Страсть искажает все (СИ) - Михалина Юлия

1997 год

— Мамуль, с Днем Рождения. — Неловко замявшись на пороге, пролепетала девушка, едва успев разглядеть чем занята мать.

— Ты? — Трусливо обернувшись, женщина, до этого сидящая к двери спиной, стала быстро складывать предметы в шкатулку.

— Ой, а что это у тебя? — Любопытство взяло верх и Маргарита, не замечая сомнительного настроения матери, бросилась к дивану, на ходу ставя торт на стол.

— Не твое дело! — Сказала, как отрезала. Запихав последнее фото, спешно закрыла шкатулку.

Наверное, Рите уже тогда стоило отступить и не лезть не в свое дело, но планировала превратить этот день в день откровений. Очень надеялась, что мать откликнется на пожелание и поможет в этом. Потому, углядев небольшой снимок, очевидно, выпавший в спешке из ларчика, с любопытством бросилась к нему, хватая фотографию.

Там был изображен молодой, весьма симпатичный и интересный мужчина. Но подробнее рассмотреть девочка не успела. Реакция Марии не заставила себя долго ждать — резко выхватив фото и пряча за спину, со злостью шикнула:

— Чего ты постоянно суешь нос не в свои дела? Я сказала — не лезь, значит — не лезь!

— Это ведь папа, да? — Маргарита норовила заглянуть за спину женщины.

Стоило подчиниться неприятному предчувствию. Стоило замолчать. Но ей безумно хотелось узнать о своем отце хоть что-то. Обычно из матери и слова не вытянуть. Все отмахивалась и вторила, какой Андрей плохой. А о том, чтобы увидеть фото, не шло и речи. Ежели что и сохранилось после переезда со старой квартиры, то тщательно пряталось.

— Папа-папа. — Скривившись, передразнила Мария, прижимая шкатулку к груди. — Тебе какая разница? Где он сейчас, этот твой папа? Когда мы с голоду помираем, ютимся в этом клоповнике. — Взметнув руками и заметавшись по комнатке, прикрикнула: — Сбежал твой папа! Потому что ему начхать на нас! У него новая жизнь, семья, чего там еще?! А мы прозябаем в нищете! Даже квартиры нормальной нет!..

— Мам, но квартиру ты ведь сама… — Выпалила прежде, чем подумала.

— Что? — Застыв напротив Риты, женщина пренебрежительно поморщилась. — Значит, я? Ах ты неблагодарная!.. — Ухватив дочь за предплечье, с силой встряхнула. Отобрав букетик, швырнула прямо в лицо: — Грязное отродье!

— Мама прекрати! — Вырываясь, сопротивлялась девочка.

Но женщина сотрясала её, пытаясь вытащить из комнаты.

— Зачем ты так?.. — Отчаянно цепляясь за столешницу, — Я ведь просто думала…

— Думала она! — Дернула за шиворот Мария.

Не в состоянии воспротивиться, Маргарита отцепилась от стола. Отчаяние и слезы готовились в любую минуту вырваться наружу, обнажив слабость и страх перед матерью. Но не собиралась этого допускать, продолжая безнадежно сжимать кулачками потертую скатерть.

Какие-то мгновения и вместе со сползающей скатеркой со стола рухнул на пол, купленный на последние деньги, торт. Мать, чертыхнувшись, сильнее потянула дочь к двери, на ходу приговаривая:

— Посмотрите на неё! Совсем мать не уважает! Если такая умная — вали к своему папашке! То-то он обрадуется привалившему «счастью»!

Зажмурившись, Рита брыкалась, но силы изначально были не равны. Мария, хоть с виду стройная женщина, имела тяжелую руку. И при всем осознании, что мать не самая лучшая на свете, Маргарита никогда не могла отбиться, всякий раз позволяя делать с собой, что вздумается. Хотя раньше женщина не усугубляла ситуацию до такой крайности.

— Так и знала — не выйдет с тебя толку! — Трепанув за волосы, женщина выволокла дочь в подъезд. — Когда папаня твой от тебя отказался, стоило сразу отдавать в детдом и поделом!

Рита слабо понимала, как мать вытянула её из подъезда на улицу, за что так яростно дергала и пинала. Зато, оказавшись во дворе, вся в слезах, дрожащая от ужаса перед собственной матерью и позора перед людьми, ставшими свидетелями неприятной картины, не смогла удержаться, чтобы не высказаться:

— Папа ушел от тебя и правильно сделал! Я тоже уй…

Остаток слова утонул в писке, когда Мария, замахнувшись, залепила девочке пощечину, оставляющую жгучий след на щеке. Но и на этом, кажется, останавливаться не собиралась. Снова хватая за волосы, потянула на себя и резко отпустила, позволяя безвольно упасть на тротуар, больно сдирая коленки и локти. Затем, кажется, мать хотела ударить еще, но…

— Рита! — Обеспокоенный возглас друга вернул силы сопротивляться. — Мария Семеновна, что творите, мать Вашу?!

С трудом подведя взгляд сквозь спутавшиеся волосы, запрокинутые на лицо, Маргарита за пеленой слез разглядела как Олег, бросившись на помощь, оттаскивал от неё родную, кишащую злобой, мать.

Полностью игнорируя возмущения и упреки, Чернышевский, затолкав Марию обратно в подъезд, бросился к Ритке. Подав руку, помог подняться из земли.

Наверное, вид у девушки был еще тот. Потому как Олег, расширив от ужаса глаза, несколько мановений, не моргая, смотрел в упор. После чего неожиданно прижав к груди, поглаживая успокаивающе по спине, прошептал у виска:

— Не плачь, малыш, все будет хорошо. — Глотая ставший в горле комок. — Идем, поживешь пока у нас…

Тот день стал началом конца. Для матери Маргариты.

В тот день Мария впервые едва не избила родную дочь будучи в трезвом состоянии.

Девушка, напуганная до смерти, не могла не согласиться с предложением Олега и на несколько дней просто ушла из дома к бабушке и дедушке друга. Ровно через три дня, чувствуя себя неудобно от злоупотребления добротой людей, относящихся к ней, как к родной, Одинцова решилась вернуться домой. Для начала посмотреть, как мать.

…Она обнаружила Марию бездыханной на диване. В обнимку с той самой старой фотографией мужчины. Рядом на полу валялся пустой пузырек из-под снотворного и едва начатая бутылка водки.

Рита не плакала, нет. Не сожалела и не убивалась от горя. Наверное, подсознательно давно ожидала чего-то подобного, прекрасно понимая — иного конца матери не видать. Более того, даже на похоронах продолжала копить в себе обиду, считая, что во всем случившемся с их семьей, в частности самой собой, виновата только Мария. Вероятно, так бывает, когда приходишь к выводу, что для определенного человека был и остался до конца никем.

Вот и все. Этим закончилась книга жизни для Марии и оборвалась очередная глава жизненного пути Маргариты…

2010 год

Прикрыв глаза, Одинцова осторожно высвободилась из цепкого захвата Олега. Нервно сглотнув, шагнула к могиле. Остановилась. Сделала глубокий вдох. Выдох. Опустилась на корточки рядом с надгробьем. Едва касаясь, провела кистью руки, сметая с плиты сухие пожелтевшие листики. Все еще не в силах отвести глаз от портрета.

Виновата?.. Только ли одна Мария?..

— Тебе нужно отпустить обиду на неё. — Прозвучал тихий ответ на давно заданный вопрос, когда Рита не надеялась услышать. — Так будет легче смириться со многим, позволить себе жить дальше.

— Знаешь, Олег. — На секунды задумалась. — Сейчас смотрю на неё и понимаю, что все. Давно отпустила. Будучи в Инанне. Может, она и виновата в чем-то, но ответственность за её смерть несу я сама.

— Нет, Рит. — Присев рядом, отрицательно закивал Чернышевский. — Ты совершенно ни при чём. Просто такая судьба.

— Нет, Олег, я… — Закусив губу, повернулась к мужчине. — Обязана была предотвратить это. Помочь избавиться от губительной зависимости. Но я ровным счетом ничего не делала.

— Рит, ты была ребенком. Что ты могла сделать? Это ей стоило в первую очередь сконцентрироваться на собственной дочери, а не убиваться из-за ухода мужа, заглушая боль спиртным.

— Не знаю. Хоть что-нибудь. — Поймав немой вопрос Чернышевского, неуверенно уточнила: — Последний раз, когда тут была… До того, как все случилось, здесь стоял простой крест. Это ты поставил памятник?

— Можно сказать. — Выдерживая проницательный девичий взгляд, уклончиво вздохнул Олег.

— Хорошо. — На секунды опустила веки. — Красивый.