Хаосовершенство - Вадим Панов

Так он сказал дочери. Соврал, конечно, не хотел, чтобы Патриция делила с ним боль. Ей и так достанется.

Соврал, потому что их старый особняк, их крепость, убежище и очаг, впитывал в себя каждого, кто жил под его кровом. К каждому находил подход, пытался подружиться и радовался, если это удавалось. Их старый особняк был настоящим домом, превращая каждого обитателя в друга, а каждого друга — в часть себя. И теперь, теряя всех, дом терял самого себя. Терял то, что наполняло его смыслом.

— Прости…

Кирилл остановился в малой гостиной и посмотрел на кресло у камина.

Пятьдесят лет назад в нем сидела худенькая девочка в дурацком платье и шизофренической шляпке — Мамаша Даша в последней своей инкарнации. На свет она появилась в Оттаве, в семье спивающегося работяги, где были приняты еженедельные телесные наказания. В три года Мамаше наконец удалось добраться до компьютера и отправить Кириллу электронное письмо. Через два дня она оказалась в Москве, и вечно пьяный папаша вряд ли заметил, что в доме стало одним ребенком меньше.

— Читающая Время…

Раньше, когда сети не существовало, она, случалось, десятилетиями не могла нащупать Его, подать знак, рассказать, где ее душу выбросило в этот раз. Теперь все значительно упростилось.

Кирилл вспомнил стоицизм, с которым маленькая Даша до восемнадцати лет отказывалась от алкоголя, аргументируя тем, что «организм еще растет». Вспомнил семью, которую он подобрал для Мамаши в Москве, и то, как появилась на свет Матильда…

— Я рад, что мы прошли этот путь вместе, Читающая Время, — прошептал Грязнов. — Не знаю, как бы справился без тебя.

Он провел рукой по спинке кресла, покинул гостиную и прошел к комнате Олово.

Входить не стал, ведь разрешения на это не было, остановился в дверях и с улыбкой оглядел аккуратно заправленную постель, трехдверный шкаф и два комода, в которых слуга хранил свои богатства.

— Помнишь, как Олово выбрал эту комнату? — Дом не ответил, но Кириллу это и не требовалось. Он знал, что услышан. — Сразу прошел сюда и сказал, что будет жить здесь. Ты еще удивился…

К невысокому слуге дом привыкал дольше всего. Наверное, потому, что побаивался. Зато когда они сжились, то стали не разлей вода.

— Ему будет очень больно, — грустно произнес Кирилл. — Поверь мне.

«Я знаю, — прошелестело в ответ. — Я знаю…»

А рядом с обителью Олово, дверь в дверь, располагалась комната Таратуты. Филя нечасто ночевал в особняке, предпочитая жить отдельно, но он был другом, и дом выделил ему отдельную комнату. Казавшуюся необычайно неряшливой на фоне только что осмотренного жилища слуги. Таратута никогда не заморачивался уборкой, разбрасывал вещи где придется, а недовольный Олово протирал пыль и мыл полы.

— Они разные, да?

«Да», — подтвердил дом.

— Но оба тебя любят.

Последняя комната, которую посетил Грязнов, очень долго оставалась пустой. Ждала хозяйку, о которой ничего не знала, и никого не впускала, награждая непрошеных гостей кошмарными видениями. В конце концов ее терпение было вознаграждено: в доме появилась Патриция, и комната распахнула ей свои объятия. Чуть позже, когда в отношениях Кирилла с дочерью появились первые признаки доверия, Пэт призналась, что нигде и никогда раньше не чувствовала себя по-настоящему дома.

При мысли о дочери Грязнов улыбнулся.

Постоял, аккуратно закрыл дверь, прошел по скрипящим половицам коридора до лестницы, начал спускаться на первый этаж, но остановился на середине, оглушенный еще одной горькой догадкой.

Когда-то давно, всего лишь несколько дней назад, во всем старом особняке скрипела одна-единственная половица. И это казалось милой шуткой — дом напоминал обитателям, что живут они не в бездушной коробке. Теперь же звуки доносились отовсюду и казались Кириллу стонами смертельно больного человека.

Особняк терял силы.

Сколько он протянет, оставшись совсем один? Десять лет? Год? Месяц? А потом пустота убьет его душу, и то, что некогда было живым, рассыплется в прах.

— Прости меня, — прошептал Кирилл, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

И услышал грустную, но теплую мысль:

«Не за что, мастер, не за что…»

Дом умирал, но он знал. Он все знал о том, кто столько лет наполнял его своим дыханием.

Небольшой рюкзак упаковал перед отъездом заботливый Олово. Собрал все, что, по его мнению, могло потребоваться хозяину в путешествии, даже носовые платки не забыл. Оставалось добавить лишь несколько мелочей и ехать в Шарик — машина давно ждала у подъезда, но Кирилл медлил.

Даже после прощания с домом не поспешил к выходу.

Сидел в кабинете, бездумно наблюдая за тем, как стоящие на столе часы убивают минуты, затем поднялся, побродил по комнате, словно не решаясь на что-то. И лишь увидев, что времени до отхода «суперсобаки» осталось в обрез, широким шагом отправился в тайную комнату. В небольшое помещение, единственным украшением которого было старое ростовое зеркало, в почерневшее и ничего не отражающее стекло которого Кирилл погрузил правую руку.

«Я уж думал, ты уедешь, не поговорив со мной», — насмешливо произнес Его голос.

— Планировал.

«Что помешало?»

— Не захотел тебя разочаровывать.

«Ты сентиментален».

— А может, я просто тебя люблю?

«Самого себя?»

— Я сам давно умер, остался лишь я — ты.

«Если бы ты умер, ты не был бы нужен. И то, что ты собираешься сделать, — твое решение. Я бы на такое не пошел».

— Это моя слабость?

«Это твоя сила».

Неожиданный ответ заставил Грязнова вздрогнуть.

Сила? Что Он имеет в виду? Или Он понимает? Ну конечно же, понимает. Ведь Он — это я.

— Ты прочитал мои мысли?

«Я давно читаю твою душу, Кирилл».

— Ты осуждаешь меня?

«Ты устал».

— Нет!

«Ты устал, — мягко повторил Он, и Грязнов не стал второй раз опровергать очевидное. Закусил губу и замолчал. — Ты устал от боли».

— Значит, все-таки слабость?

«Сила».

— Я не был рожден богом.

«Но ты прекрасно справлялся».

— Я… — Кирилл покачал головой. — Дело не в боли. Дело в том, что я единственный, кому она не сможет сказать «нет». Никогда не сможет. Я должен отпустить ее.

«Это так, — нехотя согласился Он. — Ты научил ее быть великой. Теперь же ей надлежит ею стать».

— Вот и объяснились.

«Я все понимал с самого начала. — Он помолчал. — Я люблю тебя, Кирилл, и горжусь тобой. Я люблю тебя и горжусь тобой гораздо сильнее, чем мог бы любить и гордиться самим собой. Я счастлив, что шел с тобой все это время».

— Я просто делаю то, что должен, — тихо ответил Грязнов.