Супервольф - Михаил Ишков

Граждане, они выполнили свое обещание. Склоните головы. Но к сорок пятому году у меня не осталось довоенных знакомых. Мессинг, пребывая на высоте четырнадцатого этажа, помнит о них, любит и страдает за них.

Такие дела, ребята!

Часть IV

БИТВА БОГОВ

Верность долгу относится к тем опаснейшим заболеваниям, которым мечтают заразиться многие. Они не подозревают, что этот вирус порой бывает страшнее холеры — проникая в душу, он устраняет сомнения, лишает разумное существо подспудной уверенности в неисчерпаемости жизни, оставляя умирающему лишь малые крохи ее.

Жертва может оказаться напрасной, если она приносится проигранному делу; верность — бессмысленной, если она относилась к режиму, который не умел ее ценить. Верность долгу может оказаться ошибкой, если основания, на которых она покоилась, оказались ложными.

Глава 1

Война грянула, когда я гастролировал в Тбилиси.

Как сейчас, помню это было воскресенье. Накануне в субботу мне пришлось выступать перед партийным и правительственным активом закавказской республики. Мои опыты прошли на редкость успешно. Потом было застолье, песни, вино, шашлыки. Утром следующего дня мы с Виктором Григорьевичем отправились покататься на фуникулере.

День выдался чудесный, по-кавказски приветливый. Город, обозреваемый с вершины Мтацминды, как выразился сопровождавший нас местный поэт, нежился «в ладонях гор». Казалось бы, живи и радуйся, однако мне все время было не по себе. Тревожила какая-то смутная, отравляющая душу пакость. Где-то после одиннадцати мы спустились на нижнюю станцию, двинулись по Руставели. Там нас застал хриплый, перепуганный голос Молотова. Первые фразы мы не разобрали, но все дальнейшее — и объявление о том, что германские войска перешли границу, и сообщение о бомбардировках наших городов, мы выслушали в набегавшей, на глазах увеличивающейся толпе.

Признаюсь, в первые дни меня теснила залихватская сумятица в мыслях, какая-то легкомысленная надежда, что ненавистный враг никогда не сумеет дотянуться до схоронившегося в большевистском аду Мессинга и наши доблестные войска в считанные дни сокрушат танковые орды Гитлера. Эта беспечность была развеяна характерным комканым говорком нашего вождя, объявившего 3 июля:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Это выступление я слушал в Москве, куда вернулся сразу после объявления войны. Подвешенная на столбе в сквере возле Большого театра тарелка вещала хрипло, с частыми паузами, то и дело сбивалась на торопливый кавказский речитатив.

В его словах я обнаружил чудовищную правду.

«Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы. Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность».

Ужас, до той поры нелепо отпихиваемый Мессингом — как, впрочем, и всей страной, почти две недели ожидавшей, что скажет по этому поводу наш мудрый балабос — пробрал меня да пят. Я на расстоянии ощутил высочайший градус растерянности, с какой он встретил известие о начале войны.

Толпа густела на глазах. Я плечами ощущал нараставшее давление соседних плеч. Это ощущение успокаивало. Впервые за сорок лет я не чувствовал себя одиноким, как это было в Германии, в Польше, во время переправы через Буг. Я уверился, что окружавшие меня люди готовы на все, чтобы защитить безобидного и чудаковатого паранорматика, в чьих слабых руках рождалось будущее. Я свидетельствую, их настрой помог мне сохранить ясность духа и взвешенную осмотрительность при принятии решений, которые так необходимы во время войны. Я не мог и не хотел подвести их.

В конце лета Главконцерт эвакуировал Мессинга в Новосибирск. Во фронтовые бригады я не рвался и не только потому, что боялся оказаться под артиллерийским обстрелом или бомбежкой. Мне негласно запретили даже приближаться к передовой. Не буду уточнять, чье это было распоряжение. Я до сих пор не могу объявить об этом вслух, хотя товарищ Васильев-Хвастунов, мой прежний соавтор по воспоминаниям, настаивал на более детальном рассказе о том, что у Мессинга связано с войной. Я имел глупость упомянуть при Михвасе о своем личном фронте. У меня действительно был свой фронт. Я бы назвал его третьим. Это случилось в Ташкенте, летом и в начале осени сорок второго года, когда немцы жгли степи на подступах к Сталинграду.

Но по порядку.

Михвас буквально вцепился в мою оговорку и начал настаивать — с вашей стороны, Вольф Григорьевич, преступно утаивать от публики помощь, которую оказал фронту такой человек как Мессинг. У него уже были готовы три-четыре идеи о том, как во время войны я на расстоянии помогал партизанам на расстоянии подрывать вражеские составы. Вольф Григорьевич, всего два или три эпизода, какая-нибудь короткая командировка в тыл противника. Этого достаточно! Впрочем он был готов согласиться и на мою героическую работу в нашем тылу, связанную с разоблачением германских агентов.

Мне с трудом удалось унять его журналистскую фантазию. Этот человек был неуемен в сочинительстве подвигов. Его не могло остановить даже такое возражение, что еврею, тем более такому ярко выраженному, каким был Мессинг, не выжить на оккупированной немцами территории. Что касается помощи НКВД, об этом после…

Я отделался от журналиста письмами, хранившимися у меня с войны.

Вот она, толстая пачка пожелтевших бумаг. Одни из них написаны от руки, другие отпечатаны на машинке, третьи покрыты цветным рисунком, и только фамилия моя вписана в оставленное в типографском наборе место. Мне очень дороги эти листочки — это отзывы зрителей о моей работе. Они свидетельствуют, что и я внес свою скромную лепту в великое общее дело в грозный час нависшей беды над моей страной.

«17 июля 1942 года в эвакогоспитале выступал Мессинг со своими «психологическими опытами» перед ранеными нашего госпиталя.

Опыты Мессинга произвели на аудиторию ошеломляющее впечатление. Все задания выполнялись точно и сопровождались бурными овациями.

Раненые бойцы, командиры, политработники и служащие госпиталя выражают большую благодарность Мессингу за его выступление в госпитале.

Нач. госпиталя в/врач Зго ранга Сошина».

16 сентября 1942 года.

«С исключительным вниманием бойцы, сержанты и офицеры гарнизона просмотрели шесть концертов Вольфа Григорьевича Мессинга, на которых присутствовало более трех тысяч человек.

Эти концерты на нас, зрителей, произвели очень большое впечатление. Мессинг выполнял исключительно сложные номера, заданные ему «индуктором», и при этом с большой точностью. Он доказал, что это не фокусы, связанные с ловкостью рук человека, а исключительно сложная психологически научная работа, проводимая им в течение длительного периода лет и представляющая исключительный интерес с точки зрения развития психологии как науки.

От имени бойцов, сержантов и офицеров выношу сердечную благодарность Вольфу Григорьевичу Мессингу и желаю дальнейшей плодотворной работы на благо развития науки нашей Социалистической Родины.

Начальник гарнизона генерал-майор артиллерии Шуршин».

6 февраля 1944 года.

«Краснофлотцы, старшины и офицеры воинской части Полевая почта № 51 215 искренне благодарят за представленные Вами в воскресенье два шефских концерта, которые вызвали у личного состава большой интерес.

В производимых Вами опытах отсутствует что-либо загадочное и сверхъестественное. Это свидетельство — умение владеть собой и с огромной силой воли концентрировать свое внимание в исполнении того или иного задания…

Заместитель командира по политической части капитан третьего ранга Норкин».

«Опыты, произведенные Вами, — свидетельство, чего могут достичь человеческий разум и воля. Эксперименты, произведенные Вами перед зрителями, вызвали большой интерес. Они учат нас тренировать свою волю…

Начальник политотдела полковник Ягодинский».

«Ваше выступление перед профессорским, преподавательским составом и студентами Магнитогорского государственного педагогического института продемонстрировало выдающуюся способность чтения мыслей, развитую Вами до необыкновенной высоты и точности.