Венгерская вода - Сергей Зацаринный

держал в полном порядке. Утром мы отправились в канцелярию здешнего эмира, где его писцы передали мне имущество брата. Все было старательно упаковано в мешки и опечатано. Пришлось потратить немало времени, чтобы просмотреть его вещи, сверяясь с описью, составленной добросовестными чиновниками.

Злата это занятие не заинтересовало. Все достояние Омара он осматривал еще зимой, когда расследовал его исчезновение. Обычное имущество купца. Непроданный ладан, купленный мускус. Денег не было. Видимо, Омар опасался оставлять их на постоялом дворе и возил с собой. Зато сохранилась шкатулка с бумагами. Оставив ее разбор на потом, я старательно осмотрел мешок с одеждой.

Здесь была пара дорогих халатов, вышитый шелком кафтан, сафьяновые сапоги. Даже дорогой плащ с серебряной застежкой. Все говорило о том, что в свое последнее путешествие брат отправился, одевшись как можно скромнее. Я утвердился в этой мысли, обнаружив две пары сапог, одни побогаче, вторые – попроще. Раз Омар не надел даже вторые, то во что же он обулся? И куда направился? В то же время деньги он все взял с собой. Судя по количеству купленного и проданного товара, сумма была немалая. Впервые в своей жизни мне предстояло погрузиться в хитросплетение купеческого дела.

Вернувшись в свое жилище, мы с Мисаилом приступили к изучению бумаг брата. Здесь была и проезжая грамота, выданная в Тане, и расписка тамошнего тамгачи о взысканной пошлине. Кроме того – договоры о продаже ладана, покупках мускуса. Мисаил сверил их с описью, составленной ханскими писцами. Выходила большая разница. Видно, Омар много сделок провел без письменных договоров. Обычно купцы ведут свою собственную запись сделок, но здесь ее почему-то не оказалось.

После того как мы с Мисаилом закончили, за дело взялся Симба. Он тщательно перетряхивал все вещи, выворачивал их наизнанку, нюхал, смотрел на свет, вертел и рассматривал каждую бумагу в поисках подозрительных пятен. Баркук не сводил с него восхищенных глаз, пытаясь помогать по мере сил. Наконец Симба удовлетворенно хмыкнул. Его внимание привлек небольшой платок. Совсем небольшой – в три ладошки. Из тонкого льна. На нем красовался вышитый шелком зверь.

– Старая вещь. Вышивка уж больно диковинная. В наших местах такие не делают.

Действительно, на платке виднелись полосы от сгибов, как будто он очень долго пролежал в свернутом виде. Было даже заметно, какие части оказались внутри, а какие снаружи. Но самой интересной, конечно, казалась вышивка. Она изображала диковинного зверя.

– Это единорог. Скорее всего, франкская работа, – предположил Мисаил. – Интересно, откуда он у Омара?

Мы принялись усердно изучать платок. Ничего. Ни метки, ни значка. Вышитый зверь и строгая кайма из каких-то ветвистых крестиков.

– Похоже, этот платок был ему очень дорог, – предположил я, – ведь он хранил его в своем лучшем халате.

– Или получил его, когда был одет в этот халат, – предположил Симба.

Мисаил стал тщательно обнюхивать и платок, и халат.

– Когда-то платок был сильно пропитан благовониями. Хорошими благовониями, долговечными, запах которых сохраняется много лет. Они были растворены в жировой основе, в нее же погрузили на некоторое время и платок, поэтому жир впитался равномерно и на ткани не видно пятен. Но за долгое время, пока платок лежал свернутым, ткань, соприкасавшаяся с воздухом, немного потемнела. Этим платком не пользовались много лет.

– На подарок любвеобильной красавицы непохоже, – усмехнулся я, вспомнив жадноватого и всегда деловитого Омара. Вот уж кто не был похож на влюбленного, хранящего у сердца вышитый любовницей платочек. Но ведь хранил же!

Я попытался представить Омара, произносящего срывающимся голосом страстное признание в любви, и подумал: возникни такая необходимость, он загодя заказал бы текст базарному сочинителю и старательно выучил его. Занудой он был редкостным. Хотя в торговом деле это служило хорошую службу. Дела он всегда держал в полном порядке. Вспомнив об этом, я еще раз перебрал бумаги в шкатулке. Как же я сразу не заметил! Копия заемного письма среди них отсутствовала! А ведь расчет еще не был произведен. Омар бы такого никогда не допустил.

XXVI. Многоученый муж

Злат приехал только к обеду в сопровождении немолодого мужчины с длинной и узкой бородой. Именно борода бросалась в глаза в первую очередь. Узкая с обильной проседью. Все остальное было в госте незаметным. Холщовая чалма, небрежно повязанная вокруг некрашеного войлочного колпака, полосатый халат, уже изрядно поношенный, шелковый пояс, некогда пестрый и красивый, а теперь довольно выцветший. Сам человек, несмотря на и без того невысокий рост, сильно сутулился. Угадать возраст его было сложно. По бороде так уже старик. А глаза молодые и умные.

– Это Илгизар, – представил его доезжачий. – Пятнадцать лет он был в Сарае Илгизаром из Мохши, но вот уже восемь лет пребывает в звании Илгизара из Сарая. Он помогал мне зимой в расследовании исчезновения твоего брата.

За обедом познакомились получше. После многих дней питания просяной похлебкой и жаренным на костре мясом я с наслаждением разломил свежеиспеченную румяную лепешку. Угощение было незатейливым: мелко накрошенная вареная говядина и тонкая лапша из хорошей пшеницы. Все это полагалось есть руками. Еще перед каждым поставили по большой пиале горячего мясного отвара, заправленного драгоценным перцем. Отлучившись ненадолго в место отдохновения, я проходил мимо обедавших слуг. Их пища не сильно отличалась от нашей, только вместо говядины у них была баранина и лапша потолще из простой муки с отрубями. Да отвар заправили чесноком, а не перцем.

После еды подали мед – сладкий напиток, сваренный на ароматных здешних травах и ягодах, в котором я сразу угадал вкус имбиря и корицы. К нему принесли уже других лепешек, явно замешенных на молоке. Их макали в растопленное коровье масло.

Меня одолевали некоторые сомнения, не является ли этот напиток хмельным, но Илгизар, который явно был правоверным, пил его без малейшего колебания, и я успокоился.

Гость наш был уроженцем здешних краев, в молодости отправившимся добывать мед мудрости в медресе Сарая, которое построил хан Узбек, решивший насаждать в своей державе веру Пророка. Много лет выходец из северных лесов изучал право, философию и другие науки, потом даже преподавал некоторое время, был переписчиком книг и служил секретарем у Злата, бывшего сначала помощником сарайского эмира, а затем и самого визиря. Обзавелся семьей и домом. Потом пришла чума. Жена Илгизара умерла в один день, а сам он, забрав маленькую дочь, бежал в родные края. В леса чума тогда не добралась.

На родине бывшего столичного ученого назначили кадием в местный суд, но разбирать дрязги и чужие грехи оказалось ему не по душе. Теперь он учил детишек в мектебе при одной из мечетей. На хлеб хватало.

Когда Злат