Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне, Льву Толстому, никак нельзя считать, что "умерший брат не имеет более жизни". "Я могу сказать, что он вышел из того низшего отношения к миру, в котором он был как животное, и в котором я еще нахожусь, – вот и все; могу сказать, что я не вижу того центра нового отношения к миру, в котором он теперь; но не могу отрицать его жизни, потому что чувствую на себе ее силу".
"Но, мало того, эта невидимая мне жизнь моего умершего брата не только действует на меня, но она входит в меня. Его особенное живое Я, его отношение к миру становится моим отношением к миру. Он как бы в установлении отношения к миру поднимает меня на ту ступень, на которую он поднялся, и мне, моему особенному живому Я, становится яснее та новая ступень, на которую он уже вступил, скрывшись из моих глаз, но увлекая меня за собою".
Откровение Птицы Небесной было девальвировано после главного перевала, к 49 годам. И теперь возникло вновь, но не так, как прежде. Тогда прозрение Птицы Небесной, в котором Лев Толстой "нашел, за что ухватиться", не имела практического влияния на жизнь. Теперь же представление о "новом живом существе", которое не умещается в этой жизни, властно влияет на все проявления его жизни. Птица Небесная уже реально действует в его жизни и окончательно решает те вопросы к жизни о смерти, которые Толстой ставил после кончины брата. Эту Птицу Небесную теперь можно даже увидеть. У нее есть голова – особенное и действительное Я человека и два крыла: чувство «христианской любви» и разумное сознание.
В прозрении на похоронах брата Николая Толстой понял, где ему следует искать ответы на свои вопросы – в Евангелии. И мысль о том, что "жизнь умерших людей не прекращается в этом мире" Толстой тоже почерпнул из Евангелия. Стих 18 главы XIV Иоанна: "Не оставлю вас сиротами; приду к вам", Толстой переводит: "Не оставлю вас сиротами, а остаюсь с вами" в том смысле, что "отошедши от мира, Иисус будет жить в тех, кто будет соблюдать его учение о жизни в отце"(24.724). Стих 23 той же главы Евангелия от Иоанна: "Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим" Толстой переводит: "кто любит меня, тот исполняет мое учение, и Отец мой полюбит его, и мы придем к нему и будем пребывать в нем"; и затем комментирует: "Пребывания есть различные в доме Отца: пребывание в жизни людской и пребывание в Боге. Иисус, отходя к Отцу, говорит, что он вне плотской оболочки придет, будет утешителем и будет жить в душе того, кто будет исполнять его учение"(24.726-7).
Показательно, что Толстой, вспомнив на страницах "О жизни" брата, тут же переходит к "разумно-любовной жизни" Иисуса Христа.
Свет жизни Христа "таков, что я не только вижу его теперь, но он один руководит мною и дает мне жизнь. Я живу этим светом". "Его отношение к миру – ничье иное, действует до сих пор на миллионы людей, принимающих в себя его отношение к миру и живущих им".
"На людях, оставляющих после себя силу, продолжающую действовать… мы можем найти и основу их веры в непрекращаемость жизни и потом, вникнув и в свою жизнь, найти и в себе эти основы".
Христос "жил уже во время своего плотского существования в лучах света от того другого центра жизни, к которому он шел (то есть жил в особом состоянии: одновременно и в этой и в иной жизни. – И. М.) и видел при своей жизни, как лучи этого света уже освещали людей вокруг него. То же видит и каждый человек, отрекающийся от личности и живущий разумной, любовной жизнью" (то есть человек, перенесший центр жизни в свое живое духовное Я).
Что же в итоге?
"Человек умер, но его отношение к миру продолжает действовать на людей, даже не так, как при жизни, а в огромное число раз сильнее, и действие это по мере разумности и любовности *) увеличивается и растет, как все живое, никогда не прекращаясь и не зная перерывов".
*) Его, умершего человека, разумности и любовности.
Вносимая через человека в мир основа жизни подлинного Я существует до прихода человека в это существование и, как полагает Лев Толстой, складывается "из жизни живших прежде меня и давно умерших людей"(26.414) – быть может это и брат Николай, и Иисус, и Иоанн Богослов, и Паскаль. И если это так, то "всякий человек, исполнивший закон жизни, подчинивший свою животную личность разуму и проявивший силу любви, жил и живет после исчезновения своего плотского существования в других людях".
Одного этого достаточно, заключает Толстой, чтобы "ужасное суеверие смерти уже никогда более не мучило меня"(26.414).
*)Слова эти разбиты и перенесены Толстым в "Путь жизни"(45.448, 454).
10 (41)
Слово Толстого обращено далеко не ко всем людям, как того хотел сам Лев Николаевич, а к тем, кто может и хочет душою воспринять и полюбить его взгляды, – чаще всего не столько за истинность, сколько за благородство и величие образа мысли, за высоту идеальной точки зрения, за подлинность его чувств, за особую нравственную обаятельность его мудрости, которая многим и многим другим совсем не по вкусу.
Одна из капитальных основ толстовского учения состоит в том, что жизнь – благо.
"Если мы верим, что все, что случается с нами в нашей жизни, случается с нами ради нашего блага, мы не можем не верить и в то, что то, что случается с нами, когда мы умираем, должно быть нашим благом".
Отсюда:
"Мы живы не потому, что бережем себя, а потому, что делаем дело жизни. Кончается дело жизни, и ничто уже не может остановить неперестающую гибель человеческой животной жизни, – гибель эта совершается, и одна из ближайших, всегда окружающих человека, причин плотской жизни представляется нам исключительной причиной ее".
Человек не только живет для своего (духовного, истинного) блага, но он, по Толстому времени работы над трактатом «О жизни», и умирает для увеличения того же блага.
"Совершается или нет в человеке работа истинной жизни, мы не можем знать. Мы знаем это только про себя. Нам кажется, что человек умирает, когда это ему не нужно, а этого
