Заклинатель змей - Явдат Ильясов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…В калитку — быстрый негромкий стук. Кого там шайтан принес? Но Омар, который еще недавно никому не открывал, теперь уже рад любому гостю. Одиночество заело. Покашляв, чтобы дать знать пришедшему, что он дома и слышит, Омар открыл калитку.
Мальчишка, смуглый, быстроглазый:
— Здравствуй. Мой хозяин, купец Музафар, велит тебе скорей явиться на Шелковый базар. У него к тебе важное дело.
— Велит… мне? А ну, убирайся отсюда, пока целый! У него ко мне дело — не у меня к нему.
Омар с досадой захлопнул калитку. Еще недавно им помыкали цари и визири, теперь какой-то купчишка берется им помыкать. "Велит…" Вели своей жене, пес паршивый.
Так и не придумав, где добыть денег, он решил: ничего не буду делать! Никого не буду искать, ни у кого ничего не стану просить. Запрусь, залягу дома, как горный медведь в пещере, и буду лежать. Лежать и лежать, пока что-нибудь не произойдет. Что-нибудь ведь должно когда-нибудь произойти?
Но ему не дали залечь. В калитку вновь постучали, громко и требовательно.
— Я Музафар, — сказал дородный старик в добротной одежде.
— Проходи.
— Разве ты не слыхал обо мне? — спросил купец, как бы удивленный тем, что Омар при его имени не повалился ему в ноги.
Омар: "Ну, я собью с тебя спесь". И — простодушно:
— Нет. Купцов много, знаешь. А я — один.
— Хм. — Лицо у Музафара сделалось густо-багровым, с синевой, как гранатовая кожура.
Омар, морщась от тошноты, махнул рукой на помост под пышно-желтой осенней шелковицей. И сам сел первый, отирая со лба холодный пот.
— Хозяин харчевни сказал… что ты умеешь гадать по звездам? — угрюмо спросил Музафар, неловко усевшись на край помоста, накрытого кошмой.
— Н-ну и что? — промычал Омар недружелюбно.
— Завтра в Рей… уходит большой караван, — доложил мрачно купец Музафар. "А! — вспомнил Омар. — Те двое вчера говорили об этом". — Десять верблюдов — мои. Хороший товар. Но я тревожусь. Дороги опять стали опасными. Не погадает ли… ученый друг, — каждый звук торговец произносил с усилием, будто не слова выдавал, а деньги, — по небесным светилам… стоит ли ехать завтра в Рей?
"Так-так. И сей остолоп, тупоумный муж, жалкий торгаш, совершенно уверен, что светила небес страсть как озабочены судьбой его ничтожных барышей. Прогнать его взашей! Вся Вселенная с мириадами звезд так и корчится со страху за его товары. Но…"
— На какую сумму товары везешь?
— Это нужно для гадания? — смутился купец.
— Да.
— На… две тысячи пятьсот динаров.
— Двадцать пять.
— Что?
— Двадцать пять динаров за гадание.
— Так много? — поразился Музафар.
— А что ты думаешь, — возмутился Омар, — я за один серебряный дирхем стану спасать твои две тысячи пятьсот золотых динаров? Беру за гадание сотую часть. Пожалеешь сотую часть — потеряешь все.
— Но если, — замялся сытый старик, потирая румяные щеки, — если предсказание… не сбудется?
— Сбудется! Я гадал самому султану Меликшаху. И всегда удачно.
Музафар, тяжко сгорбившись, долго вертел в руках бархатный красный кошель. Его раздирали скупость и страх. Двадцать пять динаров! С ума сойдешь. Но две тысячи пятьсот…это десятая часть его состояния.
— Ручаешься… за предсказание? Он все озирался, все озирался, будто боясь, что на него сейчас нападут. Не нападут, болван.
— Эй, здесь что тебе — базар? — рассердился Омар. — Хочешь — гадай, не хочешь — проваливай. Лишь бы не пришлось завтра слезы лить.
Музафар со стоном вздохнул, точно он страдал с похмелья, а не Омар, отсчитал дрожащими пальцами двадцать пять звонких монет. Словно двадцать пять чаш собственной крови выцедил. Даже побелел, обескровленный.
Омар не спеша отнес монеты в дом, принес астролябию и звездные таблицы.
— Гороскоп?
— Телец.
— Опасное созвездие! Та-ак. — Омар измерил высоту солнца. — Один Телец — средь звезд сверкает в небесах, — раскрыл он таблицы. — Другой — хребтом поддерживает прах. А между ними… Жребий сокровенного, — умышленно городил он астрологическую чушь, лишь бы придать всей этой чепухе видимость серьезного дела. — Жребий счастье. Соединение и противостояние. Квадратура. Тригональный аспект — таслис. Секстильный аспект — тасдис. Вы только поглядите! Созвездие упадка. Действие неблагоприятное. Какое множество… Выход — закрыт.
Вот что, почтенный Музафар. Господь тебя сохрани выйти завтра с караваном в Рей! Он обречен. И другим передай, чтоб не смели ехать. Задержите караван на пятьшесть дней.
"За это время разбойники устанут ждать и разбредутся. Черный Якуб уйдет нн с чем".
— И не подумаю, — проворчал Музафар. — Пусть едут. Я дома посижу. Прикинусь хворым. Какой из меня торговец, если я стану остерегать соперников от убытка?
"Хорош мусульманин! А ведь вместе ест, водится с ними. Ну, ладно, — подумал Омар устало. — Мне-то что до их удач и неудач? Я не побегу пх выручать. Если бы я вчера не забрел в харчевню и не подслушал случайно разговор тех двух проныр, сидеть бы мне сейчас с динаром своим последним, дрожа над ним: истратить, сберечь. И кто бы из этих сытых, благополучных торговцев вспомнил обо мне? Пришел проведать, узнать, я живой пли уже с голоду умер? На похороны денег нс дадут! Все они — разбойники. Кто кого. И пропадите вы все".
— Как знаешь. Я свое дело сделал.
…На следующий день, во второй половике, Музафар опять постучал в калитку — уже громко и уверенно.
Сел на край помоста, отирая, как вчера Омар, холодный пот.
— Ну?
— Караван… разграблен. Четверых из охраны убили. О, мой ученый друг! — Он прослезился. — Ты спас меня от страшной беды. Теперь я — ни шагу без тебя, без твоих мудрых советов… — И он, к изумлению Омара, отсчитал ему… еще пять динаров.
***
Через несколько дней в к: литку вновь постучали. Негромко и робко. Повадились! Странный стук. Опять Музафар? Омар открыл калитку и увидел за дальним углом переулка исчезающую женскую фигуру в чадре. Что-то в ней, этой фигуре, ему знакомо. Но женщина уже скрылась за углом.
Сбоку от него кто-то всхлипнул. Омар взглянул направо, вниз и обнаружил на привратной скамейке другую фигуру в чадре, тонкую, маленькую. Плачет. Он присел перед ней на корточки, осторожно раздвинул чадру. О боже! Мокрые от слез, в густых мохнатых ресницах, изумительно зеленые глаза. Как хризопразы, только что вынутые из морской воды.
— Ты кто?
— Фе… Ферузэ.
— Какая такая еще Ферузэ?
— Я деревенская! — Она громко разрыдалась. — Мне в городе негде жить…
— Тихо, тихо! Не шуми на улице. — Он завел ее во двор, усадил на помосте.
— Старуха Айше обманом завлекла меня к себе, — рассказала она, содрогаясь. — Три дня я была у нее. Когда узнала… убежала. Я дочь порядочных родителей. Как я дойду теперь до дому? У меня ни фельса денег. Одна сердобольная женщина… показала твой дом. Может, приютишь хоть на несколько дней?
И она скорчилась на помосте, сотрясаясь от безутешных рыданий.
— Ох, не реви! Сбрось свои дурацкий балахон, покажись.
Она мигом стянула чадру, — и перед Омаром предстало нечто крохотное, с детским телом и взрослым лицом, козлиными тонкими ножками. Тут и разглядывать нечего. Одни глаза — огромные, ярко-зеленые. Таких и не бывает у людей. Это ведьма.
— Н-да… — Омар озадаченно взъерошил свою черную, без единой сединки, короткую бороду. — Из какого же ты селения?
— Из-под Серахса.
— Н-да… Далековато.
— Я еще и старухе должна осталась.
— За что?
— За проезд, одежду, еду и ночлег.
— Сколько?
— Де… десять динаров.
— Н-да… Многовато. Она знает, что ты у меня?
— Нет! Откуда? Не знает.
— Узнает. Есть хочешь?
Встрепенулась:
— Хочу! С утра голодная.
У него как раз поспел на кухне мясной суп с овощами.
— Ячменную водку, конечно, ты пить не будешь. Но чистого вина хлебнешь?
— Если господин дозволит.
— Пей. — Он налил ей полную чашу.
Через какой-нибудь час, ополоснувшись и натянув атласные штаны, она уже по-хозяйски обходила его большой унылый дом.
— Ну, как?
— Пусто! — Она сморщила маленький птичий носик. — А еще — поэт. Постель, коврик, столик да книги. Везде книги! Одни книги. Ты убери их и спрячь. Не люблю.
— А что ты любишь?
— Я люблю сладкое.
Омар — покорно:
— Уберу, спрячу.
Не успела войти, оглядеться, как уже начинает навязывать ему свои вкусы. И не хочет знать о его вкусах. Он, к примеру, терпеть не может липких сладостей. Захочется сладкого — ест дыню, груши, виноград, черешню. Ну, ладно. Все равно она но душе Омару.
— Говорят, ты получал при царе Меликшахе десять тысяч динаров в год.
— Получал, — вздохнул Омар.
— Где же они? У тебя двор и стены должны быть выложены золотыми монетами.
— Где? — вздохнул Омар. И произнес с печалью: