М. Ю. Лермонтов как психологический тип - Олег Егоров

На распространенность в урбанизированном обществе неврозов и, особенно, на их опасность указывали все психоаналитики: «Неврозы ‹…› крайне разрушительны в своих психических и социальных последствиях ‹…› Если рассматривать неврозы не только с клинической, но, напротив, с психологической и социальной точек зрения, то можно прийти к выводу, что он является тяжелейшим заболеванием, особенно в отношении его влияния на среду и образ жизни отдельных людей».[654] З. Фрейд так описывает этиологию невроза: «Для возникновения невроза требуется конфликт между либидозными желаниями человека и той частью его существа, которую мы называем „Я“, являющемся выражением его инстинкта самосохранения и включающем идеальные представления о собственной сущности. Такой патогенный конфликт имеет место только тогда, когда либидо (психическая энергия. – О. Е.) устремится по таким путям и к таким целям, которые давно преодолены и отвергнуты „Я“ ‹…›».[655]

Устремляясь к желанной, но недостижимой цели, Голядкин то и дело осознает необоснованность своих притязаний. Его еще не разрушенное сознание подсказывает ему эту мысль: «Да, наконец, оно и нельзя, – рассуждает герой над подложным письмом своей возлюбленной, которое призвано позабавить чиновничье общество и одновременно окончательно уличить Голядкина в безумии, – так оно и нельзя ‹…› Ну вышла бы там себе за кого следует, за кого судьбой предназначено ‹…›»[656]; «Да, во-первых, я, сударыня вы моя, я для вас не гожусь ‹…›».[657] Мало того, оказавшись в высшем обществе, герой инстинктивно ищет ту социальную нишу, к которой он по праву принадлежит, так как в другой чувствует себя чужаком: «‹…› отвечал господин Голядкин, обводя свои несчастные взоры кругом и стараясь по сему случаю отыскать в недоумевающей толпе середины и социального своего положения (выделено мной. – О. Е.)».[658]

Заслуга Достоевского состояла в том, что он не только художественно убедительно нарисовал картину невроза своего героя, но и последовательно раскрыл этапы этого заболевания, разные его стадии. Здесь он предвосхитил идеи научной психологии XX века, пришедшей к выводу, что «после изучения неврозов проще разобраться в других психических феноменах».[659] Достоевский клинически точно описал ход болезни своего героя. П. Б. Ганнушкин так определил его с медико-психологической точки зрения: «Основными динамическими моментами в патологической жизни личности являются: 1) фаза или эпизод; 2) шок; 3) реакция; 4) развитие».[660] У Достоевского этой схеме соответствуют следующие этапы расстройства Голядкина: 1) неудача на обеде у Берендеева, вызвавшая нервное потрясение; 2) шок от появления двойника; 3) реакция на двойника, выразившаяся в двигательном, интеллектуальном и аффективном возбуждении; 4) развитие расстройства в виде повышенной активности, переходящей в беспорядочные действия.

В изображении Достоевского расстройство Голядкина является устойчивым. Оно влияет на все сферы его жизни и в конце повести приводит героя к полной социальной дезадаптации. Все персонажи, имеющий дело с Голядкиным, от слуги до врача, замечают отклонения в его поведении и по-своему реагируют на них – от разговоров в людской за спиной героя, насмешливых улыбочек лакея до загадочных взглядов мелких чиновников и прямых намеков начальника: «ни тема разговора, ни самый разговор ‹в лакейской› не понравились господину Голядкину»[661]; «Петрушка помолчал немного и усмехнулся во весь рот, глядя прямо в глаза своему господину»[662]; «Тут писарь еще другой раз попридержал свой опять раскрывшийся рот и как-то любопытно и странно посмотрел на господина Голядкина»[663]; «Впрочем, вы не смущайтесь, – вежливо успокаивает Голядкина столоначальник. – Это бывает ‹…› то же самое случилось с моей тетушкой ‹…› она тоже перед смертью себя вдвойне видела…»[664]

Научный психоанализ дает более точное определение недуга, поразившего героя повести Достоевского. «В настоящее время, – писал К. Г. Юнг в 1920-е годы, – никто не сомневается в „психогенной“ природе неврозов. „Психогенез“ означает, что основные причины невроза или условия его возникновения коренятся в психике. Это может быть, например, психический шок, изнурительный конфликт, неправильная психическая адаптация, роковая иллюзия и т. п.

‹…› Самой простой формой шизофрении, расщепления личности, является паранойя, классическая мания преследования „преследуемого преследователя“. Она заключается в простом раздвоении личности, при котором в слабо выраженных случаях оба эго удерживаются вместе благодаря их идентичности».[665]

На всем протяжении повести Голядкин совершает поступки, дающие основание отнести его состояние к параноидальному расстройству. Он предельно чувствителен к неудачам, склонен истолковывать незначительные факты и действия знакомых как враждебные. Например, «бабью сплетню» о его якобы шашнях с домохозяйкой Каролиной Ивановной он воспринимает крайне болезненно («выдумали, чтобы убить человека», «нравственно убить») и переселяется в другую квартиру. Голядкин постоянно заподазривает окружающих в посягательстве на его репутацию, в замысливании против него чего-то недоброго: «‹…› вне себя, выбежал на набережную Фонтанки ‹…› спасаясь от врагов, от преследований, от града щелчков, на него занесенных»[666]; «Кто его знает, этого запоздалого, – промелькнуло в голове господина Голядкина, – может быть ‹…› он-то тут ‹…› недаром идет, а с целью идет, дорогу мою переходит»[667]; «Старая петля! Всегда на пути моем, всегда черной кошкой норовит перебежать человеку дорогу»[668]; «так это в гнезде этой скаредной немки кроется теперь вся главная нечистая сила».[669].

Нередко герой сам нарывается на конфликты из-за своего ненормального поведения и отталкивающих внешних качеств. Его аффекты гнева, стыда, вины и страха находят выражение в деструктивных действиях и вызывают у посторонних недоумение и подозрительность. То он «потер себе руки и залился тихим смехом»[670]; то «шептал про себя, жестикулировал правой рукой, беспрерывно поглядывая в окно кареты»[671]; то «схватился за трубку и, насасывая ее изо всех сил, раскидывая клочья дыма направо и налево, начал в чрезвычайном волнении бегать взад и вперед по комнате»[672]; то «вдруг покраснел так, что даже слезы выступили у него на глазах»[673]; «Господин Голядкин качнулся вперед, сперва один раз, потом другой, потом поднял ножку, потом как-то пришаркнул, потом как-то притопнул, потом споткнулся ‹…› Послышался визг и крик ‹…› смятение было ужасное»[674].

Подобные состояния вписываются в картину невроза, неоднократно наблюдавшуюся психоаналитиками. Так, О. Фенихель писал о невротических феноменах: «Аффективные вспышки выражаются в двигательных и других физиологических разрядках, особенно мышечных и секреторных, а также в эмоциональных переживаниях. Физические и психические феномены специфичны для любого аффекта, в особенности специфична корреляция обоих феноменов. Эмоциональные вспышки случаются помимо воли и даже вопреки волевым усилиям: индивид „утрачивает контроль“».[675]

Однако нельзя не отметить, что Голядкин нередко осознает свое болезненное состояние и даже пытается бороться с вызванными этим состоянием ошибками. Он посещает доктора, несколько раз пытается отказаться от мероприятия, сулящего неудачу. Но всякий раз неправильно направленная психическая энергия сбивает его с правильного пути: «Да нет, уж характер такой! Сноровка такая, что нужда ли, нет ли, вечно норовлю как-нибудь вперед забежать…»[676]; «Нельзя помолчать! Надо было прорваться! ‹…› Самоубийца я этакой».[677]

Голядкин не чужд рефлексии, самоанализа. Но его ограниченный кругозор и невысокий интеллект не позволяют ему заниматься самосознанием подолгу. Он задерживается лишь на таких явлениях, вероятность которых неочевидна с точки зрения здравого смысла: «Да что же это такое, – подумал он с досадою, – что же это я, с ума, что ли, в самом деле сошел?»[678]; «Это, во-первых, и вздор, а во-вторых, и случиться не может. Это, вероятно, как-нибудь там померещилось… а не то, что действительно было».[679] Он со страхом и одновременно с чувством обреченности ощущает приближение более тяжкого состояния – психоза: «Впрочем, господин Голядкин все заранее и давно уже предчувствовал что-то недоброе»[680]; «Увы! Он это давно уже предчувствовал».[681]