Княжна-цыганка - Анастасия Туманова

– Меришка, Юлька хочет, чтобы я пошла в комендантское просить за Мардо!

– Как?!. – ахнула Мери.

И тут же отпрянула к стене, потому что Копченка, не вставая с колен, поползла через всю комнату к ней. Мери с ужасом смотрела на залитое слезами, перекошенное лицо, на трясущиеся руки, с мольбой сжатые на груди. У Копченки началась истерика, и слова вырывались невнятно, отрывисто, со всхлипами и срывами:

– Меришка… Де-де-девочка моя дорогая… Ра-ди Христа, ра-ди матери твоей покойной… По-мо-ги… Ты же цыганка теперь… Цыганки… завсегда… своим… помогут, а я… Я кажин день… тебе ноги целовать буду… при всем таборе… хочешь? Меришка, меня же не послушают… Господа не послушают, я глупая, неученая, только голосить и могу, а вы… У Дины они все в ногах… ва… ва… валя-ют-ся, а ты… ты вовсе кровная княжна… Поди… скажи… Всю жизнь бога… бога… молить бу-у-уду… Я без него… жить… не могу… я… господи, я не могу больше, не могу, не могу-у-у!!!

– Боже… – одними губами выговорила Мери. – Боже мой… Диночка, милая, за что?..

Та, пожав плечами, молча закрыла глаза. А Мери, упав на колени рядом с Копченкой, яростно прошептала:

– Ты хоть понимаешь, КОГО просишь? Ты знаешь, что твой муж с Диной сделал?! Тогда, весной? Знаешь или нет?!

– Знаю… – сипло, уже безнадежно ответила Юлька, закрывая лицо руками. – Да… знаю…

– Так какого же черта?!. – взвилась Мери – и не договорила, потому что дверь вдруг со скрипом распахнулась настежь. В комнату шагнула бабка Настя.

Некоторое время старая цыганка стояла на пороге неподвижно. Затем сурово сказала:

– Стало быть, вот они где обе! Юлька! Меришка! Совесть-то у вас есть, поганки?! Упредить не могли, что у Динки ночуете? Весь табор ночь не спал! Волновались, беспокоились, парней по головам считали, думали – с кем наша Меришка убежать могла да кому Юлька с пузом понадобилась?! Есть на свете закон какой-то или уже вовсе нету, девки, а? Ух, кнута на вас нет! Ух, вам дед в таборе покажет! Слава богу, я додумалась, где вас носить может! Еще до света собралась да бегом в город кинулась… А чьи это дети тут пищат? Динка, а?!

Никто ей не ответил. Дина стояла, скрестив руки на груди, с закрытыми глазами. Мери, сидя на полу, со страхом смотрела на Юльку. А та, не в силах выговорить ни слова, согнулась, уткнувшись растрепанной головой в щелястые доски пола, и снова затряслась в рыданиях. Малыши на кровати уже осипли от крика, и Настя, бросив на пол торбу, решительно пошла к ним.

– Та-а-ак… Ясно, – произнесла она, склонившись над коричневыми, сморщенными от плача рожицами. – И слава богу. Да еще и пару разом принесла… Умница моя, что ж ты плачешь? Не надо бы сейчас… – Настя села на пол рядом с Копченкой, обняла ее, но та задрожала еще сильней, невнятно завыв сквозь зубы. Старая цыганка вздохнула и велела: – Воды дайте. Возьмите детей. И чтобы живо мне все рассказали! Все до последнего слова, все, что тут вчера сотворилось! Динка, Меришка, вам говорят, бессовестные! Да возьмите там в торбе у меня куру! Поди, никто не догадался нашей мамке супа наварить, а ей ох как надо!

– …и вот теперь она хочет, чтобы мы с Диной пошли туда! – беспомощно закончила Мери.

Рассказ ее, сумбурный и сбивчивый, длился долго. Солнце, умытое и ясное после ночного ливня, успело подняться высоко над садом и сеяло лучи сквозь вырезную листву деревьев, тенистой сеткой покрывая еще мокрый, весь в непросохших каплях подоконник. Старая цыганка молчала. На ее темном, красивом, спокойном лице не отражалось ничего. На коленях Насти спал один из Юлькиных малышей, уставший от слез. Второго Копченка пыталась кормить грудью. Она больше не плакала, но справиться с дыханием еще не могла, и короткие болезненные всхлипы то и дело вырывались у нее из горла.

– Ну что ты ему пихаешь, бестолковая, как ложкой, он же, бедный, и ухватить не может! – с досадой сказала Настя, пересаживаясь с кровати на пол рядом с невесткой. – Вот так… Вон как они у тебя за ночь взбухли, давай живей, пусть раздоит, золотенький… Ну, вот и зачмокал! Слава богу! И хватит тут носом шмыгать, молоко себе перебьешь! Динка, что там с курой?

Дина, которая на протяжении всего рассказа Мери молча, ожесточенно ощипывала на столе принесенную Настей курицу, покончила с этим делом и теперь, опустившись на колени, собирала рассыпавшиеся по полу рыжие перья. Закипающий чугунок уже стоял на примусе.

– Перо не выкидывай, в перину суну! – строго велела Настя. Вздохнув, хмуро произнесла: – А что вы на меня так глядите, дуры? Чего бы нового рассказали, ей-богу… Юлька, я вот только не думала, что ты все знаешь. Про мужа своего с Динкой. И про то, как он с ней…

– Знала я.

– Митька тебе рассказал?

– Сама догадалась.

– И покрывала его, поганца?

– Я ему жена, – почти не разжимая губ, проговорила Копченка. У груди ее умиротворенно чмокал малыш. На острых скулах Юльки по-мужски ходили, дергались комки.

– Тетя Настя, это я виновата, – зажмурившись, прошептала Мери. – Я, кажется, одна видела… понимала, что Мардо… что Митьке Дина… Еще тогда, зимой, когда мы только пришли в табор. Я должна была сказать. Не знаю кому, тебе или Юльке, но должна была непременно…

– Знамо дело, – сурово подтвердила старуха. – Отчего молчала, бесталанная? Может, и беды бы не было…

Мери запнулась на мгновение – и в этот миг послышался грохот: Дина с силой запустила ложкой в стену.

– Глупая, детей разбудишь! – шепотом вскричала Мери.

Но Дина, не слушая ее, завопила в голос:

– Потому что этот сукин сын обещал сдать ее в ЧК! Ее! Княжну! Понимаешь?!

– Ох, боже мой… – на миг потеряла самообладание Настя. – Да за что мне это, дэвлалэ… Меришка, девочка, правда?..

– Да… – прошептала Мери.

Наступила тишина: слышно было только бульканье закипающего супа и короткие горестные всхлипывания Копченки.

– Не вой, дура, – не глядя на нее, сквозь зубы велела Настя. – Пропади он пропадом, ничего уж тут не сделаешь. Нашла тоже кого о милости просить… Всюду, где мог, твой Митька нагадил, о чем же тут говорить-то? И не реви мне! Я девок ни одним словом упрашивать не буду, спаси бог!

– Цыганки… – Воспаленные, мокрые глаза Юльки с последней отчаянной надеждой смотрели на Мери. – Цыганки своих… всегда… выручат…

– То своих!!! – взвилась старуха. – А Митька твой – не цыган, а выродок! И ты сама, дура, это разумеешь! И вот что – хватит языками чесать! Вставай. Бери детей, пойдем в табор. Идти-то можешь? На углу извозчика возьмем. И ты, Меришка, собирайся. Или хочешь пока у Динки побыть? Смотри, дед сердится…

– Я останусь, тетя Настя, можно? – глядя в угол комнаты, спросила Мери.