Сердцу не прикажешь - Джоан Хол

В это самое мгновение произошло невероятное, прежде никогда Лукасом не испытанное. Он вдруг ощутил сильнейший прилив ревности, о существовании которой ранее читал лишь в книгах. Как вести себя в такой ситуации? Это он и называл психологической ловушкой. В мозгу как бы образовалась пустота: Лукас не знал, как следует реагировать на происшедшее.

Он подавил первое желание: броситься к ним и ударом кулака в морду повергнуть наземь соперника. А если не бить — что тогда? Лукас буквально потерялся.

В конце концов он принял решение, прямо противоположное обдуманному в самолете. Все соображения осторожности оказались вмиг позабыты. Лукас намеревался жениться на Фриско.

И тому он сумел найти даже некоторое оправдание. Да, он хотел поступить совсем по-другому, а если Фриско и вынуждена была выйти за него замуж, то пускай во всем винит себя и собственную связь с этим Кеном, так, кажется, зовут этого придурка.

Но… Вопрос был в другом. Хочет ли она его? Или ляжет в постель «исполнять супружеский долг»? Нахмурившись, Лукас украдкой взглянул на Фриско. Если быть вполне уж откровенным, — а Лукас привык быть с самим собой предельно откровенным, — то следовало признать, что от Фриско он хотел не просто сексуальной близости. Ему нужна была ее тотальная капитуляция.

И эта мысль не давала Лукасу покоя.

А сам-то, сам-то готов ли к столь же безоговорочной сдаче?

Мысленно попытав себя на этот счет, он признался, что — да.

Да. Он вполне готов, более того, он хотел этой победы Фриско. То, что начиналось как тактический маневр в замысловатой деловой игре, неожиданно превратилось в отчаянный шаг, предпринимаемый на ином поле — на поле любви.

Вот как все, стало быть, обернулось…

Господи, он ведь сейчас по уши влюблен в нее! И это чувство поглотило все.

Теперь у Фриско есть все основания презирать его.

Расчетливо и весьма продуманно он припирал ее к стенке, припер и затем выбил почву из-под ног, вынудив Фриско предать родителей.

И после всего этого он еще надеется, что она сможет полюбить его?!

Самонадеянный осел!

Что ж, может, в таком случае имеет смысл оценить ущерб, нанесенный его действиями? — подумал Лукас, тогда как его руки автоматически повернули руль, и автомобиль с широкого бульвара свернул направо, в сторону отеля.

Его разрушительная тактика оказалась обоюдоострой. И если одна сторона лезвия прошлась по Фриско, то противоположной стороной лезвие прошлось и по нему.

И вот сейчас, после всего, что произошло, Лукас не только хотел, чтобы Фриско охотно отдала ему свое тело, он еще хотел, чтобы она раскрыла свое сердце навстречу ему, его чувствам.

И пока Лукас оценивал свои шансы, внутренний голос ему тихонько прошептал: «Жизнь коротка, Маканна, помни об этом…»

Остановив машину напротив входа в отель, Лукас подумал: хорошо, что жизнь приучила его бороться до последнего. Правда, шансов на победу, как он понимал, в данном случае было маловато.

Но если оставалась хоть тень надежды, он не склонен был сдаваться.

А надежда продолжала мерцать.

В эту ночь, решил Лукас, он возьмет все, что Фриско снизойдет ему дать, а завтра, точнее говоря, во все последующие дни он будет упорно и твердо добиваться ее любви.

С такими мыслями он повернул голову и посмотрел на Фриско. Горло его сдавил спазм — и почти сразу же сделалось тесно в брюках.

Его невеста.

Внезапно Лукас понял некое новое значение этого слова, и это открытие переполнило душу разнообразными чувствами. Он осознал, сколь непросто для женщины отдать себя в руки мужчины, с которым она соединена священными узами брака.

И неважно, что зачастую священные узы истончались и исчезали задолго до того, как заканчивался отмеренный Господом срок жизни на земле. Важно, что узы связывали Лукаса и Фриско.

Лукас был уверен, что для него это — на всю жизнь.

Но что думает Фриско?

Он вздохнул.

Она открыла глаза.

Господи, как она молода и хороша. И так беззащитна.

Проклятье! Достаточно было ему сейчас взглянуть на Фриско, и он испытал такую боль, о существовании которой не подозревал. Даже когда уходили из жизни его отец и мать, он не переживал ничего подобного. Боль была несопоставима и с той, что пронизывала сердце в момент известий о промахах и бедах родных братьев.

Фриско распустила узел, и теперь волосы густыми волнистыми локонами прикрывали ее лицо. Отражавшие свет отеля глаза ее приобрели спокойное вопросительное выражение. Губы ее были сейчас чуть приоткрыты: она подсознательно предлагала ему попробовать вкус ее поцелуя.

Ее губы… О, они были такие сладкие! Они могли свести с ума!

Лукаса заполнила нежность, прорвавшаяся в голосе, когда он сказал:

— Ну вот, мы и приехали.

Глава 25

Фриско нервничала, как канатоходец, дошедший до середины своего каната и только тут обнаруживший, что этот самый канат уже до такой степени протерся, что в любое мгновение может лопнуть.

И что же Лукас вознамерился теперь предпринять?

Как странно он смотрел на нее в машине. Фриско не поняла смысла этого нового взгляда.

Когда они прошли через главный вход, пересекли вестибюль отеля (она была рада тому, что Кена за стойкой не оказалось), когда подошли к лифтам — Фриско все посматривала на Лукаса. Его лицо как-то помягчело, прежняя жесткость невесть куда делась. Она пыталась угадать, что скрывается за этой сугубо внешней переменой.

И впрямь, что может означать это более доброе выражение его лица? Раздумывая, она воинственно держала спину прямой, а лицо ее выражало решительность. Такой она и вошла в номер.

Может, попытается мягко убедить ее?

Известно ведь, что мух куда проще ловить при помощи меда, а не уксуса, — напомнила она себе. Банально — однако ведь верно.

Собрав остатки самообладания, Фриско поставила свою сумочку на туалетный столик и решительно обернулась, намереваясь лицом к лицу встретить неизбежную свою судьбу.

Лукас в этот самый момент снимал пиджак.

Фриско с трудом проглотила слюну. При виде того, как деловито и спокойно он в ее присутствии раздевался, она вдруг почувствовала необычайную сухость в горле.

Вплоть до сегодняшнего вечера, а стало быть, еще каких-нибудь несколько часов назад, действовала негласная договоренность: если один раздевался или одевался, другой чинно выходил из номера, чтобы не мешать и не смущать.

И вот теперь, после того как в церкви были произнесены соответствующие слова, все прежние условности вдруг перестали существовать. Уже одно то, что Лукас так демонстративно разоблачался в ее присутствии, даже не дав ей времени подготовиться к этому зрелищу, не дав ей уединиться в относительно безопасной ванной комнате, — уже одно это лучше всяких слов говорило о наступивших переменах.