Безутешные - Кадзуо Исигуро

– Я ничуть не обиделся, мисс Штратман. Напротив, меня весьма волнует, как бы графиня и мистер фон Винтерштейн сами не обиделись, что я не смог явиться…

– О, пожалуйста, не беспокойтесь об этом, мистер Райдер.

– Мне очень хотелось бы встретиться и побеседовать с ними, но обстоятельства нарушили все мои первоначальные планы. Я думал, они меня простят: в особенности по причине того, что, по вашим словам, мне не было необходимости знакомиться с записями мистера Бродского…

– Мистер Райдер, я уверена, что графиня и мистер фон Винтерштейн правильно понимают ситуацию. Теперь я вижу, что мы проявили бесцеремонность, навязав вам эту встречу, тем более ваше время столь ограничено. Ради Бога, не обижайтесь.

– Уверяю, я нисколько не обижаюсь. Но, если позволите, мисс Штратман, я звоню вам с целью обсудить совершенно иные пункты моего расписания.

– Да, мистер Райдер?

– Это, к примеру, осмотр концертного зала.

– Ах, да…

Я ждал продолжения, но не дождался и заговорил вновь:

– Да, все, чего я хотел, это убедиться, что к моему выступлению все подготовлено.

Мой озабоченный тон заставил мисс Штратман наконец откликнуться:

– Да, понятно. Ясно. Я вас поняла. Я отвела для этого визита время в расписании, но оно невелико. Вы можете убедиться сами. – Она замолкла, и я расслышал шелест бумаги. – С этим пунктом соседствуют два других, весьма важных. Поэтому я подумала, что если придется ужать график, то лучше за счет визита в концертный зал. Если он вам действительно необходим, вы легко сможете повторить его позднее. Соседние пункты, сами видите, сократить не так просто. В частности, встречу с Группой взаимной поддержки граждан: я знаю, какую важность вы придаете общению с рядовыми людьми, неравнодушными…

– Да, разумеется, вы совершенно правы. Полностью с вами согласен. Как вы заметили, я всегда могу выкроить время для повторного осмотра концертного зала. Да-да. Все дело в том, что меня несколько беспокоили… э-э… условия. Я говорю о размещении моих родителей.

С другого конца линии отклика вновь не последовало. Я откашлялся и продолжил:

– Как вам известно, мои мать и отец оба в преклонном возрасте. Их места в концертном зале должны быть специально оборудованы.

– Да-да, конечно. – Голос мисс Штратман звучал слегка озадаченно. – И медики под рукой, на случай каких-либо осложнений. Да, все предусмотрено: вы сами в этом убедитесь, когда будете осматривать зал.

Секунду я обдумывал ее слова, потом уточнил:

– Мои родители. Мы говорим именно о них. Полагаю, мы с вами понимаем друг друга правильно.

– А как же, мистер Райдер! Пожалуйста, не беспокойтесь.

Я поблагодарил мисс Штратман и вышел из кабинки. Возвратившись в кафе, я на мгновение застыл в дверях. На пол легли длинные закатные тени. Две дамы продолжали серьезную беседу, но я не мог угадать, обсуждают ли они по-прежнему мою персону. В дальнем конце я увидел Бориса: он что-то объяснял Софи, и они оба весело смеялись. Несколько секунд я не двигался с места, продолжая обдумывать недавний разговор с мисс Штратман. По зрелом размышлении я решил, что и в самом деле неуместно было предполагать, будто я могу почерпнуть что-нибудь полезное, слушая у графини старые записи Бродского. Несомненно, она и мистер фон Винтерштейн планировали шаг за шагом ознакомить меня с его музыкой. Эта мысль вызвала у меня раздражение – и я порадовался, что пропустил этот визит.

Затем я бросил взгляд на часы и обнаружил, что зря успокаивал мисс Штратман: еще немного – и мы могли опоздать в галерею Карвинского. Я добрался до нашего столика и, не садясь, произнес:

– Нам пора. Мы слишком долго мешкали.

Я говорил довольно настойчиво, однако Софи ограничилась тем, что подняла глаза и сказала:

– Борис считает, что лучших пончиков он в жизни не пробовал. Правда, Борис?

Я обратил взгляд к Борису, но он не смотрел в мою сторону. Я вспомнил нашу недавнюю размолвку, которую совсем было выбросил из головы, и подумал, что, нужно бы произнести слово-другое в примирительном тоне.

– Так ты говоришь, пончики очень вкусные? Дашь попробовать кусочек?

Борис не поворачивал головы. Я ждал несколько секунд, потом пожал плечами:

– Хорошо, не хочешь разговаривать – тем лучше. Софи взяла Бориса за плечо, собираясь призвать его к порядку, но я отвернулся со словами:

– Пойдем, нам пора.

Софи снова подтолкнула Бориса и обратилась ко мне с ноткой отчаяния в голосе:

– Задержимся еще чуть-чуть. Ты с нами почти нисколько не посидел. Борису здесь так нравится. Правда, Борис?

Борис словно бы не слышал.

– Слушай, мы должны спешить. А то опоздаем. Софи вновь бросила взгляд на Бориса, затем на меня: в ее лице сквозило нарастающая досада. Наконец она приподнялась с места. Я повернулся и, не оглядываясь на Софи и Бориса, пошел к выходу.

18

К тому времени, как я миновал крутую извилистую дорогу и вернулся на шоссе, солнце опустилось уже совсем низко. Дорога заметно опустела, и я вел машину на приличной скорости, высматривая на горизонте красный автомобиль. Спустя несколько минут горы остались позади – и мы очутились на обширном ровном участке. По обеим сторонам шоссе тянулись бескрайние поля. Когда дорога совершала затяжной поворот на плоскости, я разглядел наконец красный автомобиль. Нас по-прежнему разделяло немалое расстояние, но я видел, что водитель, как и прежде, не торопится. Я тоже сбросил скорость и залюбовался окружающим пейзажем: вечерними полями; солнцем, мелькавшим за отдаленными деревьями; фермерскими постройками, которые группами были рассеяны тут и там, – а красный автомобиль то появлялся, то исчезал при каждом повороте дороги.

– Как ты думаешь, сколько там будет народу? – услышал я голос Софи.

– На приеме? – Я пожал плечами. – Откуда мне знать? Должен сказать, ты себя явно чересчур взвинчиваешь. Это просто очередной прием – и ничего больше.

Софи продолжала смотреть в окно.

– Народу будет видимо-невидимо, – продолжала она. – Те же, что присутствовали на банкете у Рускони. Потому я и нервничаю. Думала, ты об этом догадываешься.

Я попытался вспомнить упомянутый ею банкет, но названная фамилия мало что для меня означала.

– Я привыкала постепенно, а тут этот банкет, – жаловалась Софи. – Эта публика обошлась со мной как со швалью. Я до сих пор не опомнилась по-настоящему. А сегодня соберется почти та же компания.

Я все так же тщетно пытался вспомнить банкет, о котором говорила Софи.

– Ты хочешь сказать, они были откровенно грубы с тобой? – спросил я.

– Грубы? Да, думаю, слово подходит. Они заставили меня почувствовать себя жалким ничтожеством. Надеюсь, хоть сегодня не все явятся.

– Если кто-нибудь начнет грубить, сразу скажи мне. Или отвечай грубостью на грубость – не возражаю.

Софи обернулась, чтобы посмотреть на сидевшего сзади Бориса. Я тотчас сообразил, что мальчик спит. Софи разглядывала его еще с минуту, потом повернулась ко мне.

– К чему ты опять берешься за старое? – спросила она изменившимся голосом. – Ты ведь знаешь, как его это огорчает. Опять завел старую песню. Ну, и долго ты на этот раз намерен упражняться?

– В чем упражняться? – устало спросил я. – О чем это ты теперь?

Мгновение Софи смотрела на меня в упор, потом отвернулась.

– Ты и понятия не имеешь, – пробормотала она себе под нос. – У нас мало времени. Ты просто не имеешь понятия, так?

Я почувствовал, что терпение мое иссякло. Мне припомнилась вся неразбериха, которую я пережил за день, и незаметно для самого себя заговорил на повышенных тонах:

– Слушай, с чего ты присвоила себе право на каждом шагу меня критиковать? Ты, наверное, не замечаешь, но у меня сейчас непростое время. И вместо слов поддержки слышу от тебя одни только придирки, придирки, придирки. А теперь ты, похоже, задумала подвести меня на приеме. Во всяком случае, готовишь почву, чтобы так поступить…

– Отлично! Мы и порога не перешагнем! Подождем с Борисом в машине. Разбирайся один с этим сборищем!

– Это уже ни к чему. Я только хотел сказать…

– Нет уж! Иди один. Тогда мы с Борисом точно тебя не подведем.

Несколько минут мы ехали молча. Наконец я проговорил.:

– Прости меня. Ты прекрасно справишься. Ни на миг не сомневаюсь.

Софи не отвечала. Мы сидели как немые – и каждый раз, посмотрев на Софи, я обнаруживал, что она невидящим взглядом сопровождает далекий красный автомобиль. Меня охватила странная паника – и я кое-как выдавил из себя:

– Знаешь, даже если сегодня вечером что-то не заладится, это ерунда. То есть это ни на что не повлияет. Поэтому давай не будем вести себя словно дети.

Софи продолжала следить за красным автомобилем.

– Скажи, заметно, что я растолстела? Только не ври. – Да ничуть. Ты выглядишь замечательно.

– Но я поправилась. Немного.

– Это не имеет значения. Что бы сегодня ни произошло, это тоже не имеет значения. Волноваться не о чем. Скоро мы все устроим. Дом и все прочее. Поэтому не волнуйся.