пожар и взрывы не оставалось. Теперь это уже трудно установить. Но поврежденная баржа с тысячами снарядов лежала на дне реки, мешая судоходству и тая смертельную опасность для всех, кто тут плавал. За годы Нева успела намыть на баржу много песку, часть ящиков со снарядами выбросило взрывами, они лежали, зарывшись в грунт.

И минерам, и водолазам, обследовавшим баржу, было ясно — оставлять ее тут нельзя. И подрывать на дне реки нельзя тоже. Часть снарядов наверняка не взорвется, их только раскидает по дну, и поднимать будет еще труднее. Но и вывозить снаряды на судах невозможно — течение очень сильное, работать трудно, а многие снаряды повреждены, они могут взорваться от первого же неловкого прикосновения.

Задача казалась неразрешимой. Но дождались зимы, дали Неве замерзнуть, а потом сделали над баржой прорубь. Ящик за ящиком поднимали со дна водолазы, а минеры укладывали ящики на сани и везли на берег. Снова гремели взрывы в местах, где семь лет тому назад шли жестокие бои, где была прорвана блокада. 1750 ящиков со снарядами вытащили со дна реки и подорвали на берегу.

… Сменяются годы, а все нет конца работе минеров. Сотни странных бутылок со студенистой взрывчаткой под водой Пушкинских прудов, склад тяжелых снарядов у самого полотна железной дороги и возле линии электропередачи, недалеко от станции Назия, неразорвавшиеся снаряды под складом готовых изделий на «Красном треугольнике», у стены цеха на «Большевике», возле стапеля, где стоял почти готовый к спуску корабль на Балтийском заводе… Почти каждый раз условия, словно подобранные нарочно, чтобы сделать задачу неразрешимой: будешь рвать на месте — вызовешь тяжелые разрушения, станешь убирать — в любую минуту возможен взрыв.

Сколько было их, неразрешимых задач, которые, однако, разрешили саперы и минеры, потому что знания и опыт, дорого, кровью купленные на войне, позволяли теперь не признавать безвыходных положений.

Еще многие годы продолжалась для минеров война, а все же времена были иные, и иные законы нового, мирного времени вступили в свои права. Кончали службу фронтовики, учили молодых тому, что сами усвоили на войне, и уходили. Девушки увольнялись первыми, еще в сорок пятом.

Прощаясь, обменивались адресами, жали руку командиру, а те, что посмелей, крепко целовали его: «До свиданья, командир, никогда вас не забудем!» И снова, приняв солдатскую выправку и солдатский порядок, козыряли, поворачивались через левое плечо.

Командир провожал каждую печальным взглядом, они уносили часть его сердца. «Забудете, — с грустью думал он, — сейчас говорите от души, а там нахлынут новые дела и заботы, появятся новые люди. Так уж бывает в жизни, а в мирной, наверное, еще скорее, чем на войне».

Но они не забывали. Слишком много значило для каждой пережитое вместе. Да, у всех появились новые заботы и новые дела, и новые люди вошли в их жизнь, но нет-нет, да прибегали к своему бывшему командиру девушки.