Девушка без прошлого. История украденного детства - Шерил Даймонд

положено, что предлагает агентство. Хожу на все кастинги, пораньше прихожу на любую работу, а когда заканчивается день, начинается другая работа. Важно, чтобы тебя видели, важно светиться. Никогда не знаешь, кого повстречаешь, кто заметит тебя.

Одно время я не понимала, почему днем двери дорогих заведений для нас закрыты, а как только темнеет, бархатные веревки, перегораживающие вход, сами падают. Днем я не всегда могу позволить себе сэндвич, но вечером лучшие рестораны и самые роскошные клубы платят, чтобы заполучить нас. Бизнес охотников за моделями — людей, которым платят за то, чтобы они приводили нас человек по пять или больше, процветает. Большинство моделей такие же новички, как и я, и это радует. Наконец приятно обрести какую-то власть, запрыгнуть в «кадиллак» очередного охотника, касаться голыми ногами других девиц, входить туда, куда мы хотим. Ни одной из нас нет восемнадцати, все в коротких юбках, на шпильках, и мы улыбаемся охране.

Пока полиция не устраивает облаву на несовершеннолетних в клубах, и я не понимаю, что за роль мы на самом деле играем. Что мы здесь делаем, когда стоим и надеемся, что нас кто-нибудь заметит и пригласит на работу.

Владельцы лучших клубов объединяются и делают в прессе заявления, что перестанут пускать подростков. Нас, правда, все равно проводят через задний вход в вип-зону и следят, чтобы у нас было бесплатное шампанское, бесплатная водка и все остальное. Столик в их клубе стоит несколько тысяч, и у богатых мужчин должны быть причины за него платить. Я только один раз была на шоу «Си Уолд»[18], но мне ясно, что без приманки здесь никто работать не станет. Самые могущественные мужчины Нью-Йорка ведут себя как касатка Шаму, а мы служим для них анчоусами.

Я надеюсь, что сегодня все будет по-другому. Моя подруга Елена раздобыла приглашение на ужин — такой, где собираются по-настоящему влиятельные люди, а не только шестнадцатилетние модели и стареющие миллионеры. Я называю ее подругой, но мы, скорее, союзницы поневоле. Русская девушка, хорошо знающая жизнь, понимает, что две блондинки попадут туда, куда одну могут не пустить.

Я вхожу в дверь квартиры-пентхауса, напоминающей картинку из журнала. Все ведут себя идеально, все одеты в асимметричные черные платья, многие в очках, которые не имеют никакого отношения к коррекции зрения. Единственный незапланированный элемент — кудрявый маленький мальчик, который уверенно лавирует между взрослыми.

Елена ловит мой взгляд и незаметно подмигивает. Она чувствует, какие знакомства можно здесь завести, а я пытаюсь хотя бы не поскользнуться на дизайнерском ковре. Каким-то образом я завожу разговор с парнем в костюме примерно за пять тысяч долларов и его дружком, который видел все на свете фильмы, но не читал ни одной книги.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, — добродушно усмехается Ник-в-костюме. — Здесь не будет легкой жизни, к которой ты привыкла.

Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что он продолжает, постепенно распаляясь:

— Ты вся такая сладенькая и невинная, сразу видно, что еще жизни не нюхала. Ну готовься, этот город сожрет тебя живьем.

Да, такова чарующая ложь модельного бизнеса. Ты думаешь, что в этих ярких огнях замечают тебя саму, но на самом деле ты — чистый холст, на который другие люди проецируют свои фантазии.

Ник что-то еще говорит, а я уже смотрю на мужчину, стоящего в другом конце комнаты. На вид он крепкий, со спокойными глазами, и он точно не хочет ни на кого произвести впечатление. Меня к нему тянет.

Ник спрашивает, какие у меня планы на остаток вечера. Очень по-нью-йоркски: оскорбить кого-нибудь, а потом пригласить выпить. Мне хочется его ударить.

Сбежав на пустую, открытую всем ветрам террасу, я кладу руки на каменные перила. Оглянувшись, замечаю Елену, окруженную восторженными поклонниками. Я отворачиваюсь и смотрю вниз, на огни фар проносящихся мимо машин.

— Ты просто разыгрываешь недотрогу, — раздается голос за спиной.

Кто-то хватает меня за руку, разворачивает — и я вижу Ника. Не успеваю я среагировать, а он уже прижимается губами к моим губам. Мне тяжело дышать, я теряю равновесие, чуть не заваливаюсь вниз. Он прижимает меня к перилам, но я умудряюсь снова найти опору и вывернуться. Я бросаюсь в комнату, а из нее — в коридор. Нащупываю дверную ручку, дергаю ее и… вваливаюсь в спальню.

Уверенный в себе мужчина, который привлек мое внимание, полулежит на подушках и читает книгу с картинками кудрявому мальчику. Наверное, это его квартира и его ребенок. Я замираю. Он поворачивается ко мне — лицо у него красивое, смуглое, — и мы смотрим друг на друга. Постепенно я осознаю, что он видит, и у меня сжимается желудок. Он продолжает обнимать мальчика за плечи, будто защищая его от неизвестной девицы на шпильках, с глазами в черной подводке.

— Простите, — неловко извиняюсь я. — Мне нужна была ванная.

— Последняя дверь слева, — рассеянно говорит он и возвращается к книге.

Я тащусь по коридору на слишком высоких каблуках и запираю за собой дверь в ванную. Жидким мылом я смываю макияж. Пена лавандового цвета исчезает в сливе. Лицо становится моложе, и меня уже сложно назвать соблазнительной. Ясные глаза без всяких стрелок, веснушки на носу и прыщ на лбу. Теперь я просто девчонка с усталыми глазами и покрасневшей от растирания полотенцем кожей. Так я себе нравлюсь гораздо больше.

На мне уже шлепанцы, и я быстро шагаю по улице. Туфли лежат в сумке. Я прохожу мимо знакомых клубов, где торгуют молодыми телами. Изнутри доносится низкий гул, снаружи змеятся очереди. Люди внутри дышат почти лишенным кислорода воздухом и думают, что они лучше других. Это ад, и, чтобы попасть в него, надо отстоять перед входом часа три.

Я думала, если уйду из этих клубов и попаду на достойные вечеринки, смогу в них вписаться. Но это те же самые клубы. Отчаяние сдавливает грудь, оно куда реальнее огней на улице. Только оказавшись в почти пустом автобусе, идущем в Джерси, я даю волю слезам и понимаю, что это был мой первый поцелуй.

Я плачу, пока автобус мчится по бесконечному туннелю.

Когда я ношусь с одной встречи на другую или выхаживаю по подиуму в свете прожекторов, гораздо проще представлять, что я на верном пути. Но теперь, сжавшись на потертом сиденье, я не могу делать вид, что реальность не существует. Меня как будто наказали за какую-то ошибку, и я не могу понять — за какую. Что я сделала?

Автобус кружит по знакомым улицам, я смотрю в окно, ничего толком не видя. Постепенно