Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов

посмотрел на него, отодвинулся, ничего не сказав, высморкался в грязь и утер полой полушубка нос.

— Это правда, что замучила, — повторил он.

— А где мыло будут выдавать? — спросил обросший человек.

— Сейчас при входе.

— Весь город обегал, куска мыла достать не мог. Теперь придется мыться.

— Тоже, брат, за мылом пойдешь, глядишь — штаны тут оставишь. Баня теперь самое бедовое дело.

— Прошлый раз один так-то помылся: вышел одеваться, как есть тут: все! Даже порток нижних не оставили. Уж выпросил юбку у сторожихи. Так бабой и пошел.

— Вымыли… нету ни у кого, вот и воруют, — сказал мужичок в полушубке. — Ведь вот рубаха — четвертый месяц ношу.

Нервный господин, оглянувшись, еще дальше отодвинулся от мужичка.

— Плотней становитесь! Что вы там ворота оставляете! И так на середку улицы выпятились! — крикнули сзади.

Мужичок опять пододвинулся к господину.

— Впускают! — торопливо крикнул кто-то.

Дверь открылась, и все, нажимая друг на друга, тесной толпой стали напирать на дверь.

— Мыло получай…

— А можно мыло получить, а в баню не ходить? — спросил обросший человек.

— Нет.

— Придется иттить… ах, головушка горькая.

— Опутали здорово. Не хочешь иттить, да идешь, — говорили в толпе.

— Да проходите вы скорей там! Сперлись, как бараны, а ходу нет. Да еще разговоры завели.

— Стоп! Довольно, — сказал служащий, — следующая партия, ожидай.

— Так и знали… О, господи батюшка. А уйтить нельзя.

— Да уж отделался один раз, да и к стороне.

— И мыло, жалко, не получишь.

— Не очень-то к стороне. Они, говорят, кажные две । юдели будут теперь гонять.

— И народ все терпит… Господи батюшка!

— Да, народ терпеливый. Наскочили бы на других, они бы показали.

— Следующая партия!

Все, давя друг на друга, бросились в открывшуюся дверь.

В раздевальне копошилась масса раздевающихся людей…

— Вещи берегите! — крикнул банщик.

Все, притихнув, оглядывались друг на друга, а некоторые что-то украдкой завертывали, повернувшись спиной к соседям.

— Черт ее знает, — сказал обросший человек, проходя в мыльню, — мыла дали столько, что только голову хватит помыть, а домой нести нечего.

— А ты, батюшка, только вид сделай, что моешься, — сказал грязный мужичок, — а сам так-то. Я уж нынче четвертый раз тут.

— Тут, бывало, ванны, штуки всякие, — говорил волосатый парень, намыливая голову, — подойдешь, за ручку дернешь хорошенько, а на тебя вода, вроде как дождь.

— Это-то и сейчас есть, вон, около стены.

— Что ты дергаешь-то из всех сил! — кричал банщик на здоровенного малого, который стоял под душем и обеими руками тянул за ручку.

— Не льется что-то ничего…

— Не льется, — значит, испорчено, а ты уж совсем своротить хочешь? Вот чертов народ-то!

Грязный мужичок сидел на своей лавке около налитой в шайку воды и что-то внимательно приглядывался к полу, потом сказал:

— Вшей теперь небось сколько намыли, страсть!

— Чего сидишь, не моешься, — крикнул на него проходивший банщик, — только место зря занимаешь.

Мужичок испуганно оглянулся и стал своими черными руками плескать горячую воду из таза на сухие спутанные волосы.

— Хоть для виду поплескаться, — сказал он. посмотрев сбоку из-под рук на обросшего человека, сидевшего рядом с ним. — А мыло домой старухе снесу рубахи постирать.

— Только из-за мыла и ходишь, — отвечал обросший человек, делавший вид, что намыливает голову, когда мимо него проходил банщик.

— Уж очень чистотой донимать стали, прямо житья нету. Прошлую неделю заставили дворы чистить.

— Народ терпеливый, вот и заставляют.

— За вами, чертями, не смотреть, так вы все навозом обрастете, — сказал, покосившись из-под рук, намыливавших голову, человек с солдатскими усами, сидевший по другую сторону от грязного мужичка.

Грязный мужичок опасливо посмотрел на него, как бы стараясь определить, какое он положение может занимать, и ничего не сказал.

— От вшей, говорят, будто тиф разводится, — сказал кто-то.

— Слава тебе, господи, всю жизнь с ними ходили — ничего, а теперь вдруг на-поди, развелся.

— Это, хочь, правда.

— От вши — тиф, а от клопа холеру объявят, — сказал насмешливый голос.

Какой-то человек сидел весь обмазанный глиной и втирал ее в волосы. На него долго и с интересом смотрели. Потом грязный мужичок нерешительно спросил:

— От болезни, что ли, от какой?

Из-под свисших мокрых волос посмотрели злые глаза.

— От какой болезни, что ты брешешь!..

— Глиной хорошо застарелую грязь берет, — сказал тощий человек с синяком на ноге. — Я прошлый раз тоже мылся.

— Мойтесь скорей, дома поговорите! — крикнул банщик. — Следующую партию пускать надо.

Все усердно принялись полоскаться.

— Да. совсем запаршивел народ.

— Плохо смотрят, — сказал человек с солдатскими усами. — С таким народом строго надо: агитацию хорошую расклеить, а потом смотреть, как кто месяц в бане не был, так хлеба не давать да в холодную. Это особо.

— Что ж это, значит, каждую неделю белье менять да стирать? Ловки другими распоряжаться. — крикнули сзади.

— Они об этом не думают. Благо народ терпеливый. Вошь с лапками нарисуют, расклеют по стенам, а каково рабочему человеку…

— Ах, чтоб тебя черти взяли!.. — вскрикнул обросший человек. — Только горячей водой на него плеснул, а оно все расползлось, как масло коровье. Вот тебе и раздобыл мыльца. Только мылся задаром.

— Кончайте скорей! — крикнул банщик. — Люди ждут, а вы тут лясы точите! Что ж ты, в бане был, а ноги как у лешего, — грязные — сказал он, остановившись перед рязным мужичком.

— Что-то не отмываются, батюшка; в другой раз глинки захвачу.

И когда банщик отошел, грязный мужичок прибавил, обращаясь к соседу:

— Мало того, что силком тут полчаса продержали, а еще смотрят, какие у тебя ноги. И народ все терпит…

1920

Бессознательное стадо

Около городской станции толпился народ в ожидании, когда откроют кассу. Некоторые пришли еще до рассвета и, сидя на каком-нибудь приступочке, сгорбившись и спрятав руки в рукава, оглядывали мутными глазами бежавших по тротуару прохожих.

— Осоловели… — говорил кто-нибудь из проходивших мимо. — Давно сидите?

— Со вчерашнего дня, — неохотно отвечал кто-нибудь из ожидающих.

— Говорили, купоны какие-то выдавать будут, чтобы меньше ждать, — вот и думали их захватить, с вечера прибежали в очередь за купонами за этими..

— Так.

— А главное дело — съезд этот замучил.

— Какой съезд?

— А вон, напротив, в театре. Милиционер на нас взъелся, что много дюже народу собралось, и списки запретил составлять, — сказал сидевший на ступеньке человек с бельмом на правом глазу.

— Стараются. Через край перехватывают, — проговорил стоявший у стены пожилой человек в очках, обмотанных на переносице черной ниткой, и подмигнул