Случай Растиньяка - Наталья Миронова

А у Германа была, конечно, натруженная мужская рука, пальцы загрубелые, мозолистые, но длинные, стройные, туго обтянутые кожей без всяких лишних складок. У него вообще не было лишних складок, как она вскоре убедилась.

С застежкой юбки пришлось повозиться: клапан на трех кнопках, а потом уж «молния», как на мужских джинсах. «Молния», правда, шла до самого низа, и когда Герман дернул за нее, вся юбка упала на пол. От остальных подробностей – лифчика, колготок, трусиков – он избавлялся как в тумане.

Катя тоже не стояла сложа руки. Ему трудно было оторваться от нее, но она все-таки заставила его сбросить пиджак и рубашку. Ремень на брюках не поддавался, и Герману пришлось взяться за пряжку самому, тем более что свою работу он завершил.

И вот они оба остались без единой нитки на теле. Обоим нравилось то, что они видели. Герман любовался ее крепким спортивным телом, хотя видел только мечту мужчины – плавные изгибы, мягкость, нежность… Катя тоже смотрела на него во все глаза. Он был огромен, но не похож ни на Арнольда Шварценеггера, ни на Сильвестра Сталлоне. Катя прошлась обеими ладонями по бугрящимся мышцам на животе. В отличие от роскошных самцов киноэкрана, Герман был весь тут, все у него было живое, настоящее, не целлулоидное, не силиконовое, не накачанное искусственно. Катя обняла его, ощутила, как прокатываются под ладонями литые мышцы на спине. Мышцы были всюду, он из них состоял.

Желание затопило ее с головы до ног, аккуратно минуя мозг. Только одна мысль проскочила: и чего она так долго ждала, почему раньше не завела любовника? Эпизод с Борисом не в счет, почти ничего не было. Брак с Аликом распался давным-давно, может, еще на свадьбе, когда пьяно куражился его отец, а мать приговаривала: «У нас мальчик – мы и ноги на стол».

Нет, если бы не Алик с его рулеткой, Мэлором и «Внутренними интерьерами», она не оказалась бы здесь, в галерее, и не встретила бы Германа…

Все, хватит думать! Отключаем мозги… Катя на секунду высвободилась, сдернула с кровати вишневое бархатное покрывало, и они вместе упали на постель. И закружились в вихре шального, разнузданного, страстного, безудержного, потного секса. Все было можно и ничего не стыдно. Она обхватывала его ногами и выгибалась ему навстречу, а он пронизывал ее, казалось, до самого сердца, и его сердце колотилось как будто прямо у нее в груди. Еще, еще, еще… Быстрее, быстрее, быстрее… Вот… вот оно пришло, то самое, ради чего… Вот! Вот!

Обессиленные, они оторвались друг от друга, разомкнули объятия, чтобы глотнуть воздуха, но ничего не кончилось, это была только передышка.

–  Мне не нравится этот свет, – прошептала Катя. – Давай я зажгу лампу, а верхний погасим…

–  Давай, только ты зажигай лампу, а верхний я погашу, – тоже шепотом ответил Герман.

Катя щелкнула выключателем настольной лампы. Герман поднялся. Как он был хорош! Учась в Суриковском институте, Катя, разумеется, посещала класс обнаженной натуры. Ходила она и в музеи, повидала всякого, сделала даже серию рисунков ягодиц, но такого Gluteus maximus [12], как у Германа, не видела никогда, разве что у Давида работы Микеланджело. Вообще он весь был оплетен мускулами. Ноги, спина, плечи… Ясно обозначенные пучки волокон напоминали морские канаты.

Катя откровенно любовалась этим ядреным задом, ногами, спиной, плечами, пока он подходил к выключателю у двери. Но вот свет под потолком погас, Герман вернулся в мягком интимном сиянии настольной лампы и лег. Катя обняла его и шепнула на ухо:

–  Если потеряешь место генерального директора, замолвлю словечко, пусть тебя возьмут в «Сурок» натурщиком.

–  Завидная карьера! Может, мне совмещать? Но я стеснительный: хочу позировать только тебе.

Она захихикала и попыталась его ущипнуть, но с таким же успехом можно было щипать Давида Микеланджело. Тогда Катя решила сделать то, чего хотела еще в клубе, на концерте Тимура Шаова: попыталась разгладить вертикальные морщинки у него между бровей. И тоже ничего не вышло.

–  Не хмурься! – попросила она.

–  Не получается, – с виноватым вздохом отозвался Герман.

Да, борозды запали глубоко.

–  Ну и ладно.

И они снова занялись любовью. И снова… И снова…

«Многие женщины, – смутно подумала Катя, окончательно обессилев и уже засыпая, – до самой смерти доживают, так и не зная, что это такое. Мне повезло».

Проснувшись, Катя увидела, что еще темно (Герман в какой-то момент погасил лампу), но на столике стояли цифровые часы-будильник. Около шести утра. И она все еще была в этих могучих объятиях, в них можно было укрыться с головой, спрятаться, как в детстве. Катя почувствовала, что Герман тоже проснулся. Он осторожно перевернул ее, овладел ею сзади. Ленивый, неспешный утренний секс… Какая красота…

–  Мне пора, – прошептал он.

–  Погоди, я сделаю тебе завтрак.

–  Не надо… Ты же можешь еще поспать…

–  Нет, я выспалась.

Катя говорила правду. Этой ночью она спала мало, зато крепко. И теперь чувствовала себя превосходно. Томно, лениво и в то же время бодро. Все тело приятно ныло, кое-где, когда она вскочила с постели, обозначились интересные легкие боли. Она даже не думала, что в таких местах может болеть! Но Катя оставила анализ новых ощущений на потом, бегом бросилась в ванную (уже было очень надо), умылась, набросила халатик и вышла на кухню.

–  Яичницу будешь? – спросила она у потянувшегося в ванную следом за ней Германа.

–  Буду.

Катя мгновенно обревизовала свои съестные запасы. Сама она сидела на диете, считая себя страшно толстой, поэтому на завтрак обычно съедала йогурт и выпивала чашку черного кофе, но в этот день у нее пробудился зверский аппетит. Она вынула из холодильника яйца и молоко, из шкафа миску и принялась взбивать венчиком омлет. Нашелся в холодильнике и кусок буженины, Катя решила нарезать его ломтиками, обжарить на сковородке и залить омлетом. Да, так будет правильно. Если она зубами щелкает, то что уж говорить о Германе! Он небось вообще с голоду помирает!

Когда Герман, уже одетый, только без пиджака, вошел в кухню, омлет золотистой пышной шапкой стоял над сковородой, а Катя варила в турке кофе.

–  Садись, – кивнула она ему и выложила на специально подогретую тарелку дышащее золотистое чудо.

–  Все мне? А тебе?

–  Я кофе варю.

–  Сядь поешь. – Герман разрезал омлет и переложил половину ей на тарелку.

–  Кофе сбежит.

–  Да отставь ты его, потом сваришь!

–  Это процесс непрерывный… Все, готово. – Катя разлила кофе по чашкам. – Ой, зачем мне так много? Я на диете сижу.

–  Слезай сейчас же, – шутливо приказал Герман. – У тебя все на месте.

Вот и Нина вчера так говорила.