Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Герберт Крафт

С тыла и флангов нас теснил невидимый враг. «Тигры» получили приказ по радио собраться в Хальме и вынуждены были нас покинуть. На ходу я попытался найти это место на карте и нашел его далеко на западе от нас. Теперь мне стало ясно, что противник далеко обошел нас с флангов. «Тигры» образовывали авангард, а мы — тыловое охранение движущегося на запад «котла».

Когда танки ушли, пока не наступила ночь, мы снова зашли в спасительный лес. Если сохраним темп, то к утру выйдем к Хангельсбергскому лесу. Командир «тигров» доложил по радио, что вместе с ними движется присоединившаяся к ним в Аренсдорфе рота из Хайнерсдорфа, остающаяся после их отзыва в качестве тылового прикрытия. У меня была надежда, что этот доклад дойдет до соответствующей инстанции, и она обеспечит связь, командование, эвакуацию раненых и транспорт. Боеприпасов нам не требовалось, их набрали мы по пути. Каждый нес дополнительно по фаустпатрону. Было минометное вооружение, боеприпасы к нему мы везли на тележке, брошенной беженцами.

Я не ошибся, к утру мы вышли к Хангельсбергскому лесу, в котором располагался отряд, в который входил исчезнувший третий взвод нашей роты. Командира не было, очевидно, он остался в вышестоящем штабе. Теперь не было ни передовой, ни тыла, со всех сторон мы были окружены противником. Я принял командование над всей ротой в отсутствие унтерштурмфюрера Вайса.

Как оказалось, вечером 18 апреля ко мне отправили посыльного с сообщением, что танки противника прорвались в Мюнхеберг, возникла опасность окружения. Мне предлагалось в темноте уйти от противника и собраться в Аренсдорфе. Посыльный так и не пришел. Но я и без приказа принял правильное решение.

От одного оберштурмбанфюрера я наконец узнал, кто мы такие: охранная рота штаба 11-го танкового корпуса СС, действовавшая в качестве тылового прикрытия движущейся в «котле» 9-й армии.

20 апреля 1945 года. Лесничество Кляйнхайде. После 50-часового марша по лесу мы находимся на пределе сил.

В то время как все располагавшиеся здесь части готовились к дальнейшему отходу, мы должны были сразу же перейти к обороне дороги и оборонять ее до 9 часов. Со времен демянского «котла» я хорошо знал, как действует лес во время обстрела. На мое предложение разрешить обороняться на открытой местности, позволяющей отход, в ответ мне сказали, что противник уже готовит прорыв силами двух полков. Огорченно я дал приказ двум взводам окопаться. Третий взвод залег на открытой местности позади высотки, как только оберштурмбанфюрер уехал на своем вездеходе. Позади я разместил минометный расчет. Он должен был прикрывать наш отход.

— Окапывайтесь! Копайте глубже! Осколки полетят сверху! — кричал я на своих солдат, указывая на кроны деревьев. Дождь кончился. Земля была легкой и песчаной. Как только мы оказались в земле, около 20 танков противника, не приближаясь, открыли огонь по опушке леса. Они стояли широким фронтом на поле и были бы прекрасной целью для пикирующих бомбардировщиков и «Фокке-Вульфов». Но люфтваффе уже не существовало.

Кроны сосен и расщепленные стволы падали сверху на окопы. Русской пехоты я пока не замечал. Достаточно было массированного огня из танковых пушек. В перерывах между разрывами я слышал крики раненых, пронзенных щепой и осколками, прибитых бревнами к земле. Танки прекратили стрельбу и двинулись вперед, потом повернули на юг и ушли. Затем по песчаной дороге к нам подъехал разведывательный бронеавтомобиль американского производства и стал жертвой фаустпатрона.

Теперь мы приступили к помощи раненым и заваленным. Потери оказались меньше, чем я предполагал. Это просто от страха кричали мальчишки, проходившие боевое крещение, из-за этого мне показалось, что я потерял пол роты. Убитых мы собрали и похоронили на просеке. Со всех по моему приказу собрали половинки жетонов, и я положил их в свою сумку. Сверху — пара лопат земли, воткнули крест из сосновых веток, перевязанных шнурком от ботинка, и все. Их рано или поздно найдет охотник или лесник, по половинкам жетонов определят, кому принадлежат останки. Перенесут на настоящее кладбище и похоронят как полагается. Раненых мы забрали с собой, чтобы в них не признали эсэсовцев и не прикончили.

В лесу мы встретили позицию фольксштурма. Мужчины преклонного возраста сидели в окопах с длинными винтовками времен Первой мировой войны, с тупым отчаянием дожидаясь конца. Я потребовал, чтобы они присоединились к нам. Мы — последние. Оставаться здесь им нет никакого смысла. Но они отказывались покидать свои ячейки, ссылаясь на приказ.

Потом мы пришли на большую поляну, где стояли красивые домики. У дверей — симпатичные девушки в спортивных костюмах. Я предупредил, что за нами идут русские, и, хотя в лесу уже началась перестрелка, они отказались покидать свои дома.

Дождь прекратился, парило. На высоте, в 200 метрах от деревушки, мы встретили мотоциклиста, который передал нам приказ, здесь занять оборону и перекрыть дорогу. На мой вопрос, будет ли куда передать раненых, я услышал положительный ответ. Я должен был приказать нести раненых еще два километра и там погрузить их в санитарные автомобили. У мотоциклиста я настоятельно потребовал обеспечить меня боеприпасами к миномету. У нас был 81 — мм миномет в полном комплекте с дальномером, два полевых телефона, телефонист, достаточно кабеля. Я обеспечил связь передового наблюдательного пункта с минометом. Чего у нас не было, так это транспорта. Мои солдаты окапывались теперь с большим задором, чем несколько часов назад. Мы разобрали большие поленницы дров на перекрытия окопов. На большом участке дорога была перегорожена заграждениями. Один взвод остался на передовой, два других заняли оборону в глубине. Я выбрал наилучшие позиции для пулеметов и фаустпатронов. Командирам взводов я приказал поделить взводы на смены и дать людям возможность спать. На ночную атаку русских я не рассчитывал.

Когда стемнело, мы заметили, что советские танки вошли в деревню. Экипажи вылезли и разошлись по домам. Из печных труб пошел дым. Снова пошел дождь. Рота отдыхала.

Ночь на 21 апреля прошла спокойно. На севере, на юге и на западе громыхал фронт и было видно зарево. На западе 9-я армия пыталась прорваться через превосходящие силы противника и соединиться со стоящими на Эльбе нашими войсками.

Мои посыльные спали. Я менялся на дежурстве со своим заместителем, опытным унтершарфюрером из дивизии «Викинг». Пулеметчик, молодой парень, служивший раньше, как и я, в дивизии «Мертвая голова», оказался здесь после госпиталя, куда попал из Венгрии. Он рассказал мне историю, которая меня потрясла. После неудачного наступления обескровленных дивизий

СС на Балатоне, фюрер приказал в наказание за бесчестие снять всем нарукавные ленты. Кроме того, в каждой дивизии были созданы расстрельные команды, которые должны вешать на месте любого, кто окажется в тылу без оправдательных документов. Я еще чувствовал принадлежность к своей дивизии. В этих дивизиях личный состав сменился уже по много раз. Опытных бойцов остались единицы. И им было устроено такое бесчестье! Об этом я долго думал той ночью.

За ночь в деревню подошли еще танки и пехота. Всю ночь из деревни доносились пьяные крики и песни. Утром пулеметы взяли башни танков на прицел. Под огонь попадали все, кто пытался в них залезть. Они спокойно выходили из дома, вспоминая проведенную ночь, и попадали под пулеметные очереди.

Рано утром к нам прибыли два вездехода с минами для миномета, санитарами и медикаментами. Кроме того, мы получили горячий гуляш из термосов и сухие пайки. Это меня приятно удивило. Сопровождавший транспорт офицер передал мне новые карты и указание: получив приказ, двигаться в направлении лесничества Бухте. Мне дали также радиста с рацией. Я просил оставить автомобиль для перевозки раненых, но мне отказали: «Сообщите по радио, мы их заберем».

Мы начали обстреливать танки из миномета. Некоторые танки загорелись, так как оказались уязвимыми для падающих сверху мин.

Русские почему-то нас не атаковали. Я выставил, как мог далеко, фланговые дозоры. Вечером мне доложили, что в лесу в нашем тылу кавалерия противника. Я доложил это по рации, получил ответ следовать в Шпреенхаген для его обороны.

22 апреля. Мы идем по дороге, ведущей к каналу Шпрее и указанному населенному пункту. На перекрестке мне преграждает путь офицер полиции и, направляя на меня автомат, требует, чтобы мы заняли оборону здесь же. Его разоружили, и хотя я сомневался в его подлинности, предложили ему идти дальше с нами. Деревня по пути была занята противником. Я не захотел через нее пробиваться, и мы ее обошли.

К каналу мы вышли раньше срока. Переправочных средств не было. Русские шли по пятам и посылали нам вдогонку тяжелые «чемоданы». Из окрестного леса по нам уже били из пулеметов. Из связанных ремнями футляров для противогазов сделали плот для пулеметов. Я снял форму и, как было уже не раз, завернул ее вместе с планшетом в плащ-палатку, положил этот узел на воду и, толкая его, поплыл через канал, ширина которого была метров тридцать. Остальная рота последовала за мной. Я слишком сильно опирался на свой узел, он начал тонуть, и я не успел его подхватить, как у берега он ушел на дно.