Путешественница - Диана Гэблдон

– Я подумал, что мы могли бы познакомиться поближе, сеньорита, – предложил он тихим страстным голосом, от которого по спине Тессы пробежала дрожь предвкушения.

– Меня не интересует знакомство с… грязным, презренным злодеем-пиратом! – заявила она.

Зубы Вальдеса блеснули, когда он улыбнулся ей, поглаживая рукоять висевшего на поясе кинжала. Ее бесстрашие произвело на него впечатление: такая смелая, такая порывистая… и такая красивая».

Я подняла бровь, но продолжила чтение, уже захваченная текстом.

«Рука Вальдеса властно обвила ее талию.

– Вы забываете, сеньорита, – промолвил он вполголоса, касаясь губами чувствительной мочки ее уха, – что вы – военная добыча и капитан пиратского судна первым имеет право выбора.

Тесса пыталась вырваться из его сильных рук, но он легко преодолел сопротивление, отнес ее к кровати и бросил на расшитое покрывало. Она пыталась восстановить дыхание, в ужасе наблюдая за тем, как пират раздевается. Он отложил в сторону лазурно-голубой бархатный плащ, а потом тонкую кружевную сорочку из белого полотна. У него была великолепная грудь, мускулистая и загорелая, с бронзовым отливом. Когда он взялся за ремень своих штанов, сердце ее перехватило от страха, но в то же время ей страстно хотелось коснуться этой бронзы кончиками пальцев.

– Но нет, – сказал он, остановившись. – С моей стороны было бы неучтиво обойти вас вниманием. Позвольте мне.

С неотразимой улыбкой он наклонился, и груди Тессы оказались сжаты его горячими мозолистыми ладонями – он, наслаждаясь, ощупывал сквозь тонкую шелковистую ткань их чувственную упругость. Вскрикнув, Тесса отстранилась, вжавшись в пуховую подушку с кружевной вышивкой.

– Вы сопротивляетесь? Как жаль, сеньорита, будет испортить такой чудесный наряд…

С этими словами он крепко схватил ее жадеитовый шелковый корсаж и рванул так, что белые груди Тессы выпрыгнули из своего укрытия, как пара упитанных куропаток».

Я хмыкнула, отчего доктор Абернэти резко вскинул взгляд поверх своего журнала. Поспешно придав лицу некое подобие достойной сосредоточенности, я перевернула страницу.

«Густые черные кудри Вальдеса свесились ей на грудь, когда он прижал свои жаркие губы к пунцовым, как роза, соскам Тессы, отчего все ее существо омыли волны мучительного желания. Ослабленная непривычными ощущениями, которые пробудила в ней его страсть, она не могла пошевелиться, когда его рука осторожно взялась за подол ее платья и его жгучее прикосновение прошлось по чувствительной стороне ее стройного бедра.

– Ах, любовь моя, – простонал он. – Такая прелестная, такая целомудренная. Ты заставляешь меня сходить с ума. Я хочу обладать тобой с тех пор, как увидел в первый раз, такую гордую и холодную на палубе корабля твоего отца. Но теперь ты не холодна, моя дорогая, а?

И это действительно было так. Поцелуи Вальдеса привели Тессу в смятение. Как могла она испытывать подобные чувства к этому человеку, который хладнокровно потопил корабль ее отца и собственноручно убил сотню людей? Ей следовало бы отпрянуть в ужасе, а вместо этого она тяжело дышала, с готовностью принимая его обжигающие поцелуи, и непроизвольно выгибала тело, ощущая, как требовательно восстает его мужское естество.

– Ах, моя любовь, – выдохнул он. – Я не в силах ждать. Но… я не хочу причинить тебе боль. Нежно, моя любовь, деликатно…

Тесса ахнула, почувствовав нарастающее давление его желания, заявляющее о себе между ее ног.

– О! – простонала она. – О, пожалуйста! Не надо! Я не хочу, чтобы ты это делал!»

Ну самое подходящее время начать протестовать, подумала я.

«– Не беспокойся, моя любовь, доверься мне.

Постепенно, мало-помалу она расслабилась под прикосновением его гипнотических ласок, ощущая, как усиливается и распространяется тепло внизу ее живота. Его губы скользили по ее груди, а жаркое дыхание и страстный шепот подавили всю волю к сопротивлению, и бедра раскрылись помимо ее воли. Двигаясь с бесконечной медлительностью и обретая бесконечное наслаждение, он сорвал дивный цветок ее невинности».

Хихикнув, я выпустила книжку из рук, и она, соскользнув с моих колен, со стуком упала на пол, к ногам доктора Абернэти.

– Прошу прощения, – пробормотала я и наклонилась за книгой.

Лицо мое горело. Схватив «Пылкого пирата» влажными от пота пальцами, я вдруг заметила, что на обычно строгом и невозмутимом лице доктора расцвела широкая улыбка.

– Позволь, я угадаю, – сказал он. – Вальдес только что сорвал дивный цветок невинности?

– Да, – ответила я, не удержавшись от смеха. – А откуда ты знаешь?

– Сужу по твоей реакции. Ее могло вызвать либо это место, либо эпизод на странице семьдесят три, где он «омыл ее розовый холмик своим жадным языком».

Его короткие пальцы со знанием дела пролистали страницы.

– Что?!

– Посмотри сама.

Он сунул книжку обратно мне в руки, указав на середину страницы.

О господи!

«…откинув покрывало, он склонил свою черную как смоль голову и омыл ее розовый холмик своим жадным языком. Тесса застонала и…»

У меня и самой вырвался стон.

– Ничего себе! Ты и вправду это прочитал? – спросила я, оторвав глаза от Тессы и Вальдеса.

– Ну да, – ответил он, улыбнувшись еще шире и показав крепкие белые зубы. – Два или три раза. Книжка не самая лучшая, но и не плохая.

– Лучшая? А что, есть и другие в том же роде?

– Конечно. Давай-ка посмотрим…

Он встал и начал рыться в стопке потрепанных карманных томиков.

– Нужно искать те, у которых нет обложек, – пояснил он. – Они и есть самые лучшие.

– Надо же! А я-то думала, что ты не читаешь ничего, кроме «Ланцета» и «Медицинского вестника».

– Ну конечно, после тридцати шести часов копания в людских кишках мне только и остается что читать «Методику резекции желчного пузыря», да? Как бы не так! Лучше уж я поплыву в компании с Вальдесом по Карибскому морю. Впрочем, леди Джейн, я ведь тоже думал, что ты не читаешь ничего, кроме «Нового английского медицинского журнала». Внешность обманчива, да?

– Должно быть, – сухо согласилась я. – А что это за леди Джейн?

– Так тебя называют за глаза, – пояснил он, откинувшись назад и сцепив пальцы рук на колене. – Отчасти из-за акцента, такого, будто ты только что пила чай с королевой. Ну и из-за манеры держаться и умения держать других в должных рамках. Видишь ли, ты говоришь как Уинстон Черчилль, то есть если бы Черчилль был леди, – и коллег это слегка пугает. Правда, есть в тебе кое-что еще.

Он задумчиво посмотрел на меня, раскачиваясь в своем кресле.

– Ты говоришь так, словно ожидаешь, что все будет по-твоему, а если и нет, то тебе известно почему. Где ты этому научилась?

– На войне, – сказала я, улыбнувшись его описанию.

Он поднял брови.

– В Корее?

– Нет, во время Второй мировой войны я служила медсестрой во Франции и видела там множество сестер-хозяек, которые одним взглядом обращали интернов и санитаров в желе.

Да и позже непререкаемая властность – если, конечно, она была – не раз и не два сослужила мне добрую службу, позволив поставить на место людей, наделенных куда большими полномочиями, чем сестры и интерны бостонской больницы.

Джо кивнул, обдумывая мое объяснение.

– Что ж, это логично. Я сам использовал Уолтера Кронкайта.

– Уолтера Кронкайта?

Я уставилась на него.

Он снова ухмыльнулся, показывая золотой зуб.

– А ты можешь вспомнить кого-то получше? К тому же я каждый вечер бесплатно слушал его по радио или телевидению. Развлекал таким манером свою матушку – она хотела, чтобы я стал проповедником. – Абернэти улыбнулся немного печально. – Правда, болтай я, как Уолтер Кронкайт, там, где мы жили в то время, я бы не дожил до поступления в медицинскую школу.

С каждой секундой Джо Абернэти нравился мне все больше.

– Надеюсь, твоя матушка не была разочарована, когда ты решил стать врачом, а не проповедником?

– По правде говоря, я не уверен, – сказал он, все еще улыбаясь. – Когда я сказал ей об этом, она с минуту смотрела на меня, потом глубоко вздохнула и сказала: «Ну ладно, по крайней мере, ты сможешь снабжать меня по дешевке мазью от ревматизма».

Я усмехнулась.

– Знаешь, мой муж, узнав, что я собираюсь стать врачом, тоже не выказал особого энтузиазма. Он воззрился на меня, помолчал и наконец сказал, что если мне все наскучило, то можно вызваться писать письма для обитателей богадельни.

Золотисто-карие, как ириски, глаза Джо наполнились смехом.

– Ага, родные и близкие – это те люди, которые уверены, будто лучше тебя знают, что тебе нужно и на что ты годишься. «Почему бы тебе вместо этой блажи не заняться мужем и ребенком?» – спародировал он назидательный тон и погладил меня по руке. – Не переживай, рано или поздно они со всем свыкнутся. Вот меня, например, уже не спрашивают, почему я не чищу туалеты, хотя Господь создал меня именно для этого.