Сводный гад - Янка Рам

с самбистами «дыхание», на третьей заплывы на скорость.

Ваня слушает невнимательно, постоянно отвлекаясь, то на меня, то с парнями болтает.

Я плаваю на первой с ребятней. И Бес тоже там. Неутомимо подкидывает мальчишек, учит крутить сальто, нырять, плавать. И даже улыбается!

Повиснув на разделительных поплавках, растворяюсь в голосах…

Возле меня на шезлонге две молодых женщины. Таких… «губоногих», как говорит бабушка. С явным апгрейдом на лицах.

— Мм… какой, смотри… — едят взглядом Бессариона.

Он стоит там, где вода по пояс и торс у него, конечно, залипательный. И улыбка у него очень харизматичная. С улыбкой он сразу выглядит моложе, легче, мягче.

— Как его из этих лягушат выцарапать? — меняют они позы, на более манящие, не сводя с него глаз. — Час уже как с ними барахтается…

Но Бессо глаз на телочек не поднимает, он внимательно следит за детьми. Половина из них даже пока плавать не умеет.

— Стася, — окликает он малышку.

Я тоже перевожу на неё взгляд. Обняв, плавательную пенку стоит на мели. Губы дрожат.

— Иди к нам?

Отрицательно качает головой, вежливо улыбнувшись.

— Я поплаваю с ней! — опережая Бессо, иду к Стасе.

— Ты чего трясешься? Замёрзла?

Кивает.

— Пойдём, погреемся.

Усадив на шезлонг, ищу её полотенце.

— Это?

— Да.

Полотенце застиранное, сероватое со штампом интерната. Пахнет хлоркой.

Капец…

Но моë уже влажное. И я накидываю ей на плечи то, что есть. Растираю, прижимаю за плечи к себе.

Она виском прижимается к моему плечу. Очень горячая. Дрожит…

У меня как-то неспокойно внутри.

Может, у неё жар? Она такая молчаливая и щеки горят.

— А тебе температуру на входе измеряли?

— Угу…

Кладу руку на лоб, как мама мне, когда я болею. И мне опять кажется — горячо. Жалко, что Алёны сегодня с самбистами нет.

— Пойдем-ка.

Веду её за руку в мед кабинет. Стася едва плетётся.

— А можно температуру девочке померить?

Женщина в халате щёлкает ей «пистолетом» у лба.

— Ого! Что ж вы больного ребёнка в бассейн притащили? — с осуждением. — Тридцать восемь и девять!

Это, кажется, очень много.

— Наверное, ей надо какое-то лекарство дать?

— Конечно. Немедленно из воды. Врача вызывайте.

— Дайте нам таблетку какую-нибудь сейчас.

— У меня только парацетамол. Аллергия на лекарства есть?

— Откуда мне знать?! Стась, — прижимаю к себе. — Есть аллергия?

— Есть.

— А на что?

— Я не помню, — испуганно смотрит мне в глаза.

— Пойдём к Бессариону!

Я тащу еë обратно к бассейну. А там детей — никого. Только старшие.

— Вань! А где Бессарион? — кричу я.

— В сауне они. Греются.

Сауна отдельно мужская, отдельно женская… И выход в неё из раздевалки.

— А что?

Тренер свистит в свисток.

— Яшин, Тарханов, на старт.

Иван ныряет.

Я хватаю свой телефон и звоню маме. Мне нужна какая-то инструкция! Всë, что говорили на курсах — каша в голове. Названия жаропонижающих я помню, но их во- первых нет, а во-вторых, если аллергия давать нельзя.

— Ма-а-м!

— Господи, что случилось?!

— У меня Стася, помнишь? У неё тридцать восемь и девять. Что мне делать? Как врача вызвать? На лекарства аллергия. А тренер отошёл.

Стася, поджимая коленки, ложится на шезлонг.

— Мы в бассейне, — уточняю я. — «Олимпе».

— Я сейчас Скорую вызову. Одевайтесь, спускайтесь в фойе. Тренеру не забудь сообщить.

Когда выходим из раздевалки, на лестнице пересекаюсь с Бессарионом. Бёдра обернуты полотенцем, видимо сразу выскочил к нам.

— Что случилось? — присаживается перед Стасей.

Объясняю ему.

— Мама Скорую вызвала.

— Черт! — с досадой оглядывается, на раздевалку.

У него там ещё горсть. Не бросишь же.

— Надо в интернат звонить. Но они просто оставят в больнице врачам, пока не поправится.

— Я с ней поеду.

— Хорошо. Спасибо. Я Алёне позвоню, она как освободится заедет. Позвони мне оттуда — как и что, ладно? Давай, держись, боец, — поддерживающе сжимает ей плечи Бес.

Мы едем в Скорой. Температура растёт. Стасе ставят капельницу с чем-то.

Я держу её за руку. Машина качается.

— Не хочу в больницу, — тихо плачет она.

— Я в палату к тебе приду, — обещаю я.

А в больнице её забирают врачи.

И что говорить Бессариону по поводу «что и как» я не знаю.

— Вы — кто ей? — спрашивают меня при попытке пройти. — Только родственники…

В палату удаётся прорваться только с мамой, когда она начинает махать своим статусом жены мэра.

Не пускают, наверное, ещё и потому что у Стаси не могут сбить температуру. Подозревают инфекцию почек.

Прибегает Алёна, говорит с врачами, они обсуждают препараты, которые можно и нельзя. А мы просто сидим в палате возле полыхающей девочки под капельницей. Ей что-то вкалывают в баллон.

Ваня шлёт мне периодически вопросы. Отправляю поцелуи, пишу, что занята.

Мама поправляет Стасе простыню, трогает лоб. Стася не открывая глаз ловит её за руку.

— Мама…

Мы обе задохнувшись от этого трогательного брошенного слова, отворачиваемся друг от друга.

Мама начинает плакать, тайком вытирая слезы.

Мы молча сидим, ждём. Я в телефоне читаю про усыновление.

Нам с Иваном не отдадут…

Мама, поморщившись, выкидывает в мусорное ведро Стасино полотенце. Внизу покупает ей новенькое, побольше, с цыплятами. Ещё — бельё, пижаму, носочки…

Я пару раз говорю по телефону с Бессо.

Медсестра прикрепляет лист с результатами анализов над кушеткой.

Я снимаю, читаю.

— Что там? — интересуется мама

— Алани-нинами-мино-трансфераза! Господи, сатану они там вызывают что ли этими заклинаниями?! — возвращаю листок обратно.

— Ну что здесь