Три метра над небом - Федерико Моччиа

– Что будем делать сегодня вечером? Может, пойдем на гонки? Туда все идут.

– Издеваешься, что ли? Ни за что! Я туда больше ни ногой. А то припрется туда эта свихнутая сучка, и мне опять придется ее побить. Приходи к нам после ужина, если хочешь.

Стэп надел синий пиджак. Сидел, не вставая, на диване, оглядывался, прислушивался, пытаясь хоть как-то развлечь себя, но безуспешно. Он всегда ненавидел подобные сборища. Накушался по самое горло – все рушить, с наслаждением обчищать всей кодлой спальни, швыряя вещи на пол. Кодла. Интересно, где они сейчас? На гонках, задирая переднее колесо на сто сорок градусов, друзья болеют, Сика собирает ставки, «ромашки», Чиччо и все прочие. Ну и отстойный же вечер. Встречается взглядом с Баби. Улыбается ей. Она раздражена: ясно, что у него на уме.

Баби дотягивается до самой верхней книги. И вспоминает, как все это было.

Надрывается домофон. Хозяйка бежит через гостиную, дверь открывается, на пороге рыдает Паллина.

Страшная ночь. Лучше не думать. Она собирает брошенные на пол книги. Кладет их на стол, нагибается снова – и видит его. Светлый, желтый, высохший, выцветший, как воспоминания. Рассыпавшийся на темном ковре, уже давно безжизненный. Она положила этот колосок в дневник, когда первый раз сбежала с уроков со Стэпом. В то утро ветер нес с собой дыхание лета, губы пахли кожей, а кожа пахла солнцем. Первая любовь. Как же она верила, что другой уже больше никогда не будет! Баби подбирает колосок. Он прахом рассыпается в пальцах, как прежние мысли, как туманные мечты и не сдержанные обещания.

Стэп смотрит на кофейник на плите. Кофе еще не кипит. Он прибавляет огонь. Рядом с ним кучка пепла и последний кусочек пожелтевшей бумаги. Его любимые рисунки, комиксы Андреа Пациенца. Оригиналы. Он украл их в редакции новой газеты «Дзут», когда Андреа был еще жив и как раз сотрудничал с ними. Однажды ночью он высадил локтем стекло и влез туда. Все было очень просто, он взял только комиксы про Падза и шмыгнул к двери, растворившись в ночи, счастливо прижимая к себе рисунки своего кумира. А вскоре Андреа умер.

Это было в июне. Фотография в газете. Вокруг Андреа вся редакция. Снято, наверное, за пару дней до кражи. Стэп собирает под решеткой обуглившиеся клочки бумаги. Какой это был комикс? Наверное, тот, с лицом Занарди. Впрочем, уже не важно. Он сжег их все тем вечером после телефонного звонка. Стоял и смотрел, как обугливаются краски, как лица героев корчатся в огне, как волшебные фразы неизвестных поэтов развеиваются дымом. Потом пришел брат.

– Ты что делаешь? С ума сошел? Вытяжка же сгорит!

Паоло кинулся сбить слишком высокий огонь, но Стэп его остановил.

– Ты мозгами хоть иногда пользуешься?! Мне же платить придется! Нас вышвырнут из дома!

У Стэпа потемнело в глазах. Он прижал брата к стене у окна. Сжал руками гордо, едва не задушил. С Паоло слетели очки. Упали на пол и разбились. Стэп наконец утихомирился. Отпустил брата. Паоло подобрал разбитые очки и молча ушел. Стэпу стало еще хуже. Он слышал, как хлопнула дверь. А он остался смотреть, как горят рисунки, как языки пламени лижут вытяжку, и ему было так плохо, так больно, как никогда прежде. И как никогда одиноко. Ему вспомнилась песня Баттисти: «Избить человека только за то, что тот был невежлив, и знать, что горит вовсе не эта обида». Да, это правда, так и есть. А у него горит еще сильнее. Потому что избил он брата. Кофе неожиданно с бульканьем вскипел, будто тоже хотел что-то сказать. Стэп налил себе кофе и отпил. Во рту остался теплый горький вкус, вкус отвергнутых сердцем воспоминаний.

Сентябрь. Родители Баби решили отправить ее в Лондон. Они договорились с матерью Паллины – пора спасать дочек от неподходящих знакомств.

Требовалось немного. План продуман был превосходно. Сбегать к приятелю в полиции. Новые паспорта. На борт чартерного рейса до Англии поднялись двое, но на билетах, которые поменяли несколько дней назад, значились другие имена. Полло и Паллина.

Эти пятнадцать дней они все никогда не забудут. Родители Баби, обманутые, счастливые и наконец-то успокоившиеся. Полло и Паллина, гулявшие по Лондону, по пабам, по клубам и отправлявшие всем открытки, купленные в «Лай-он Бук» в Риме, английские открытки, уже подписанные Баби. И она сама со Стэпом, вдали от всех на греческом острове Астипалея. Незабываемое путешествие. На мотоцикле до Бриндизи, потом на пароме, обнявшись под звездами, лежа на палубе на разноцветных мешках с шерстью. Распевать с иностранцами английские песни, совершенствуя произношение, только не так, как хотели родители. Потом – белые мельницы, козы, скалы, маленький домик у моря. Рыбачить на заре, спать до полудня, гулять по ночам, шататься по пляжу. Властелины места и времени, одни, они считали звезды, теряли счет дням и врали по телефону.

Стэп отпивает еще кофе. Он кажется еще более горьким. Стэп смеется. В тот раз Баби пригласила его друзей на ужин. Пыталась ввести их в дом. Те сидели за столом и вели себя довольно прилично, как и требовал от них Стэп. Но в конце концов они все же не устояли. Один за другим поднимались, брали тарелки, жадно глотали пиво и шли в гостиную. Никогда не приглашай гостей по средам. Особенно когда идут игры за кубок. Конечно, все закончилось плохо. «Рома» продула, болельщик «Лацио» начал подкалывать, завязалась драка. Стэпу пришлось вышвырнуть всех. Расхождения, разногласия, трудности. Он пытался пойти ей навстречу. Пошли на маскарад. Нарядились Томом и Джерри, и надо ж было такому случиться, что туда явились Полло и все остальные. Шуточки судьбы? Или просто Паллина подсказала? Все сделали вид, что не узнают его. Поздоровались с Баби – голубоглазым малышом Джерри, а Тома будто не заметили, посмеиваясь всякий раз, как мимо проходил этот кот с накачанными мускулами.

На другой день, на площади, Полло, Скелло, Хук и другие подошли к нему с угрожающим видом.

– Слушай, разговор есть. Мы вчера были на вечеринке и видели там Баби.

Стэп смотрел на них, делая вид, что не понимает.

– Ну и?

– Ну, она была одета мышью, а с ней был кот… и он много выделывался. Сука такая. Ходил, будто самый крутой, а все перед ним сынки. Ну и, типа, если тебе надо помочь, ты скажи. А то такой головняк, сам понимаешь. Коты всякие ходят…

Полло не договорил. Стэп кинулся на него, согнул шею рукой и начал охаживать кулаками затылок. Все смеялись, и Полло смеялся, и сам он смеялся. Друзья все-таки.

Вдруг ему становится грустно. Тот вечер. Почему он пошел к Баби, почему? Мог ведь пойти на гонки. Но Баби уж очень просила. Сколько он ради нее сделал. Может, этого бы не случилось. Может быть.

Надрывается домофон. Хозяйка бежит через гостиную, дверь открывается. В дверях появляется бледная, дрожащая Паллина. В глазах – слезы и страдание. Она смотрит на него, едва сдерживая рыдания.