Женщины у колодца - Кнут Гамсун

— Чему-нибудь? Конечно. Он все эти годы учился за границей.

— Да? Учился в иностранных университетах? Удивительно только, что никто об этом ничего не слыхал!

Но тут адвокату вдруг пришло в голову, что он говорит вовсе не то, что следует.

— Речь идёт теперь не о Шельдрупе, — поправился он, — а об остальной семье, которая хорошо сделает, если посбавит спеси. Я только их и имел в виду.

Однако, фрёкен Ольсен сочла нужным сказать что-нибудь в пользу Фии Ионсен.

— Фиа прекрасно рисует, — заметила она.

— Вы находите? — сказал он, как будто был противоположного мнения.

— А вы разве не находите? — спросила она.

— Поговорим лучше о другом, — отвечал он. Он заговорил о собственном деле. Может быть, было бы лучше, если б он не начинал теперь. Он не обладал светским тактом и молодой девушке, конечно, должно было казаться странным то, что он целые годы держал себя так равнодушно. Теперь он должен был объяснить свои поступки, а это было не легко. Где он мог научиться трудному искусству добиваться сердца девушки, имея в виду только её приданое? Кроме того, его громовый голос в данном случае вредил ему. Он годился для произнесения речей, для словесных битв. Но он не мог нашептывать нежные слова и, не понимая опасности, прямо шёл ей навстречу. Этот мужик, этот пентюх, говорил слишком уверенно! Какую такую «совместную работу» он имел в виду? Точно об этом могла быть речь между ними? Поэтому она ничего не отвечала ему.

Адвокат решил высказаться яснее. Он сказал, что в течение этих двух лет постоянно думал о ней и в доказательство привёл свои два письма. Он повторял в этих письмах всё, что говорил ей раньше при встречах с нею. Вопрос теперь заключается лишь в том, существует ли взаимное понимание и склонность с той и с другой стороны?

Ответа не было. Он довольно долго ждал, но в конце концов она ответила ему его же словами: «Поговорим о чём-нибудь другом!».

Что же это такое? Жеманство или что-нибудь другое? Он почувствовал некоторое беспокойство. Её разговор о Шельдрупе Ионсен мешал его прежней самоуверенности. Ведь она так настойчиво утверждала, что Шельдруп никогда не стоял за прилавком и что он вернётся теперь, чтобы взять дела в свои руки! Что означало это именно в такую минуту? Но он должен был выяснить своё положение, должен был получить решительный ответ. Для него настало время и неизвестность вынудила его придти сюда. Или, может быть, она хочет ещё подождать, чтобы обдумать своё решение?

— Да, — отвечала она.

В самом деле? Он должен сознаться, что его это несколько удивляет, по прошествии двух долгих лет и после того, что было между ними. Разве не правда, что этот город постепенно превращается в какую-то жалкую дыру? Этот город полон банкротства и бедствий, а в других местах люди смеются и всем им хорошо и весело живётся. Какого рода развлечения предпочитает она?

Она, смеясь, ответила:

— Я не привыкла к развлечениям!

Но она может полюбить их. Это ещё придёт, возразил он. И он стал описывать ей прекрасные улицы, кафе, великолепные витрины и зрелища. А что касается образа жизни, то это всецело зависит от себя самого! Нет ничего такого, чего нельзя было бы достать в большом городе. Можно устроить свою жизнь очень приятно. Газеты выходят каждое утро и каждый вечер. Играет музыка, стортинг украшается флагами. В воскресенье, если пожелаешь, можешь пролежать весь день в постели, или же пойти в театр, или поехать куда-нибудь по городской железной дороге, или совершить прогулку в студенческой роще, или послушать какую-нибудь интересную лекцию! А здесь, в этом городе, какие могут быть развлечения? Если бы у неё были такие же стремления, как у него, то она уехала бы отсюда.

Он говорил очень убедительно и удивлялся что никак не может возбудить её интереса. Что же ей надо, наконец, как вывести её из равновесия? Адвокат осторожно стал приближаться к ней и наконец очутился возле неё. Всё-таки он научился кое-чему в столице и действовал более смело. Он обнял её за талию и сказал:

— Милая барышня, если бы наконец мы могли лучше понять друг друга!

Она встала и выпрямилась, но не побежала к дверям. Ей не казался диким поступок адвоката и она только сказала ему:

— Я надеюсь, вы благородный человек, Фредериксен?

— Разумеется. Гм! Но дамы обыкновенно бывают довольны, если за ними немного ухаживают, — сказал он и лукаво подмигнул, желая дать понять, что он это хорошо знает. Он не имел никакого дурного намерения и просто хотел только некоторого сближения с нею. Ведь она же знает, кто он, знает его?

— Да, конечно, — отвечала она, и села на диван.

Он начал говорить, что встречался с очень многими дамами из общества, бывал во многих собраниях, даже в замке, слушал знаменитых певиц и познакомился с самыми интересными из них. Некоторые были очень изящны и красивы, совсем в его вкусе, очень нарядны, в платьях с очень низким вырезом и в бриллиантах. «Но создать семью вместе с одной из них, избрать её спутницей жизни — о нет, никогда!» — прогремел он и покачал головой. Наоборот, он всегда думал об одной известной даме из своего маленького города и на неё возлагал все свои надежды...

— На Фию, — заметила фрёкен Ольсен.

Адвокат несколько смутился. Это вышло так неожиданно.

— Отчего вы назвали её? — спросил он. Она засмеялась.

— Оставьте Фию в покое, — сказал он. — Пусть она разгуливает в своей красной шляпе и рисует картины! Разве это неправда, что трудно себе представить более бесполезное существо? Но это нас не касается и я не понимаю, зачем мы говорим о ней. Поймите меня, фрёкен Ольсен, искусство и хорошие картины — всё это имеет большое значение. Но, Боже мой, вы ведь совсем не такая, как она, не такая тонкая, хрупкая и не на таких длинных ногах, точно на ходулях. Сохрани меня Бог от неё.

Конечно, ей не было неприятно слышать, что она обладает преимуществами перед Фией Ионсен и адвокат Фредериксен был достаточно красноречив, доказывая это. Она встала и принесла ему пепельницу. Такое внимание, такая заботливость воспламенили его и он прямо заключил её в объятия. Но она только сказала ему: «Ведите себя благородно, Фредериксен!». И однако не ускользнула от него, как мечта, а просто села в кресло. Он был вовсе не опасен для неё, и конечно не съест её — он был только немного груб и не воспитан, как все мужчины, что впрочем не так уже плохо для них.

— Однако, вы должны сознаться, что очень увлекались Фией? — сказала она.

— Фией? Как вы можете это говорить? Художница, малокровная!

Он готов объехать весь мир ради неё, ради фрёкен Ольсен! А ради картин Фии не сделает ни шага! Искусство — это прекрасно, но в ежедневной жизни он предпочитает девушку с такой фигурой, с такими руками и ногами, как у фрёкен Ольсен.

— Ах! — воскликнул он.

— У неё такие прекрасные зубы, — проговорила фрёкен Ольсен.

И зачем они всё говорят о Фии? Он ответил ей на это тем, что приблизился к ней ещё больше, подсунул ей свою руку за спину и ему было приятно ощущать её теплоту. Он хотел сказать ей, что есть одна хорошенькая девушка, которая является украшением своего богатого дома. И это вовсе не Фиа! Он бывал в знатных домах, в высшем обществе, поэтому он может сравнивать. Взгляните на себя и на Фию, фрёкен Ольсен! Всё, что она говорит и делает, и как она выглядит! Ничего нет естественного, всё искусственное, утончённое, одно жеманство! Фрёкен Ольсен смеялась, но он почувствовал всё-таки, что она отодвигается от него. Однако его рука удержала её. Он должен же был высказаться наконец! Не может же он обвенчаться с воздухом! Он вовсе не принадлежит к таким людям, которые пренебрегают наслаждениями жизни. Наоборот. И если он хорошо понял её, то и она разделяет его взгляд.

— Ну, теперь вы должны отпустить меня, — сказала она, и отодвинулась от него.

Пришлось волей-неволей вернуться к более серьёзному и деловому тону. Он заговорил о том, что ближайшие выборы вернут его снова в национальное собрание, а затем, само собою понятно, он попадёт и в правительство. Может показаться, что он слишком уж радужно смотрит на будущее, но ведь нет представителя для мореходства, а он, в качестве председателя матросской комиссии, приобрёл уже основательные познания в этой области.

— Ой, значит, тогда вы сделаётесь государственным советником? — спросила она.

— Согласно всем человеческим расчётам, — отвечал он. Однако она не должна думать, что это его фантазия. Мало того, что уже в газетах на него указывали, как на человека, которому принадлежит будущее, но он и сам кое-что слышал по этому поводу.

— Итак, фрёкен Ольсен, я спрашиваю вас от всего сердца, — снова обратился он к ней, — можете ли вы согласиться разделить мою судьбу, стать женой известного политика, женой государственного советника?

Ответа не было.

Он продолжал говорить и, между прочим, дал ей всё-таки понять, что он, конечно, не придёт в полное отчаяние без неё и что у него есть большие знакомства. Но в данную минуту только она занимает всё.